Я увожу к отверженным селениям. Том 2.Земля обетованная

— Ты не базлала?

— Сам знаешь, Васек. Рассказывала тебе.

— Повтори! — потребовала Инка Васек, пиная Клаву но гой в живот. Клава ойкнула. Болезненная гримаса исказила ее

лицо.

— Рассказывай! — вторично потребовала Инка Васек, за нося над Клавой ногу.

— Не бей, Васечка! Не бей, миленький! — просила Клава, держась руками за живот.

— Не буду, — благодушно согласилась Инка Васек.

— Я в первый раз убежала на вахту от Юрка, — торопливо

заговорила Клава. — В тюрьме я раньше не сидела, не знала, что баловаться нельзя. Надзиратели выгнали меня с вахты и

сказали, что если еще раз прибегу — ноги выдерут. Вернулась

в барак, а там Кеша Бандурша, она с вором жила, поленом

меня отлупила. На другой день Юрок пришел и сделал все

что хотел. Утром привел какого-то парня, раздели они меня, как сейчас, и выкололи: «Клянусь любить Юрка». Юрок гово84

рил, что он надзирателям дал за меня сапоги. Целый месяц

бил меня за них. Вечером придет, ночью сделает, что ему

нужно, я лежу плачу, больно мне, а он сразу про сапоги: «Курва ты! Фукнула на меня мусорам, а я прохоря новые сбло-чил и пульнул им. Хромовые прохоря за тебя отдал». И ботин ком меня по голове и по ребрам. Бьет, пока не устанет, а по том говорит: «Хочу слышать, за что к хозяину попала». Зара зил он меня — и сюда.

— Не живи с мужиками, дура! — назидательно заметила

Инка Васек. — Я к тебе с чистыми руками лезу, не то, что

они! С коблами живи! Тебе плохо у меня?

— Хорошо, Васек, — подтвердила Клава.

— Сказала б плохо, я б тебя... Повтори, за что тебя к

хозяину...

— Я ж говорила, — робко заикнулась Клава.

— Ну! — грозно прикрикнула Инка Васек.

— За яблоки, — всхлипнула Клава. — Я в кладовой убор щицей работала. Кладовщик меня к продуктам не подпускал.

Привезли яблоки для коммерческого магазина, я пожадничала, полную пазуху набрала. Кладовщик обыскал и — в тюрьму.

На десять лет осудили, — покорно рассказывала Клава.

— А кладовщик кормил тебя? — полюбопытствовала Инка

Васек.

— Украдкой ела. Что схвачу, то и мое. Он говорил, если

в гости к нему приду, продуктов даст на месяц. Я не пошла.

— Васек! Ты еще живой? — прогремел в конце барака

раскатистый бас.

— Пузырь! — обрадованно закричала Инка Васек, подни маясь навстречу невысокому кряжистому мужику.

— Он самый, — подтвердил Пузырь, снимая кепку. Пле шивая голова Пузыря, обрамленная по краям редкими кусти ками выцветших волос, склонилась в шутовском поклоне.

— Откуда ты? — задала Инка Васек обычный при встре чах вопрос.

— С сорок первой, — лаконично пояснил Пузырь.

— Давно?

— С утренним этапом.

— Чо раньше не заскочил?

— Дела были, Васек. А ты все коблиное дело не бросаешь?

85

— А что ж мне, без жены жить? — взорвалась Инка Васек.

— Сколько жен у тебя? — полюбопытствовал Пузырь.

— Две.

— Обе с вензоны?

— Откуда ж е еще. Клавка! — рявкнула Инка Васек, за метив, что девушка надевает платье. — Перед кем одеваешься, сукотина?! Снимай все! — Закусив нижнюю губу, Клава раз делась. — Покнокай на нее, Пузырь! Пухленькая! Есть за что

подержаться. Хочешь, уступлю?

— Заражусь, — отмахнулся Пузырь.

— Ты с пацанами живешь? — не унималась Инка Васек.

