Клич войны

Мысль о том, что он даже подумывал проделать тот же трюк с гостем, да еще с гостьей, которая приходилась ему родственницей, девушкой и моложе его, ужаснула ее.

‘Что ты сделал? - Ахнула Сантен. Вопрос был риторическим. Прежде чем сын успел ответить, она поднялась на ноги, посмотрела Шасе в глаза и проскрежетала: Да как ты смеешь? Это непростительно невоспитанное, глупое, безответственное и опасное поведение. Вам повезло, что вы оба не едете в больницу. Иди в свою комнату прямо сейчас. Прямо сейчас!’

Шаса выглядел оскорбленным. Он прикусил нижнюю губу, пытаясь сдержать слезы. - Простите меня, кузина Сантен, но Шаса ни в чем не виноват. Я была тем, кто бросился на него. И он убрался с дороги ... и я знаю, что ты не был пугливым котом, Шаса, хотя я и говорила, что это так. Ты просто не хотел причинить мне боль.’

В комнате воцарилась тишина. Леон на мгновение заколебался, не желая брать на себя ответственность в чужом доме и с его ребенком, но он понял, что был единственным человеком в комнате, еще не вовлеченным в спор.

‘Вот именно, - сказал он. - давай разберемся, ладно? Шафран, ты очень хорошо сделала, что призналась. Но вы не виноваты, что избежали определенных действий. Вы оба подвергли себя опасности, и мы оба знаем, что ты сделала это только потому, что упрямо делала все, что мог сделать мальчик, и хотела показать Шасе. Теперь у него неприятности, и я думаю, что это довольно плохое шоу. Ты должна перед ним извиниться.’

Шафран поморщилась, поняла, что она не права, и сказала: «Мне жаль, что я избегаю определенных действий. Я не хотела, чтобы у вас были неприятности.

‘Все в порядке.’

- Что касается тебя, Шаса, - продолжал Леон, - пусть это послужит тебе уроком. Вести себя не по-джентльменски с дамами, особенно с Леди Кортни, грубо и крайне неблагоразумно, потому что, поверьте мне, мой мальчик, они сопротивляются. Честно говоря, если есть молодой человек, который должен знать, на что способны женщины, то это ты. Просто подумай о своей матери, ради бога, и обо всем, что она сделала. Ты сомневаешься в ее способностях только потому, что она женщина?’

- Нет, сэр.’

-И ты сожалеешь, что усомнился в Шафран?"’

- Да, сэр."’

‘Хорошо. Потом все уладится, и все будет хорошо. А теперь, Шафран, у тебя был очень длинный день. Я думаю, тебе следует пойти и принять ванну, и, возможно, если ты вежливо попросишь кузину Сантен, она принесет ужин в твою комнату. Немного еды и ранняя ночь - вот что тебе нужно, девочка моя.’

- Хорошая мысль, - сказала Сантен. ‘И я думаю, что ты должен сделать то же самое, Шаса. Ванна, ужин и постель ... утром мы все сможем начать сначала.’

Шаса и Шафран вместе поднялись наверх. Добравшись до лестничной площадки, они остановились, прежде чем разойтись по комнатам.

- Знаешь, я бы не отступила, если бы меня схватили за горло, - сказала Шафран. - Даже если бы ты не убрался с дороги.’

‘Я знаю, - сказал он, чтобы избежать некоторых действий. ‘И я бы тоже не убрался с дороги, если бы кто-то еще шел мне навстречу.’

‘Я знаю, - сказала она.

С этими словами они удовлетворили свою гордость и отправились в ванну, сохранив честь и достоинство, зная, что теперь они будут друзьями на всю жизнь.

Шафран было грустно покидать гавань Вельтевредена. Будучи единственным ребенком без матери, она любила играть с родственниками своего возраста и примерять на себя роль взрослой женщины. Но после блаженной буколической роскоши Кейптаунского поместья Сантэн размеры, шум и суета Йоханнесбурга стали для нее непреодолимым препятствием. Город был в пять раз больше Найроби, с более чем четвертью миллиона жителей, и все они, казалось, двигались со скоростью и настойчивостью, которые она никогда не испытывала раньше, как будто у каждого из них было что-то срочное, чего они просто должны были достичь, прямо в эту самую секунду.

