Клич войны

‘Что ты ему сказал?- Спросил Леон.

Здоровяк пожал плечами. ‘Ничего особенного, М'Бого.’

Леон хотел было продолжить разговор, но вдруг заметил, что метрономический шаг Симела стал укорачиваться. С его охотничьим инстинктом слабеющей жертвы ван Доорн выглядел сильнее и набирал темп. Расстояние между ними сокращалось гораздо быстрее.

Леон вздохнул и поднял глаза к небу, словно ища божественного вмешательства. Что-то привлекло его внимание. Далеко-далеко, за самыми дальними холмами, огромная масса грозовых туч появилась над западным горизонтом и теперь двигалась по небу к полям для игры в поло. Леон видел вспышки молний за много миль отсюда.

Дождь остановит игру, подумал Леон. Возможно, это наша единственная надежда.

Голова Симела моталась из стороны в сторону, и его походка утратила свою пружинистость. Он чувствовал, что ван Доорн приближается. Он все чаще и чаще оглядывался на дорогу, широко раскрыв глаза. Теперь южноафриканец действительно ухмылялся ему, наслаждаясь предстоящим триумфом и все время ускоряя шаг.

Они бежали через поле, собираясь свернуть прямо на задний двор. Ван Дорн отставал от него не более чем на тридцать шагов и все время нагонял. Саймел увидел Маниоро, Бвану Кортни и его маленькую дочь, ожидающих на обочине дороги впереди. Он почти добрался до них троих, и расстояние между ним и Ван Доорном снова сократилось вдвое, когда он увидел, что его шеф слегка кивнул головой. Это был сигнал, который они согласовали по предыдущим схемам, и Симел прекрасно понимал, что он означает.

Как человек, пробудившийся от долгого сна, Симел снова ожил. Его тело утратило тяжелое, безжизненное оцепенение, голова приподнялась, шаг стал длиннее. Не прошло и дюжины шагов, как он уже двигался почти на полной скорости. Кенийцы, собравшиеся вдоль задней прямой, ожили, увидев, что явное истощение Симела было уловкой, чтобы привлечь его противника. Они улюлюкали от восторга, восхищаясь умом Масаи и глупостью белого человека, и на каждого из них, кричавшего о Симеле, приходился еще один громко насмехающийся Ван Дорн.

Африканер не обратил на них никакого внимания. Все его существо было сосредоточено на беге. Его улыбка сменилась гримасой, когда он заставил себя подражать Симелу. Но соответствовать ему было недостаточно. Он должен был идти быстрее. Ван Доорн был слишком близок к полной победе, чтобы довольствоваться чем-то меньшим.

Симел никогда не испытывал такой боли. Все его тело горело, каждая мышца горела, каждый вдох был отчаянным, хриплым вдохом, втягивающим воздух в легкие, которые все еще чувствовали голод, и сердце, которое билось, как армия барабанщиков, колотя своими палками по его ребрам.

Он бежал так долго, так долго. И если бы он держал свой темп ровным, размеренным, умеренным, он мог бы продолжать идти еще дольше. Но сейчас все было по-другому. Он бежал, как гепард. А гепард бежал недолго.

Симел замедлил шаг, и на этот раз он не притворялся.

Головная боль Евы стала невыносимой. Она попыталась позвать официантку, чтобы та принесла ей еще воды, но когда попыталась заговорить, то не смогла расслышать себя из-за криков, аплодисментов и топота ног толпы. В ушах у нее стоял рев, как будто прибой разбивался о берег, и она была ослеплена мерцающим ощущением, как будто кто-то светил ей прямо в глаза.

Она вскрикнула: "Помогите! но звук, вырвавшийся из ее рта, был слабым, бессвязным стоном.

Мгновение спустя мимо ее стула прошла официантка, и крика ужаса, который она издала, было достаточно, чтобы прорваться сквозь шум вокруг нее. Дюжина или около того людей, набившихся на веранду, обернулись и с ужасом увидели женщину, беспомощно, бессознательно дергающуюся, как марионетка в руках безумного кукольника, в то время как темно-красное пятно расползалось по ее юбке.

