Мучимые ересями

— Я знаю, что здесь, в Чизхольме, так же, как и в Черис, есть люди, которые боятся того курса, по которому мы обнаружили себя вынужденными плыть. Не думайте, что ваша Королева и я не понимаем этих страхов. Что мы их не разделяем. Чтобы противопоставить нашу собственную смертную волю, наши собственные смертные руки могуществу и величию Матери-Церкви? Чтобы противопоставить наше понимание Божьей воли тем, кто носит оранжевое? Чтобы мы бросили вызов тем, кто держит в железном кулаке свой власти восемь из десяти всех сэйфхолдцев? Конечно, мы тоже попробовали на вкус свой собственный страх. Конечно, мы пришли к этому моменту пребывая в потрясении, и только потому, что эти мерзкие люди в Зионе не оставили нам выбора… и потому, что другие люди в Зионе не остановили их. Только потому, что мы будем жить и умирать как мужчины и женщины, которые радостно поклоняются Богу, а не как раболепствующие рабы развращённой клики, которые поставили свою собственную власть, свою собственную жадность на место Божьей воли. Не сомневайтесь, мы никогда не преклоним колена перед Жаспером Клинтаном и его подельниками!

Спины по всему Зданию Парламента напряглись, и Кайлеб медленно кивнул им.

— Именно это было причиной, по которой ваша Королева согласилась стать моей женой. Причиной, по которой она согласилась объединить наши государства в единое великое целое. Причиной, по которой она тоже обнажила меч сопротивления. Это не война Черис. Это не война Чизхольма, не война Кайлеба, не война Шарлиен. Это всеобщая война. Это война всех детей Божьих, всех мужчин и женщин, которые верят в справедливость. Это война, в которую ваша королева отважилась вступить, хотя могла бы попытаться закрыть глаза на правду и избежать этого ужасного решения.

Даже некоторые пэры, казалось, сели выше на своих местах, а глаза их засияли ярче, но именно в глазах членов Палаты Общин Кайлеб увидел настоящий огонь.

— Ни в Теллесберге, ни где-либо ещё в королевстве Черис нет ни одной души, которая не поняла решения, принятого королевой Шарлиен, — тихо сказал он этим горящим глазам. — Никого, кто не понимает, какую опасность она предпочла встретить с широко раскрытыми глазами и высоко поднятой головой. И именно поэтому, милорды и миледи, королевство Черис приняло её в своё сердце. Они, как и вы, познали её, и, познав её, стали доверять ей. Любить её. Возможно, подданные другого государства могли бы усомниться в этом или нет. Возможно, они не захотели бы — или не смогли — поверить, что кто-то может так быстро завоевать сердце незнакомого и нового королевства. Но вы уже знаете её, видели, как девушка, которая была вынуждена преждевременно занять трон своего отца, росла перед лицом вызовов, с которыми она сталкивалась. Видели, как она выросла из скорбящего ребёнка в королеву, которая является Королевой во всей полноте власти и величия своего царствования. Вы знаете, что люди Черис увидели в ней — то, что я вижу в ней каждый раз, когда смотрю на неё — и потому вы знаете её, вы знаете, как она смогла так быстро завоевать своих новых подданных в Теллесберге.

По всему Зданию Парламента на лицах читалось трезвое согласие и удовлетворение, а также кивки и — тут и там — улыбки от воспоминаний и гордости. Кайлеб увидел их и улыбнулся им в ответ.

— Нам пока не дали времени выполнить соглашения, реорганизацию, которая была частью брачного соглашения между королевой Шарлиен и мной — между Черис и Чизхольмом. Давление событий, угроза наших врагов заставили нас двигаться даже быстрее, чем мы ожидали. Но эти договорённости слишком важны, слишком фундаментальны, чтобы их можно было отложить в сторону, и поэтому я поручаю вам, милорды и миледи, выбрать из вашего числа тех, кто будет представлять вас в нашем новом, имперском парламенте. Вы должны выбрать их в течение следующего месяца, и вы должны отправить их в Теллесберг, где они будут сидеть с мужчинами и женщинами, выбранными Парламентом Черис, под личным руководством Императрицы Шарлиен, и выковать этот новый имперский парламент. Я вручаю эту жизненно важную задачу в ваши руки, руки королевы-матери Эланы и барона Зелёной Горы. Я не боюсь, что вы подведёте меня, или Её Величество, в этом важном деле.