-Это Йоханнесбургская фондовая биржа, - сказал ей Леон, когда они проходили мимо богато украшенного здания с большими мраморными колоннами, занимавшего целый квартал на Холлард-стрит. - Там торгуют компании, контролирующие половину мировых запасов золота и алмазов.’

-Похоже на дворец, - сказала Шафран.

‘Ну, в каком-то смысле так оно и есть. Это Дворец Маммоны, демона денег.’

За обедом Леон быстро объяснил Шафран, как работают акции и фондовые биржи компании, и был удивлен той скоростью, с которой она приняла предложенные им идеи. Пока что, как он чувствовал, день прошел хорошо. Он был совершенно счастлив купить коробку для Шафран, на которой было написано ее имя изящными черными заглавными буквами. И, ведя бесчисленные группы путешественников и охотников через дикие земли Британской Восточной Африки в довоенные дни в качестве гида по сафари, он был совершенно дома, обсуждая лучшие возможные сундуки, чтобы купить больше и больше багажа для Шафран.

Выйдя из ресторана, где они обедали, они подошли к магазину школьной экипировки. Внезапно разговор зашел о платьях, блузках, передниках и других предметах женской одежды, и опыт Леона сменился недоумением. Когда хозяйка магазина, которой даже не нужно было заглядывать в список, чтобы узнать, что там было, перешла к вопросу о спортивных трусиках, на лице отца появилось выражение, которого Шафран никогда в жизни не видела.

О боже, он покраснел! - подумала она, отчаянно пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица. Он так смущен, что даже не знает, куда смотреть.

‘Может быть, будет лучше, если отец сядет и мы с Мисс Кортни пойдем одни, - сказала управляющая. ‘Я так понимаю, сэр, что у меня есть ваше разрешение выбрать предметы, которые понадобятся Мисс для ее пребывания в Родине?’

‘Да, да, абсолютно все, что ей нужно, отличный план, - взорвался Леон. Шафран не могла поклясться в этом, но она была почти уверена, что управляющая, которая казалась довольно устрашающей, когда их впервые представили друг другу, на самом деле подмигнула ей, когда они уходили, чтобы разобраться с теми таинственными аспектами женского существования, которые лучше всего скрывать от непонимающих глаз мужчин.

Шафран чувствовала себя так, словно ее посвящают в какой-то таинственный, но волнующий новый мир, когда управляющая, чье имя, как выяснилось, было Мисс Халфпенни, оценивающе посмотрела на ее грудь и сказала:- "Кто-то должен был купить тебе бюстгальтер к настоящему времени. Молодая леди, - вздохнула она, - но это мамина работа…

‘У меня нет матери, - сказала Шафран. - Она умерла, когда мне было семь лет.’

‘Мне очень жаль, но, боюсь, я этого и боялась. Когда девушка входит с отцом ... - она не закончила фразу, но затем резко вздохнула и сказала: - Не обращай внимания, лучше просто продолжай, не так ли? У многих детей нет ни матери, ни отца, ни даже и того, и другого, из-за войны, испанского гриппа и еще бог знает чего. Но они найдут способ справиться, и я уверена, что Вы тоже. Просто позвольте мне помочь вам, и я уверена, что мы разберемся со всем, что вам нужно.’

Шафран уже много лет слышала подобную чопорную поддержку, но в голосе Мисс Халфпенни чувствовалась неподдельная доброта. Пока она рылась в застекленных ящиках в поисках бюстгальтеров, трусиков и чулок, время от времени поднимая предмет перед жеребячьим, длинноногим телом Шафран, проверяя его размер и либо отбрасывая его в одну кучу, либо кладя на другую, гораздо большую кучу вещей, которые нужно было примерить, Мисс Халфпенни болтала о том, чего Шафран может ожидать в Роудине, и о том, какие учителя и девочки там были.

- Твой отец не мог бы выбрать лучшего места. Родианские девушки, по моему опыту, яркие, независимые, вполне современные молодые леди. Многие из них тоже учатся в университете. И все они обучены умению зарабатывать себе на жизнь.’