— Чокнулся ты, Васек! Я последние три года ни одного

мальчишку не тронул.

— Может, с Дунькой Кулаковой? — расспрашивала Инка

Васек. — Трешь, пока на ладони волосы не вырастут.

— Я не фраер, — обиделся Пузырь. — Без Дуньки бабу

себе найду. Это вы с мешочком горячим спите.

— Кто? Я?! — взвилась Инка Васек. — Нахезала я на

него! Я — не баба!

— Люблю я тебя, Васек, как кирюху, — задушевно приз нался Пузырь. — С тобой бы я на любое дело пошел. Даже на

мокрое.

— Свистишь! — расплылась в улыбке польщенная Инка

Васек.

— Чтоб меня в рот огуляли диким самосудом! — поклялся

Пузырь. — Ты верхотуру тут держишь?

— А кто ж е еще! — самодовольно сказала Инка Васек.

— Хошь, покажу, как они бздят меня? Фраерши! Господа уда вы! — трубным голосом заревела Инка. Барак затих. — Всем, кроме людей, раздеваться догола! Пузырь покнокать на вас

хочет. Видишь, раздеваются. Выбирай любую!

— Время нет, Васек! Я к тебе разговор имею. Фраерш и

полуцветнячек выгони из барака, а люди пусть останутся.

— Вылетай из барака! — приказала Инка.

Женщины, не успевшие раздеться, на ходу поправляя одеж ду, заторопились к выходу. В бараке остались Инка, Пузырь и

еще пятеро здоровенных раскормленных баб. Они спали по

соседству с двоеженцем Васьком.

86

— Васек! — заговорил Пузырь, похлопав лесбиянку по пле чу. — Мы с тобой такие кирюхи!

— Короче! — перебила Инка Васек.

— Ты раньше была честной воровкой, — поморщившись, продолжал Пузырь.

— Ну и была! — с вызовом ответила Инка Васек. — А ты

честный?

— Надоело честным быть. Посмотрел, как суки живут, и

решил: довольно мучиться, пора и ссучиться.

— За что тебя трюманули?

— Я на Колыме Фиксатого заложил. Тут на пересылке

все тряпки бацильные в колотье спустил.

— Расплатился?

— Не успел. С Колымы пришел Шурик Крюковский. Он

жрал с Фиксатым на бздюняру. Крюковский стукнул вора.

Я рванул на вахту и тряпки с собой уволок. Раз трюманули, — после хоть всю жизнь честным вором живи, все равно сукой

останешься. Петро Нос на дать прошпилил грошей кусок.

— Во сколько дать? — спросила Инка.

— На семь часов вечера, а заплатил в восемь. На час опо здал. А в картишки нет братишки. Опоздал расплатиться — сука.

— Сделали его?

— Живет на восемнадцатой командировке. Воры и полуцветняки поленьями мутят его. В синяках весь. Опух. Y параши

спит. Провонялся. Падло Григорич звал его на сорок первую, не идет. Честным себя считает. Я — не Нос. Ссучился — гуляй

от вольного, пока тесак в бок не пустят. Я — чистокровный

сука, к ворам не пойду. Недавно на сорок первую пришел Гена

Овчарка.

— Суканулся? — с интересом спросила Инка Васек.

— Мы его нахалкой трюманули. Падло Григорич обухом

колуна Геночку по печенкам. Не сдает пашпорт. Кричит: «Умру

честным вором». Вниз головой повесили Гену. Он базлает: «Умру честным вором!» Ласточку ему замастырили, перегнули

пополам и пятки на затылок закинули. Визжал — в ушах

больно. Обхезался. Фраера заставили подмывать его. Сдался.

Пожрал с нами и руку каждому протянул. Сука-то он сука, а кнокает не туда. Он от воровской руки концы отдавать бу87

дет и плакать: «Братцы, я честный. Прижали меня!» Сумеет

— нахезает сукам, как Татарка. Суки — это я, Падло Григо рии, Краснодарский, Бронер. На воровской командировке чест-няги нас под самосуд пустят. А мы их попутаем и тоже сде лаем. Зря воров трюмят. Им пиковину в горло — и концы.

