Дневник Булгарина. Пушкин

1

Домой от Собаньской я вернулся в волнении, но постепенно оно улеглось, и я смог рассуждать здраво. Самое поразительное, что холодный расчет полностью совпал с горячечным порывом, на который меня вызвал взгляд огненных глаз.

Однако, честно признаюсь, первой мыслью была та, что мне выгоднее всего донести на заговорщиков. Как бывший французский офицер я вечно на подозрении — вот случай доказать свою преданность Александру Христофоровичу и Русскому Престолу. Раскрытие такого заговора Российскому государству, без сомнения, полезно. А значит и мне, и моей семье, ведь я твердо решил больше родины не менять и связать свою судьбу с Россией. Кроме того, этот донос полезен и полякам… да, да, полякам тоже, рассудил я. В его результате пострадает узкий круг заговорщиков; если же пламя разнесется по всей Польше, то при его тушении погибнет в сотни и тысячи раз больше поляков, втянутых в восстание. Пусть лучше поступают на военную службу, в девушек влюбляются, в университетах, наконец, учатся… А то, что пожар будет потушен, я не сомневался. Несмотря на ставшую притчей во языцех польскую воинственность регулярная армия, еще помнящая победы над Наполеоном, куда сильнее необученных ополченцев.

Так что мой донос всем выгоден, но… Если тем полякам, которых он может спасти от смерти, представить возможность выбирать — многие предпочтут право умереть за свободу родины благополучной жизни, но без шанса увидеть эту родину свободной от иностранного ига. Да и я сам 15 лет назад выбрал бы бой. Как взвесить — какая судьба счастливее?

Я не боюсь признаться перед собой в циничных мыслях, но брать их в расчет не могу. От доноса первой пострадала бы Каролина, а этого я и в мыслях не допускаю. Она такая нежная, хрупкая, но при этом отважная и жертвенная! Каково ей будет в руках палачей! На каторге! Нет, нет, и мысли не допускаю! Я знал ее раньше лишь с внешней стороны, любовался грацией, изяществом ума и манер, то теперь я узнал ее по-новому, и эта ее сторона поразила меня. Под маской светской львицы таится горячая душа, живущая мечтой о свободе Польши; она не принимает расчетов, не слушает доводов рассудка — ее цель слишком велика и благородна. Она не растеряла тех идеалов юности, которые я еще вижу, но уже не стремлюсь достичь. Но теперь Каролина будет указывать мне путь, именно так я смогу стоять к ней как можно ближе. Она будет моей путеводной звездой, а я буду ее защитой — стоит мне отпустить Каролину, я уверен, она тут же сделает неверный шаг и погибнет.

Невольно я поймал себя: я то же думал когда-то и в отношении Пушкина. Может быть это моя стезя — помогать тем, у кого есть цель, до которой необходимо долететь. Они — Икары, я — Дедал. Я мастерю крылья, а они находят путь к мечте.

Так что судьба моя отныне связана с Каролиной, а чтобы она продлилась — необходимо найти решение проблемы.

A propos! Я забыл о самом простом пути! Я забрался в потаенный ящик и достал архив Рылеева. До сих пор я не спешил бередить раны, связанные с потерей друга, теперь настал час, когда необходимо внимательно пересмотреть каждый лист, оставленный Кондратием Федоровичем.

Дело это заняло остаток ночи до утра. Я переворошил архив, но касаемо польских дел ничего не нашел. Да я и не верил, что судьба позволит так легко покорить Собаньскую. Зато среди сонетов я нашел удивительный документ, который отложил в секретный отдел бюро.

На следующий день я принялся составлять план — как достать необходимые бумаги Рылеева.

Вот уж никогда не думал, что имея тайный архив, буду гоняться за остальным эпистолярным наследством друга Кондратия.