- Доктор!- крикнул мужской голос. ‘Ради Бога, кто-нибудь, вызовите врача!’

Ван Доорн был на пределе своих физических возможностей. Но он видел, как маленький человек привязывается, и понимал, что если бы он мог продолжать идти, хотя бы очень недолго, то все еще мог бы одержать победу.

Но сможет ли он продолжать? Он очень страдал от солнца, жары и недостатка воды. Во рту у него пересохло, а в уголках губ образовалась корка высохшей белой пены. Он почувствовал головокружение, его зрение начало расплываться по краям, и в ушах раздался резкий звук, как будто он был на грани обморока.

Нет! - сказал себе ван Доорн. Я не сдамся. Только слабые позволяют боли или дискомфорту влиять на них. Я еще побью этого Вердума каффера!

Он заставил себя сделать последнее усилие и заставил свое измученное тело продолжать идти, отказываясь от его мольбы замедлиться.

Разрыв снова сокращался.

Что ж, это была хорошая попытка, - сказал Леон.

- Симел еще не побежден, папочка!- Настаивала Шафран, упрямо до последнего.

- Боюсь, твой отец прав, - разочарованно произнес Маниоро. - Симел сражался с сердцем и отвагой льва. Он проводил двух охотников, но не смог одолеть третьего. В этом нет ничего постыдного.’

‘Мне все равно, что вы скажете, - настаивала Шафран, скрестив руки на груди и глядя на двух мужчин, - Я думаю, он победит.’

Леон печально вздохнул. Он собирался проиграть десять тысяч фунтов на публике, а для такого человека, как де Ланси ... пусть это послужит вам уроком. Не делайте больше глупых ставок за обеденным столом.

Африканские лица напротив него, которые еще несколько минут назад были такими радостными, теперь опустились. Пока они ждали конца, воцарилась тишина.

И тут откуда-то из толпы раздался одинокий голос::

Мы-молодые львы!

Несколько других мужчин присоединились к ним, несколько неуверенно:

Когда мы ревем, земля дрожит!

А потом еще голоса, еще сильнее:

Наши копья - это наши клыки!

И еще разок:

Наши копья - это наши когти!

Ликующая улыбка расплылась по лицам Леона и Маниоро. Это была песня Льва, передаваемая всем мальчикам Масаи как часть учения, которое должно было привести их к зрелости. Их отцы и братья пели ее, как когда-нибудь пели и они, когда отправлялись нападать на меньшие племена и грабить их скот и женщин, или встречались с могучим Львом, не имея в руках ничего, кроме ассегая. Эта песня одновременно прославляла силу и обеспечивала ее. И Леон присоединился ко всем другим Масайским голосам, сливаясь воедино в богатой, звучной, ликующей гармонии, которая была одной из самых славных в Африке, от бархатистого звучания басов до самых высоких, пронзительных фальцетов.

Бойтесь нас, О вы, звери, пели они.

Бойтесь нас, О, чужестранцы!

На другом конце поля Симел услышал голоса своих людей, которые звали его, и теперь он задыхался, произнося следующие строки вместе с ними:

Отвернитесь от наших лиц, женщины!

Ты не смеешь смотреть на красоту наших лиц!

Саймел едва осознавал, что сила возвращается к нему, словно несомая по воздуху самой песней, потому что его бег теперь казался легким, тело почти невесомым, как будто его дух каким-то образом покинул его и смотрел сверху вниз.

Масаи увидели, как их пение подействовало на Симела, и их громкость стала еще громче, когда они дали ему понять, что они и он - одно целое:

Мы-братья львиного прайда!

Мы-молодые львы!

Мы-Масаи!

Симел бежал по главной улице мимо толпы белых хозяев своего народа, едва замечая их присутствие. Музыка наполнила его, освежила и заставила двигаться дальше.

Он не замечал, что все люди устремились к нему, и когда первые руки схватили его и разрушили очарование музыки, он вырвался и набросился на него с криком: "Нет! Нет! Я не должен останавливаться.’

