Серебряная куница с крыльями филина

– Луша, включай немедленно компьютер. Ищи новости из Германии! Нет, погоди, лучше я сам, – и бросился к ноутбуку.

– А ты Олежка звони Расторгуеву. Пусть немедленно вытрясет из своих, что стряслось в баварском экспрессе. Давай, давай!

– Да что случилось? – хватая телефон, изумился ничего не понявший Майский.

– Эрна М., врач из Москвы ранена утром неизвестным преступником. Только что сообщили по СиЭНЭН. Попутчик хотел ее защитить и попал под пулю. Насмерть!

– Может, не та? – ахнула Луша, впрочем, ни на что не надеясь.

– Они сказали – в сопровождении сына. Я уже нашел. Да, Луш, ты позвони Куприянову. Вот тебе бабушка, и Юрьев день! Найденов этот умер, дело мы завершили…

Синица открыл, тем временем, Гугл, и прочитал, что к этому времени появилось об утреннем происшествии.

– Утром в Криминальную полицию Мюнхена обратился российский гражданин. Тимур Б. Он сообщил, что, по его сведениям, готовится вооруженное нападение на доктора Эрну М., которая едет после лечения в мюнхенской больнице на курорт вместе с сыном. Полиция связалась с больницей, где подтвердили данные о личности указанной женщины. Специальный наряд, севший в вагон на промежуточной станции, не сумел, однако, вовремя обезвредить преступника. Он что-то заметил, заволновался и начал стрельбу. Женщина ранена, а Тимур Б. погиб. В ответ офицер полиции вынужден был тоже открыть огонь. Нападавший убит на месте. При нем обнаружили документы на имя Антона Найденова сорока трех лет так же, как и его жертва, жителя города Москва. Ведется следствие.

– Больше нет сомнений. Это наша Эрна. Я понятия не имел, что ее все-таки страхует Тимур. Видно, сердце Куприянова было не на месте. Выходит, он выследил кого-то и понял. Эх, нет смысла гадать. Подробности мы могли узнать только у него. И никогда уже не узнаем! Зато, кто такой Антон Найденов, гадать не надо. Это сын полковника. Уж он-то, судя по всему, не раскаивался. Осталось понять, что им руководило, – хмуро выдавил из себя Петр.

– А что с Эрной, как она – тяжело пострадала? – с волнением спросила Луша.

– Состояние средней тяжести. Она потеряла очень много крови.

– Ах, я лопух! – с горечью пробормотал Синица и грохнул кулаком по столу. – Как там Володька меня называет – птичка Синичка? Да нет – ощипанный воробей! Это просто профнепригодность. Ничто иное, черт побери! Мы до сих пор никакого сына Найденовского. Великий боже, да ни в одном глазу! Мы никого не подозревали, ничего больше не заметили!

– Стоп, стоп! Что это я все – мы да мы? Нет, надо – Я! Доктор Мухаммедшина, ее не убили чисто случайно. Тимур там погиб. Погиб! А преступник? Да разве дело, что и он погиб в перестрелке? Его надо было взять! Обезвредить этого гада! Подлец стреляет в безоружную женщину! И пока я.

– Петр Андреевич, ну пожалуйста! Не надо так, мы все, все вместе прошляпили, я… А как Вы думаете, удобно Паше позвонить или лучше его не дергать? – Луша постаралась отвлечь своего шефа, и это ей частично удалось.

– Нет, Пашу пока не трогай. Давай действовать через Георгия. И пусть Расторгуев как можно скорей про этого соберет по сусекам. Его звать Антон. Я помню только, он богатый, сволочь! Он… нет, погоди, Олег дозвонился.

– Георгий Антонович, – услышали они – здравствуйте, с Вами говорит Олег Майский из Ирбиса. Да? Ну конечно, я и не сомневаюсь, Вы меня помните. Видите ли, у нас, к несчастью, плохие новости.

Петр и Луша Костина неслышно подошли к Олегу и взялись за руки. Олег собрался с силами и рассказал все.