— Я Татарку по воле знал, — заговорила Инка Васек. — Он в железном ряду?

— Ты не слышал? — удивился Пузырь.

— Кто его трюманул?

— Саша Райс. На тридцать шестой.

— Как?

— Подвесили, ласточку замандячили, и он сдал пашпорт.

Всем сукам протянул руку и сказал: «Я вам подаю руку как

сукам». Сел жрать и тоже: «Я с вами штефкаю как с суками».

Татарка — дипломат. Никто не допер, что он руку подал как

сукам. По закону честный вор может пожрать с сукой, если

скажет, что жру как с сукой. Татарка ночью встал и топором

трех сук сделал.

— Центровых? — встревоженно спросила Инка Васек.

— Шоблу всякую. Центровые — нарядилами, воспетами, комендантами. К ним Татарка не прокондехал... Жены не

озябли, Васек?

— Им полезно. Больше любить меня будут, — осклабилась

Инка Васек. — Зачем их шугнул, Пузырь? Ты о деле поговорить

хотел.

— Не люблю я с дела начинать. Ты мужик толковый. С

тобой побазарить, что кусок в буру вышпилить. Я тебе симпа тизирую, — распинался Пузырь.

— Не пускай леща! — оборвала Инка Васек льстивые

комплимента Пузыря.

— Тебя и Саня Лошадь уважает.

— Он в больнице кантовался. Не зашел ко мне, — с обидой

сказала Инка.

— Он думал зайти, а главный лепила выгнал его, — оправ дывал товарища Пузырь.

— Я б этого Игоря сделала! Он на вензону косяка пуляет.

Толкует, что выгонит меня и всех их. — Инка Васек показала

на женщин, что безмолвно сидели вокруг. — Y нас мастырка.

88

Мы в жизни сифончика не хватали. Коблы мы, от кого зара зимся? Лапу дали за вензону, а он — выгоню.

— И выгонит, — спокойно подтвердил Пузырь.

— Выкусит!

— Мы майору лапу дали!

— Заволокем сюда и чихты ему!

— Требуху его поганую выпущу!

— Зубами загрызу!

— Шнифты выниму и грабки отрублю! — разъяренно за шумели лесбиянки.

— Два раза его сделать хотели — и бегает, — ни к кому

не обращаясь, напомнил Пузырь.

— Суки называются! Воры! Топор в грабках держать не

умеют! — Инка Васек презрительно скривила губы и со вку сом плюнула на пол.

— Ты, Васек, сам мужик. Взял бы да и сделал Игоря, — предложил Пузырь.

— И сделаю! — пообещала Инка Васек.

— Можно и сегодня ему так поднахезать, что он и за

год не вынюхает. Только бздят все. Нет мужиков настоящих, — сокрушенно вздохнул Пузырь.

— Ты скажи — как, а мужики найдутся, — задористо

выкрикнула Инка Васек.

— Что толку говорить? Словами его не сделаешь, — от махнулся Пузырь.

— Толкуй давай! Не тяни резину! — потребовала Инка.

— Рядом с кабинетом Игоря лежит больной фраер. Дерз кий фраерюга! На сорок первой он поднялся против Падлы.

— Что ты мне мозги компостируешь?! — возмутилась Инка

Васек. — Этот фраер брат Игоря? Да?

— Не торопись на тот свет, Васек. Все там будем, — оса дил Пузырь. — За этого фраера мазу держит Игорь...

— Он Игорю лапу дал?

— Не то, Васек. Игорь готов всех сук и воров к стенке

поставить. Майор Игорю ходу не дает. А то бы он нас под

метлу шуганул отсюда. От того фраера, о котором мы толкуем, Сане Лошади поленом обломилось. Вот Игорь и старается вы лечить его. Дошло?