Он увидел изумление на лицах многих присутствующих и недоверие в глазах многих из них, когда они поняли, о чём он говорит. Когда они осознали, что он позволит Шарлиен создавать новые институты имперского правительства, даже не стоя за её плечом всё это время. Что он действительно настолько ей доверяет.

— По крайней мере, в ближайшем будущем, милорды и миледи, — сказал он им с кривой улыбкой, — моё собственное расписание обещает быть более занятым ратными задачами, чем делами зала для совещаний. Я хотел бы, чтобы это было не так, но то, что я хочу, не может изменить того, что есть. Но никогда не сомневайтесь, что чтобы ни сделала Императрица Шарлиен, какое бы решение она ни приняла, это будет также и моё решение, и, если я не могу присоединиться к ней в зале совета, я могу — и буду — поддерживать её вне его.

Когда он произнёс последнюю фразу, его голос стал жёстким, мрачным, почти грубым, а его карие глаза потемнели. Он обратил свой взор на собравшихся пэров Чизхольма, и никто из мужчин или женщин в Здании Парламента не понял превратно то, что он подразумевал… или его предупреждения. То тут, то там один или два из аристократов Шарлиен пытался с вызовом встретиться с ним взглядом. Но им это не удалось.

— Перед нами стоит грандиозный вызов и непосильная задача, милорды и миледи, — тихо сказал он в напряжённой тишине, — и я не верю, что Бог посылает великие испытания недостойным, или что Он выбирает слабаков для бремени, которое Он возлагает на мужчин и женщин. Он ожидает, что мы справимся с этими вызовами, распрямим наши спины под этим бременем, и так оно и будет. Мы стоим перед самым суровым испытанием, с которым кто-либо сталкивался со времён самих Архангелов, и мы будем достойны того вызова, который Он послал нам, того доверия, которое Он проявил к нам. Вот так обстоят дела. Мы не можем поступить иначе, и мы не отступим и не сдадимся. Мы победим, как бы ни был долог путь, как бы велика ни была цена, и да поможет нам Бог.

.IV.

Город Черайас,

Вишнёвая Бухта,

Королевство Чизхольм

Кайлеб Армак снова стоял у подножия трапа своего флагмана. Сегодня погода была другой — ещё холоднее, но с тяжёлыми тучами и сильной влажностью. Барон Зелёной Горы заверил его, что к вечеру пойдёт снег, и какая-то часть его с тоской желала, чтобы снегопад начался прямо сейчас. В конце концов, это не то, что кто-либо часто видел в Теллесберге.

К сожалению, он действительно не мог остаться, чтобы смотреть на снежинки. На самом деле, он провёл в Черайасе на полторы пятидневки дольше, чем позволяло его изначальное расписание. Гавань в этот момент была менее переполненной, так как Брайан Остров Замка́ захватил большую часть флота вторжения — и галеры Чизхольма, которые были добавлены к нему в качестве эскорта — и ушёл вперёд. «Императрица Черисийская» и остальная часть её эскадры должны были без труда догнать неуклюжий основной флот. Тем не менее было странно смотреть на воду Вишнёвой Бухты и не видеть черисийских транспортов, стоящих на якорях, и он не мог не чувствовать нетерпение. Лишняя задержка с его стороны, возможно, и не имела никакого значения по времени вторжения в Корисанд — на самом деле, он знал, что это не так — но это таким не казалось.