47. Пациентка Эрна Мухаммедшина

На этот раз Эрна очень медленно шла на поправку. Ее поместили в огромную многопрофильную больницу на краю Мюнхена, состоящую из разных корпусов. В ней под одной крышей с операционными, лабораториями и палатами имелись даже кафе, магазинчики, газетные киоски, парикмахерская и массажный кабинет. Ходячим тут было, где гулять, для посетителей – залы ожидания и справочные окна. Для иностранных пациентов – специальная приемная с переводчиками. Здесь можно было родиться, прожить всю жизнь, и, не выходя наружу, комфортабельно умереть. В одном из длиннющих коридоров за толстыми стеклянными дверями таился хоспис с палатами, балконами и просторной приемной для родных.

Полиция приходила и уходила. Срочно прибыл незаменимый Зильбер и взял на себя отношения с юстицией. Агентство «Ирбис» вызвалось дать следствию всю информацию, которой располагало.

Эрну оперировали, пулю извлекли, но рана заживала плохо. Огромная потеря крови вызвала сильную анемию. Левая рука плохо слушалась своей хозяйки. Все это вместе с тяжелым потрясением и предыдущими событиями подорвало ее здоровье.

Проходил месяц за месяцем. Георгий Куприянов приезжал и уезжал обратно в Россию. Паша нашел временную работу в фирме, торговавшей недвижимостью, и снял квартиру около больницы. А доктор Мухаммедшина все еще с трудом вставала, чтобы, опираясь на ходунки, немного подвигаться по больничным прогулочным дорожкам и снова в изнеможении лечь.

Пришла весна. Южное баварское солнце быстро согрело все вокруг. Появились крокусы, за ними начали распускаться какие-то желтые нежные цветы прямо на голых ветвях, высаженных повсюду декоративных кустарников. Потом налились бутоны магнолий.

На работу Паша ездил на машине. Это было недалеко, а все же на городском транспорте страшно неудобно. Он собрался взять автомобиль напрокат. Но Куприянов сумел его убедить, что это неразумно, и тут же приобрел сыну подержанный бело-синий Смарт. Теперь Паша приезжал, обедал и шел в больницу. Обычно он что-нибудь с собой приносил. В больнице на редкость рано ужинали – от пяти до шести. И вечером снова хотелось есть.

Они читали вслух. Вспоминали прошлое и стоили планы на будущее. И если погода позволяла, старались понемножку гулять.

Павел проводил время как человек, осознавший свой долг стать взрослым мужчиной. Он работал, ухаживал за больной, был ей поддержкой и опорой, принимал важные решения. Впервые в жизни он взял ответственность за их семью на себя! Это оказалось нелегко.

Долг – работа. Работа – долг. И только по вечерам. Он включал ноутбук, читал письма, написанные с искренним непритворным интересом к нему и всей его жизни, рассматривал ее фотографии, заказывал статьи и книги, которые она ему советовала прочесть, смеялся над шутками, что она отыскивала специально для него, стараясь его отвлечь, если Эрне не становилось лучше. Паша и не заметил, какое важное место в его жизни заняла девушка с синими глазами по имени Эвелин.

Наступило лето и Эрну перевели в ортопедическое отделение – рука по-прежнему двигалось с трудом. Ее мучили боли. Пришлось делать еще одну операцию. И снова медленно рубцевались швы, и одолевала тошнотворная слабость.

Но время шло, и когда незаметно подкралась осень, зацвели совсем как в Москве золотые шары и поздние георгины, однажды наступил, наконец, перелом.

Она по-прежнему двигались с усилием. Рука болела, голова кружилась, но кризис, определенно, миновал. Еще месяц, и повязки сняли, а с Эрной снова начал заниматься физиотерапевт. Вскоре она перебралась в восстановительный комплекс, где провела время до середины декабря.

– Мама, мы обо всем переговорили. Послезавтра отправляемся. Подумай, что тебе нужно, – объявил в это утро младший Мухаммедшин. У Паши явно было хорошее настроение. Он условился на работе об отпуске. Его очень приглашали остаться насовсем, но он пока не решил. Он не хотел сейчас ничего решать.