- Папа сказал, что мне нужно знать больше, чем кулинария, рукоделие и составление букетов.’

Мисс Халфпенни одобрительно кивнула. - Хорошо сказал, этот человек. И я уверена, что он думает о твоей матери и о том, чего бы она хотела для тебя, и он изо всех сил старается сделать ее счастливой.’

‘Я об этом не подумала, - сказала Шафран. Но с того момента, как Мисс Халфпенни произнесла эти слова, ее отношение к новой школе изменилось. Она решила, что сделает все, чтобы ее мать тоже была счастлива, и в результате, приехав в Родин в середине января в первый день нового учебного года, она с головой окунулась в школьную жизнь. Ее естественное атлетическое телосложение и яростная соревновательная натура сделали ее демоном на хоккейном поле и площадке для нетбола, а ее быстро растущий рост позволил ей играть многие мужские роли в драматических постановках школы. Ей потребовалось несколько семестров, чтобы научиться приспосабливаться к жизни в школе-интернате, которая требует от учеников умения ладить с людьми, с которыми они делят не только классные комнаты, но и общежития, ванные комнаты и каждый прием пищи в течение дня. Однако вскоре у Шафран появились друзья, так как ее одноклассники знали, что, хотя ее характер мог быть бурным, но она не была ни злой, ни лживой: она говорила именно то, что думала, к лучшему или к худшему, и однажды решила действовать, придерживаясь этого, будь то пеисподняя или высокая вода. Если ее предки смотрели сверху вниз, они, должно быть, улыбались, потому что ни одна Кортни никогда не делала ничего другого.

Вскоре после возвращения из Южной Африки Леону пришлось отправиться в Найроби, чтобы заняться различными административными делами, связанными с поместьем Лусима. Он снял комнату в загородном клубе "Мутайга", частном, единственном в своем роде заведении, являвшемся социальным центром эмигрантской общины Кении. Несмотря на всю свою социальную привлекательность, Мутайга не был особенно впечатляющим произведением архитектуры, будучи немногим больше, чем сильно расширенное бунгало, с розовыми галечными стенами, окрашенными металлическими оконными рамами (ибо деревянные рамы вскоре сгнили в субтропическом климате) и несколькими классическими колоннами у входа, чтобы обеспечить ощущение колониального престижа. Внутри можно было пройти по полу из полированного деревянного паркета, мимо стен, выкрашенных в кремовые и зеленые тона. Как однажды заметил Леону Хью Деламер, это было нечто среднее между моей старой школой и загородным домом престарелых.’

Однажды вечером, вернувшись в клуб после долгого дня встреч с юристами и бухгалтерами, Леон опустился в одно из обитых ситцем кресел, которыми была уставлена гостиная членов клуба. Тут же появился официант в униформе и принял заказ на джин с тоником. Напиток появился рядом с ним лишь мгновение спустя, и Леон расписался за него на цветной бумажке: ничто столь грязное, как деньги, никогда не переходило из рук в руки в порталах клуба. Леон сделал глоток ледяного напитка, поставил стакан обратно на столик и откинулся на спинку стула, закрыв глаза, чтобы забыть о дневных заботах.

Затем он услышал знакомый голос: "Добрый вечер, Кортни, не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?’

‘Конечно, Джосс, - ответил Леон.

За последние несколько лет в жизни Джослин Хэй многое изменилось. Во-первых, теперь он был двадцать вторым графом Эрроллом, унаследовав титул после смерти отца, а также почетный пост лорда-Верховного констебля Шотландии. Однако он не унаследовал никаких денег, так как его отец не был богатым человеком, а отсутствие денег привело к разрыву его брака с Леди Идиной. Его вторая жена, Молли, была, как и Идина, богатой разведенкой, и Джосс снова не видел причин, почему его брачные обеты должны относиться к нему. Он по-прежнему выглядел так же, как и всегда: светлые волосы зачесаны назад, голова слегка повернута, так что полузакрытые голубые глаза чуть искоса смотрят на собеседника. И одного взгляда было все еще достаточно, чтобы зацепить подавляющее большинство женщин, которые случайно попадались ему на глаза.