Не то чтобы он мог жалеть о лишних днях, проведённых здесь, в столице Шарлиен. Он провёл большую часть времени, совещаясь с Мареком Сандирсом, королевой-матерью Эланой и их ближайшими союзниками из королевского совета Шарлиен, и почувствовал постепенное расслабление мышц и позвоночника… особенно после своего обращения к Парламенту. Даже те, кто был ближе к Шарлиен, питали неизбежные сомнения относительно своего нового «императора». Кайлеб вряд ли мог винить их в этом. На самом деле, он был рад — и более чем немного удивлён, если честно — тому, как быстро им удалось выйти за пределы этого. Потратив на это время, он мог бы полностью оправдать свои собственные заслуги, но это было не всё, что ему удалось сделать с помощью Зелёной Горы и Эланы.

«Конечно, не все были в таком восторге от моего визита, не так ли?» — размышлял он с некоторым ликованием.

Несмотря на их внешнее проявление энтузиазма после его появления в Здании Парламента, его речь более или менее подтвердила худшие подозрения чизхольмской знати. Но если они и были встревожены, обнаружив, насколько полно их новый император разделяет точку зрения их королевы на правильный баланс между королевской (или имперской) властью и властью аристократии, они были осторожны, чтобы не показывать это слишком открыто. Палата Общин, с другой стороны, в тоже самое время, была прямо-таки буйной — можно сказать даже ликующей. И большая часть неуверенности и даже страха, которые многие чизхольмцы питали в отношении религиозных взглядов самого Кайлеба, была смягчена, если не полностью отвергнута, мессами, которые он посещал в соборе Черайаса вместе с королевой-матерью. Наиболее упрямым Храмовым Лоялистам было всё равно, что он делает, но его очевидное благочестие сильно успокоило тех, кто был обеспокоен рассказами о ереси, отступничестве и поклонении Шань-вэй, распространяемыми «Группой Четырёх» и их приверженцами.

«Как мало они знают», — подумал он, довольно резко, когда взглянул вверх на тёмно-серые облака, парящие над стальными зимними водами Вишнёвой Бухты. — «Как мало они знают».

С тех пор, как он прочитал дневник Святого Жерно, какая-то его часть обнаружила, что ему стало всё труднее соблюдать формальности церковной литургии. На самом деле, как он часто думал, церковные пропагандисты были гораздо ближе к истине, чем они когда-либо подозревали, когда обвиняли его в поклонении Шань-вэй. Если и был кто-то из так называемых «архангелов», достойных почтения, то это была она и члены первого командного состава колонии, которые стояли рядом с ней, бросая вызов мании величия «Архангела Лангхорна». Конечно, именно поэтому Лангхорн и убил их всех. Понимание того, что вся Церковь Господа Ожидающего, была одним огромным извращением, чудовищной ложью, намеренно рассчитанной на то, чтобы привязать всю планету к антитехнологическому мышлению и основанной на убийстве любого, кто с самого начала выступал против неё, делало сложным даже неискреннее выражение приверженности её доктринам.

«Но Мейкел был прав и в этом», — отметил про себя император. — «Люди могут сколько угодно лгать о Боге, но это не меняет правды. И поклонение тех, кому лгала Церковь, не менее реально не менее искренне, просто потому, что они не знают истины».

«И братья были правы насчёт «нетерпения юности», когда я касался по крайней мере одного аспекта», — мрачно признал он. — «Я действительно хочу сорвать маску, рассказать всем на Сэйфхолде правду. Мне противно этого не делать».

Возможно, так оно и было, размышлял он, глядя на переполненную людьми гавань. И всё же, как бы ему ни было тошно, он также знал, что Мейкел Стейнейр был прав и в том, что они не осмеливались открыть правду о божественности «Архангела Лангхорна». Не сейчас. По правде говоря, в этом вопросе архиепископ Теллесбергский и Братство Святого Жерно были настроены столь же решительно, как и сам Кайлеб. Но пока это нельзя было рассказать. Тираническая власть Церкви Господа Ожидающего должна быть сломлена прежде, чем ложь, на которой зиждилась эта власть, будет разоблачена. Каждый отдельный человек на планете Сэйфхолд был воспитан в Церкви, с детства приучен верить в ложь, и они верили. Попытка разоблачить эту ложь только даст «Группе Четырёх» и Совету Викариев бесценное — и почти наверняка смертельное — оружие.