Парень тоже совершенно извелся и нуждался в отдыхе. Было особенно трудно рассказывать маме о происшедшем. Что делать, пришлось – и он сумел.

И если молодому Мухаммедшину трудно пришлось, когда он рассказывал, то Эрне не легче было слушать.

Сначала сын осторожно объяснил, что случилось в Базеле. Но Паша был с ней и, слава богу, здоров.

Ее пропавший супруг, оказывается, не только жив, но процветает. Она не очень удивилась. У нее не было душевных сил вникать, как это случилось. Не было уж и горечи. Обида? Да, обида осталась. Возможно, когда-нибудь потом она подумает об этом. Только не сейчас.

Когда Куприянов приехал в первый раз, он попросил разрешения к ней зайти. Он мало изменился. И все же она не испытала потрясения. Другое дело, что разговаривать с ним, выслушивать объяснения и. Нет, он, возможно, хотел бы сцены примирения и отпущения грехов? Напрасно надеялся. Она разрешила ему здесь появляться, не более того.

Бедная Раечка, невосполнимая утрата, невыносимая мысль, что это из-за нее, пытаясь ее спасти, погиб родной человек! Эрна плакала, писала письма в Москву, даже просила сына ставить свечки за упокой, хоть никогда не была религиозна и ничего не понимала в церковных ритуалах. Со временем острое горе сменила тихая печаль.

И, наконец, история с ее происхождением. Как к этому отнестись? Да, она Эрна. Но даже ее фамилия вовсе не Мухаммедшина. Папа, которого она почти не помнит, это не ее папа.

Это случилось, когда она уже ушла из дома и жила в школе в подвале. Мать пришла к ней однажды и принесла немножко денег. Она дала бабушке гречку, полотняный мешочек сухого компота и полкило сосисок. А потом, повернувшись к девочке, сунула ей в руку круглую холодную вещицу.

– Возьми. Это память об отце. Не потеряй! – глядя в сторону, глухо проговорила Кира. Она чмокнула ее в щеку и быстро вышла. Больше она не приходила.

Эрна сначала не поняла, что это за штука. Но бабушка объяснила, она видела медальоны. Они вместе рассматривали чудную зверюшку на крышечке, гадали, что это такое. Потом старушка убрала ее под замок. А Эрна с тех пор неизменно берегла. Она таких слов от матери отроду не слыхала.

Паша дал Эрне почитать специально для нее написанную историю ее рождения, знакомства ее родителей, их свадьбы, встречи в Москве, дальнейшей судьбы ее летчика отца. Теперь следовало свыкнуться с этой мыслью. Как странно! Она наполовину француженка! Ее настоящего папу звали Эрнестус де Коссе.

Они условились с сыном, когда она окончательно выздоровеет, поговорить об этом подробно. Ей пока даже больше не хотелось. Слишком много всего. Она устала. Надо бы спросить, где жил этот человек. Ах, нет, позже, не теперь. Вообще-то, какая разница, ведь никого давно нет в живых.

– Батюшки, – вдруг подумала Эрна, – что же получается, значит, и мой Пашка на четвертинку француз? Кто бы мог подумать! – она зажмурилась и тихо засмеялась.

– Вот тебе и на! Впрочем, что удивляться – pater semper incertus16, в то время, как мать – certissima17.

– Нет, не буду, не хочу ни о чем, – твердила себе она, собираясь в дорогу, – мне надо суметь дальше жить. Судьба никогда не баловала меня. А что теперь? Я ничего никогда ни у кого не просила. Ни за что не боролась. По натуре – не борец. Так почему как раз у меня – неведомые враги? И я всегда была так безнадежно бедна. Как могло случиться, что меня пытались устранить, чтобы нечто получить? Придется разобраться потом. Но позже. Ведь это я – человек, которого дважды похищали, в которого стреляли, а он до сих пор не знает, почему.

Вот я прочла невероятную мамину историю. Все очень скупо изложено: встретились, познакомились, поженились, жизнь развела, отец давно умер во Франции. Хотя почему – невероятную? В другое бы время… Красавица-переводчица и летчик-герой? Но я себе только что обещала не думать, а отдыхать.