Война Кортни

•••

Они шли к машине рука об руку, тесно прижавшись друг к другу, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловаться, почти не говоря ни слова. До отеля "Морар" было несколько минут езды, и это тоже прошло в тишине, хотя Дэнни вел машину одной рукой, позволяя другой руке скользить от рычага переключения передач к бедру Шафран, вызывая у нее дрожь всякий раз, когда он прикасался к ней.

Она чувствовала себя ужасно виноватой, но не стыдилась того, что произошло между ними. Его поцелуй разбудил ее сердце, словно сказочную принцессу из глубокого сна. Как это может быть неправильно? Она так долго отказывала себе в возможности возбудиться от другого мужчины, что это стало ее образом жизни.

И вот теперь появился Дэнни. Она знала, что он скоро уйдет. Скорее всего, они никогда больше не встретятся. Он был просто красивым, привлекательным, обаятельным мужчиной, который заставлял ее чувствовать себя лучше, чем когда-либо за долгое время. Он никогда не сможет стать настоящим соперником Герхарда. Но что, если Дэнни вернется к ней? Можно ли любить двух мужчин, таких разных, с одинаковой страстью и несокрушимым сердцем?

Они подъехали к отелю.

Он наклонился к ней, но не для поцелуя, а для осмотра. - У меня что, вся помада на губах?”

Шафран посмотрела на него сквозь полумрак салона машины. “Насколько я могу судить, нет.”

Она посмотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Ее волосы нужно было привести в порядок, и помада, вероятно, была хорошей идеей. Применяя его, она подумала: "другие девочки поймут, что мы что-то затеяли. Они увидят это во мне. О, Какого черта? Ну и пусть!

Они вошли в отель и вошли в бар, который был официально закрыт на ночь. Мэри Макдональд убирала беспорядок на столах, разбросанных по комнате. Шафран улыбнулась про себя, увидев, как хозяйка гостиницы подняла глаза, увидела Дэнни и, не задумываясь, заправила выбившуюся прядь волос за ухо и пригладила ткань платья. Он одинаково действует на всех нас!

С другой стороны, обожание Мэри Макдональд лейтенанта Дэнни Догерти было известно как всей толпе на Бейкер-Стрит, так и местным жителям.

Через несколько дней после прибытия в Эрайсейг, побывав в отеле "Морар" и поняв, как важна хозяйка для проведения тренировочной операции, Дэнни однажды вечером зашел в бар отеля. Местные все еще пили, и он прошелся по комнате в стиле Джона Уэйна, облокотился на стойку, сдвинул свою темно-синюю кепку на затылок, сверкнул своей лучшей ковбойской улыбкой и протянул:”

Она покраснела, как школьница.

- Что вам принести, лейтенант?- она уже спрашивала.

“Ничего особенного, мэм, благодарю вас. Сегодня это то, что я могу тебе предложить. Я полагал, что вы так много сделали для нас в Арисейге, что заслужили знак признательности, любезность Дяди Сэма. Вот, держи . . .”

На Дэнни была коричневая кожаная летная куртка. Он сунул туда руку, вытащил что-то и положил на стол перед миссис Макдональд. Она ахнула от изумления, потому что перед ней лежала пачка настоящих нейлоновых чулок. Конечно, она слышала об этих современных чудесах, как и все женщины в Британии. Но никогда раньше она их не видела. И вот они здесь, и, словно этого было недостаточно, Дэнни достал две плитки шоколада "Херши" и положил их рядом с нейлоновыми чулками. В стране, полуголодной из-за рациона питания, они были символами неподдельной снисходительности.

- Спасибо, лейтенант, - выдохнула Миссис Макдональд.

- Нет, мэм, спасибо. Мы не знаем, что бы мы делали без тебя.”

С тех пор Мэри Макдональд боготворила землю, по которой ходил Дэнни Догерти. Ничто не было слишком хорошо для него, и ее лицо просияло, когда он вошел в ее заведение. Но затем озадаченно нахмурившись, Дэнни заглянул в открытую дверь комнаты, отведенной для питейного заведения на Бейкер-Стрит, и увидел темноту и тишину.

