Война Кортни

На многих обнаженных телах виднелись глубокие царапины на боках и конечностях. Некоторые были настолько ободраны, что выглядели так, словно раны нанесли дикие животные, а не их собратья-мужчины и женщины. Герхард увидел старуху, чьи глазные яблоки были вырваны из глазниц; маленькую девочку, чья голова свесилась под неестественным углом, потому что ее шея была сломана; двух мужчин, которые умерли, все еще держа друг друга за горло; мужчину и женщину, которые крепко держали друг друга.; и одно искаженное лицо за другим, чьи кривые рты и вытаращенные незрячие глаза, Герхард знал, будут вечно преследовать его в кошмарах.

Герхард увидел, как Кох тяжело сглотнул, стараясь не реагировать так, как это сделал эсэсовец. Глаза Хартманна остекленели, и он упал в глубоком обмороке на землю. Двум младшим сотрудникам Коха пришлось привести его в чувство и отвести к одной из машин. Герхард сдерживал себя, заставляя себя смотреть и записывать, как будто перед его мысленным взором крутилась камера, фиксируя все, что он видел.

Когда он следовал за Йекельном к их штабной машине, его поразила еще одна мысль: Я потерял Шафран навсегда.

Он был запятнан, виновен в связи с этим звериным преступлением, которое было лишь крошечной частью бесконечно большего преступления против всего человечества. Что бы он ни делал, чтобы искупить свой собственный грех и грех своего народа, он не мог быть искуплен. Да он и не мог просить, не говоря уже о том, чтобы ожидать от нее любви. Она погубит себя, пытаясь искупить его вину.

Как и большинство баварцев, Герхард был воспитан католиком. Он не мог верить в Бога, но церковные обряды крепко держали его воображение и совесть. В глубине души он верил в концепцию исповеди и прощения . . . но не для этого.

Это был грех, который в самом буквальном смысле был непростителен. Он также не мог просить кого-либо поделиться им или быть запятнанным им.

Сидя в штабной машине и проезжая по бескрайней, безликой местности, он вернулся к своей первой мысли. Он никогда больше не сможет быть с Шафран Кортни, как бы сильно он ее ни любил. Эта надежда исчезла навсегда.

Для Герхарда больше не имело значения, будет он жить или умрет, ибо какая ценность может быть в жизни, лишенной любви?

Факт его смерти больше не имел значения. Значение имело только то, как это делается.

Я должен сделать что-то, пусть даже маленькое, чтобы попытаться все исправить. Если мне суждено умереть, то пусть я, по крайней мере, умру, делая что-то хорошее, что-то стоящее.

Я должен умереть, делая что-то важное.

Конрад фон Меербах провел шелковым платком по лбу, чтобы вытереть выступивший пот. В Лиссабоне стоял теплый весенний вечер, и холмы, на которых был построен город, неожиданно оказались труднодоступными. С самого раннего детства он был коренастым, крепко сложенным человеком, но большую часть войны провел за письменным столом. Теперь его мускулы превратились в жир, пояс и воротник стали туже, а физические упражнения были скорее напряжением, чем удовольствием.

Официально фон Меербах прибыл в нейтральную Португалию, чтобы обсудить вольфрамит - руду, из которой добывают вольфрамовый металл. Вольфрам был твердым и жаропрочным. Это делало его полезным для нескольких применений, в том числе и для того, которое больше всего ценилось германским и союзническим правительствами: в качестве наконечника проникающих снарядов, таких как танковые и артиллерийские снаряды. Был достигнут компромисс, в котором Португалия поставляла обеим сторонам вольфрам в обмен на понимание, что они будут уважать ее нейтралитет и ни одна из сторон не будет вторгаться.