Затем Симел услышал голос Маниоро и почувствовал силу его объятий, когда он сказал: "Успокойся, маленький воин. Спокойно. Битва окончена. Победа одержана. Посмотри ... поверни голову и посмотри.’

Симел сделал, как ему было сказано, и снова уставился на дорогу. Он увидел тело, лежащее на траве, и людей, спешащих к нему, как и они к нему. Он понял, что тело принадлежит Ван Доорну, и на какое-то ужасное мгновение ему показалось, что он мертв.

- Неужели я убил его?- Саймел тяжело дышал, хотя ему так отчаянно не хватало воздуха, что он едва мог говорить.

- Нет, - успокоил его Маниоро. -" Он встает.’

Симел зажмурился, и, конечно же, руки потянулись вниз, хватая упавшего бегуна и медленно поднимая его на ноги.

- Хорошо, - выдохнул Симел. ‘Я очень рад.’

‘Ты победил, - сказал Маниоро. - Ты бежал, как настоящий Масаи, настоящий морани.’

Симел улыбнулся. И тогда, только тогда, он потерял сознание от полного изнеможения.

Шафран все еще была переполнена волнением последних минут гонки и восторгом от победы Симела. Но вид его, падающего в обморок в объятиях Маниоро, поверг ее в пучину страха и беспокойства за него, пока он не пришел в себя, несколько раз моргнул и огляделся, словно не зная, где находится. А потом все эти дурные предчувствия исчезли, и она подпрыгивала и кричала во весь голос, когда Симел был водружен на плечи Маниоро, когда даже белые зрители присоединились к бурным аплодисментам за то, что было столь очевидным могучим усилием и великолепным триумфом.

- Пусть будет десять коров!- Позвал Леон Маниоро. - Симел этого заслуживает. И, да, десять для тебя тоже!’

Толпа туземцев прорвалась мимо полицейских, которые были слишком заняты тем, что сами приветствовали победу, чтобы остановить их, и теперь хлынула через поле для игры в поло к зданию клуба, танцуя и подпрыгивая от радости.

Среди этого столпотворения Шафран вдруг пришло в голову, что мама должна быть там и наслаждаться всем этим вместе с ней и папой.

"Интересно, стоит ли мне пойти и забрать ее", - подумала она.

И тут она увидела, как Доктор Томпсон пробирается сквозь толпу. Из всех людей вокруг нее, будь то черные или белые, его лицо было единственным, на котором не отражался трепет от того, чему они все только что стали свидетелями. Он выглядел мрачным, и она видела, как он сердится, когда ему приходится пробиваться сквозь толпу людей, преграждающих ему путь.

Доктор оглядывался по сторонам, явно кого-то высматривая. Потом он заметил Шафран. Он часто лечил ее от простуды, от расстройства желудка, от общих шишек и синяков, поэтому сразу узнал ее и подошел к ней.

- Привет, Шафран, - сказал он, не улыбаясь ей своей обычной улыбкой. И прежде чем она успела поздороваться в ответ, он спросил:’- "Где твой отец?"

‘Он вон там, у Маниоро, - сказала она, указывая на них. ‘Что-то случилось?’

Доктор не ответил, и внезапно у Шафран появилось ужасное, пугающее чувство, что она знает, в чем дело. Она протянула руку и потянула доктора за рукав. - ‘С мамой все в порядке?’

Он посмотрел на нее сверху вниз с серьезным выражением лица, открыл рот, но тут же снова закрыл его, словно не знал, что сказать. Он повернул голову, посмотрел на ее отца и стал проталкиваться сквозь толпу людей, выстроившихся в очередь, чтобы поздравить его.

Шафран смотрела, как доктор разговаривает с папой. Она увидела, как радость исчезла с лица отца, сменившись таким же печальным и серьезным выражением, как у доктора. Оба мужчины посмотрели на нее, а затем двинулись дальше: ее отец с доктором Томпсоном направились обратно к клубу, Маниоро - к ней.