“А где все остальные?- спросил он.

- Ох, они все ушли, - ответила она. “Один из чешских парней пришел и сказал, что у них были замечательные новости и они устраивают вечеринку в Трейе, чтобы отпраздновать это событие. Там вы найдете всех желающих.”

Дэнни на секунду задумался. “Я бы с удовольствием остался здесь с вами, Миссис М., но мне нужно повидаться со всеми и попрощаться.”

- Попрощаться?”

- Да, я отправляюсь завтра утром.”

Разочарование на лице Миссис Макдональд было не менее острым, чем на лице Шафран, когда она услышала ту же новость.

Дэнни протянул руку и взял руку Мэри Макдональд, как будто он собирался предложить, и сказал: “Я никогда не смогу отблагодарить вас, миссис М. Я буду помнить это место и Ваше гостеприимство так долго, как я живу. А когда эта проклятая война закончится, клянусь, я вернусь сюда, и мы откроем бутылку вашего лучшего виски и поговорим о старых временах. Это что, сделка?”

- О, Лейтенант Доэрти . . . Миссис Макдональд смахнула слезу.

“Вот, пожалуйста, мэм, - сказал он, протягивая ей свежий носовой платок. - Слушай, у меня есть для тебя небольшой прощальный подарок. У меня больше не было нейлоновых чулок, но у меня остался один из них.- Он дал ей еще одну плитку шоколада. - А теперь будь умницей и оставь все это себе. Я слышал, что ты поделился последним с завсегдатаями.”

- Ну, мне показалось эгоистичным не делать этого.”

“Это очень по-соседски с твоей стороны, но я настаиваю. Это для тебя и только для тебя. Обещаешь?”

- Я тебе обещаю.”

“Это великолепно. А теперь нам с Мисс Кортни лучше идти дальше по дороге, так что я ухожу . . .”

Дэнни повел Шафран к двери, а миссис Макдональд последовала за ними. Прежде чем они вышли на улицу, он повернулся и сказал: “Я вернусь. Я обещаю.”

Они ехали по прибрежной дороге мимо Камю-Дараха к Трейг-Хаусу, скромному белому семейному дому, стоявшему на берегу рядом с полем для гольфа на девять лунок, на которое ни один стажер с Бейкер-Стрит не находил времени играть. По обочине дороги были разбросаны автомобили, мотоциклы, велосипеды и армейский грузовик. Дэнни остановился в конце очереди, вылез из машины и открыл пассажирскую дверцу для Шафран.

Когда она вышла из машины, он пинком захлопнул дверцу и заключил ее в объятия. “Я хочу, чтобы ты знала, что я считаю тебя удивительной, красивой, умной . . . Ах, ты просто чертовски хорошая женщина.”

Он не улыбался, не притворялся беззаботным, и его искренность заставила Шафран подумать, что это лучший из всех комплиментов, которые он ей сделал.

- Спасибо, - сказала она и легонько поцеловала его в губы.

- Если бы все было иначе . . . кто знает? Может быть, у нас был бы шанс, знаешь ли . . . для чего-то великого.”

“"Если” и "может быть", - сказала она. - Давай просто будем благодарны за то, что у нас было.”

- Последний поцелуй?- спросил он. - Чтобы запомнить тебя навсегда . . .”

Она кивнула, и он крепче прижал ее к себе и поцеловал, и поцелуй продолжался, потому что ни один из них не мог расстаться. В конце концов, Шафран заставила себя отстраниться, потому что знала, что если она этого не сделает, то не сможет остановить себя до конца, и это, сказала она себе, не вполне убедив себя, было бы плохой идеей.

“Теперь у тебя на лице помада, - сказала она. - Вот, дай мне свой носовой платок.”

Шафран вытерла Дэнни начисто. - Ладно, - сказала она, - пойдем посмотрим, чему так обрадовались чехи.”