Адольф Гитлер, однако, не был склонен к компромиссам. Ему нужен был весь вольфрам, который португальцы могли производить. Как старший офицер СС, который был также крупным промышленником, Конрад фон Меербах считался идеальным человеком, чтобы иметь дело с Салазаром, премьер-министром Португалии, и его старшими министрами. Фон Меербах неоднократно встречался с Салазаром, в ходе которых он с характерной для него убедительностью доказывал, что в интересах Португалии-сохранить счастье всепобеждающей Германии и отказаться от ее верности побежденным англичанам. Салазар упрямо отказывался. Теперь фон Meerbach присутствовал на его собственные, частные интересы.

Генрих Гиммлер велел фон Меербаху взять отпуск на несколько дней, пока он находится за границей. - Расслабься, почувствуй солнце на своей спине, Зарядись энергией. Вы это заслужили” - сказал ему рейхсфюрер СС и добавил: - Может быть, вы попробуете порыбачить? Я слышал, что в Португалии очень хорошо.”

Фон Меербах действительно надеялся поймать добычу, но только в казино или борделе, где он мог бы каким-то образом удовлетворить свою постоянную, ноющую жажду власти и унижения.

Фон Меербах наслаждался редким временем, проведенным в одиночестве в нейтральном иностранном городе, вдали от шума войны и разочарований жены, чье безразличие к его нуждам приводило его в бешенство. В тот день он крупно проигрался в казино, но нашел себе шлюху за хорошую цену, которая охотно потакала его самым мрачным желаниям.

Фон Меербах остановился на вершине крутой мощеной улицы, перевел дыхание и еще раз вытер лицо. Он вошел в большой старый многоквартирный дом, в котором остановился, чье увядшее великолепие наводило на мысль, что когда-то это был особняк аристократа, и поднялся по скрипучей деревянной лестнице на верхний этаж.

•••

На кухне фон Меербах сварил крепкий черный кофе и вынес его на балкон. Вид был великолепный. Он мог смотреть на море соломы, на защищенное пространство воды, в которое впадала река Тежу, прежде чем достичь моря. Фон Меербах на мгновение закрыл глаза, просто чтобы почувствовать солнце на своем лице, как приказал его предводитель. Он снова открыл их и окинул взглядом город, удивляясь отсутствию заградительных шаров, огневых точек и сгоревших зданий, которые уродовали каждый крупный немецкий город. По воде курсировали паромы, перевозя пассажиров с одного берега на другой, а грузовые суда под бдительным присмотром португальского морского фрегата ходили в доки и обратно.

Его солнечная задумчивость начала затуманиваться по мере того, как мысли прощупывали старые раны, которые гноились в его сознании подобно глубоким кратерам, испещряющим идиллический пейзаж. Кортни. Он очень серьезно относился к своей ненависти к этой семье. Сам того не желая, он увеличил изображение тех, кого презирал.

Сантен Кортни - возраст: сорок два года; дата рождения: Новый год, 1900. Основная резиденция: поместье Вельтевреден, Кейптаун, Южная Африка. Владелец алмазного рудника Хани. Единственный ребенок, Шаса Кортни, двадцати четырех лет, потерял глаз в прошлом году, когда служил летчиком-истребителем в южноафриканских ВВС в Сомалиленде.

Фон Меербах сделал глоток кофе, наслаждаясь пьянящим вкусом свежемолотых бобов, таким же сладким, как месть, которую он ощущал в своих венах.

Сантен была двоюродной сестрой Леона Кортни - возраст: пятьдесят четыре года; дата рождения: 6 августа 1887 года. Основная резиденция: поместье Лусима, Долина Ванджохи, Кения. Крупный акционер компании "Кортни Трейдинг", штаб-квартира которой находится в Каире, Египет. Единственный ребенок, Шафран Кортни, двадцать два года. До недавнего времени служила водителем у генерала британской армии Генри Мейтленда Уилсона на североафриканском, греческом и палестинском фронтах. Ее теперешнее местонахождение было неизвестно, хотя он полагал, что она вернулась в Британию.