Ответ, как они обнаружили, действительно стоил того, чтобы его отпраздновать.

Из Праги пришли новости. Двое чехов, работавших на англичан, устроили засаду Рейнхарду Гейдриху, исполнявшему обязанности протектора Богемии и Моравии, когда он ехал в своем "Мерседесе" с открытым верхом из своего загородного поместья в штаб-квартиру в Праге. Гейдрих был ранен осколками гранаты, брошенной агентами. Говорили, что его состояние критическое.

“Мы сопротивляемся!- воскликнул ликующий чешский стажер, размахивая в воздухе бутылкой виски. - Эти нацистские ублюдки больше не в безопасности. Мы поймали их в бегах!”

•••

Конрад фон Меербах узнал о нападении, как только весть об этом дошла до Берлина. Он был опустошен, напуган, охвачен отчаянием, которого не испытывал с тех пор, как узнал о смерти отца. Он любил Гейдриха и боготворил его как героя, как суррогатного отца, и чистое, незапятнанное обожание, которое он испытывал к нему, было сильнее, чем его жена или любовница.

Он позаботился о месте в самолете, который доставил доктора Карла Гебхардта, личного врача Гиммлера, для наблюдения за лечением Гейдриха в Буловской больнице. Фон Меербах почти не выходил из комнаты своего хозяина или из коридора за ней. В ходе серии операций Гейдриху удалили селезенку. Повреждения ребер, диафрагмы и левого легкого были устранены. Ему делали массивные переливания крови.

На какое-то время лечение оказалось успешным. Гейдриха лихорадило, но температура постепенно возвращалась к норме. Через несколько дней приехал сам Гиммлер, и фон Меербах проводил его в комнату Гейдриха. Он сидел на кровати и болтал.

- Как вам известно, господа, мой отец сочинял оперы, - сказал Гейдрих. “Я думал о том, что он написал.”

Он напевал мелодию и пел слова: “мир-это просто шарманка, которую сам Господь Бог вращает. Мы все должны танцевать под мелодию, которая уже звучит на барабане.”

- Ну, я уверен, что мелодия будет веселой” - сказал Гиммлер с улыбкой, которая не распространялась на глаза-бусинки за круглыми очками в металлической оправе.

- Да, сэр, - ответил фон Меербах, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало отчаяние. Повернувшись к Гейдриху, он сказал: “я уверен, что вы скоро поправитесь. Вы обладаете телосложением быка, а также храбростью Льва.”

Однако, к сожалению, на земле не существовало Конституции, даже у пресловутого быка, которая была бы достаточно сильна, чтобы противостоять смертельному ядовитому токсину, полученному из бактерии Clostridium botulinum под кодовым названием просто “X”, который был разработан в лаборатории Портон-Дауна и добавлен к ингредиентам изготовленных на заказ гранат Сесила Кларка.

В ту ночь Гейдрих впал в кому, от которой так и не очнулся. 4 июня, через восемь дней после нападения на перекрестке Голешовице, умер Рейнхард Гейдрих.

Фон Меербах вернулся в Берлин на пышные государственные похороны, транслировавшиеся в прямом эфире по радио на весь рейх и все его оккупированные территории. Он был совершенно безутешен, и в своей боли он обратился к одной черте, которая никогда не покидала его: его желание причинять боль другим людям.

Мир забрал его отца и его героя. Теперь Конрад фон Меербах должен был отомстить.

•••

Слушая похороны, которые транслировались по радио на его аэродроме, Герхард испытывал совершенно иную реакцию. Для него эта успешная атака на одну из самых выдающихся фигур во всей нацистской иерархии была скорее знаком надежды, чем отчаяния.

В конце концов, если эти двое могли убить Рейнхарда Гейдриха, почему другие не могли убить Адольфа Гитлера?

- Почему ты улыбаешься?- Спросил Берти Шрумп Герхарда, отвлекая его от размышлений. - Похороны-это не повод для смеха.”

“Нет, ты прав . . . мои мысли были за миллион километров отсюда.”