Кортни не представляли никакого интереса для Рейха, хотя, когда война будет выиграна и мир будет переделан к удовлетворению фюрера, британским имперским паразитам не останется места, и все их имущество будет конфисковано.

Для фон Меербаха этого было бы недостаточно. Он не нуждался в деньгах семьи Кортни. Он был очень богат. Но он познал потерю. Отца у него отняли, когда ему было десять лет. Он умер в Африке. Его убийцей был Леон Кортни. Фон Меербах поморщился, вспомнив ужасную бойню: его отец был вынужден прыгнуть с парашютом со своего воздушного корабля и имел несчастье застрять в деревьях, прежде чем приземлиться. Леон нашел его там, извивающегося, как рыба на леске, и хладнокровно выстрелил ему в грудь, не испытывая ни секунды раскаяния. Сообщницей убитого ублюдка была любовница его отца, женщина, которая называла себя Евой фон Велльберг, хотя на самом деле она была британской шпионкой, Евой Барри. Она сбежала с Кортни и родила ему дочь.

Фон Меербах смотрел вдаль, его глаза сузились, и волна удовольствия прокатилась по его телу при мысли о боли и разрушении, которые он причинит. Безжалостный палач и убийца прятался за безупречным кроем его костюма. Он не успокоится, пока не отплатит Леону Кортни сполна за то, что тот сделал с его семьей. Он хотел, чтобы тот умер медленно и мучительно, потому что причинение мучительной смерти было процессом, с которым он был близко знаком. Когда он умрет, и его крики наполнят воздух, и он будет молить о пощаде, Кортни узнает, что его любимая дочь, свет его жизни, ушла раньше него и страдала так же сильно.

Меербах ощутил почти эротический трепет, обдумывая хитросплетения своего плана мести.

•••

Шафран полагала, что одной-двух приличных ночей сна и одного дня в постели будет достаточно, чтобы вернуться к нормальной жизни. Но физическое наказание, которому она подверглась во время своего притворного допроса, отняло у нее больше сил, чем она думала. Через три дня после окончания ее мучений она все еще чувствовала себя вялой, как выжатая тряпка для мытья посуды, и даже если опухоль на ее лице начала спадать, цвет синяков там и вокруг ее торса был, во всяком случае, более бледным. Кости не были сломаны, так что никаких серьезных повреждений не было, но сейчас она выглядела довольно потрепанной красавицей.

Был уже почти полдень, но она дремала, положив на покрывало свой экземпляр “стрельбы в жизнь", когда ее разбудил стук в дверь и мужской голос, спросивший: - "Извините Мисс...?”

Шафран выдавила из себя бессловесный стон признания. Она повернулась лицом к двери и увидела голову, выглядывающую из-за нее.

- Не возражаете, если я войду?”

Шафран пришла в себя, когда три мысли быстро последовали одна за другой.

Это американский акцент.

О Боже, он такой красивый.

И потом, я выгляжу ужасно!

Она провела рукой по волосам, чтобы они не казались спутанными, жирными и безжизненными, и ответила:”

Мужчина вошел в комнату. У него была расслабленная, свободная походка. На нем была бледная униформа цвета хаки, длинные ноги, узкие бедра и широкие плечи. Улыбка, которая теперь расплылась по его лицу, была уверенной, почти дерзкой.

- Привет, - сказал он, и Шафран могла поклясться, что ее сердце забилось быстрее, хотя она не пошевелила ни единым мускулом. Она размышляла, сможет ли найти предлог, чтобы зайти в ванную и сделать что-нибудь, чтобы перестать выглядеть боксером, проигравшим большой бой, когда американец сказал: “лейтенант Дэниел П. Доэрти, Военно-Морской Флот США к вашим услугам. Мои приятели зовут меня Дэнни. Кое-кто из местных, похоже, предпочитает Дэнни-бой. Единственный человек, который называет меня Дэниелом, - это моя мама.”