Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Я было собрался в дорогу, но узнал, что сегодня вечером сюда должен прийти портной этого прихода Киннунен. Такие люди обычно знают песни и руны, ибо, работая в разных домах, имеют больше возможностей сочинять либо выучивать их, чем другие. Я слышал, что Киннунен кое-что знает, и решил остаться ночевать. Киннунен и в самом деле пришел и без утайки рассказал мне все, что знал. Жаль только, что знал он не так уж много. Киннунену больше нравилось рассказывать сказки, и он пообещал развлекать меня хоть три дня подряд. Но мне не хотелось три дня угощать его вином, а я заметил, что для него это обязательное вознаграждение за труды. Поэтому уже на следующее утро я собрался уходить, но зарядил дождь и задержал меня почти до самого вечера. Итак, я целый день и, признаюсь, с удовольствием слушал сказки Киннунена. Правда, сами сказки не всегда представляли интерес, но их недостатки полностью возмещались умением рассказчика занятно их рассказывать. Интонациями и жестами Киннунен дополнял свой рассказ не хуже иного актера, природные его способности помогали живо и образно представить то, о чем он говорил. [...]

18 нюня я пришел в дом священника в Китээ, где пробыл двое суток у Стениуса, замещавшего настоятеля церкви. В деревне Яма, у Пентти Хирвонена, по утверждению ряда крестьян, грамотного и поэтому сумевшего записать множество стихов, я не смог побывать, так как деревня находилась где-то в стороне от избранного мною пути. Вместо этого я отправился к Олли Халттунену в Рупповаара, что поближе. Там я встретил двоюродного брата Халттунена, у которого был лучший в деревне двор. Он приветливо принял меня, пригласил в дом и обещал послать за Олли. Вскоре пришел и Олли, которого все здесь называли «майстери»[16], видимо потому, что у него был довольно разборчивый почерк. Я поинтересовался, много ли стихов он знает, на что он ответил, что много, и после этого знаком вызвал хозяина во двор. Там они, видимо, посовещались, можно ли мне довериться. Дело в том, что финские рунопевцы до сих пор боятся, что их могут привлечь к ответственности за стихи такого рода[17]. Это я наблюдал повсеместно. Исподволь и незаметно они пытаются убедить себя, что это не так. Когда, например, я привожу из ранее собранных мною заговоров какое-нибудь сильное заклинание против нечистой силы, у меня нередко спрашивают, где я его записал. Догадываясь, куда клонит собеседник, я обычно отвечаю, что забыл имя человека, который мне дал эти заклинания.

Вскоре Олли вернулся в избу и начал было сказывать свои руны, но с ним повторилась та же история, что и со многими другими, — он никак не мог начать. Я счел не лишним оросить его память вином, и на этот раз мне повезло больше, чем с Маккойненом. Позже хозяин показал мне свою библиотеку, довольно хорошую для крестьянина. Помимо множества духовных книг, здесь были книги «Болезни животных» Ганандера[18] и несколько книжек Ютейни[19].

21 июня я отправился в Потоскаваара, где, по моим сведениям, жил рунопевец Юхана Каттилус. Пройдя с четверть мили, я оказался на длинном и узком мысу, вдающемся в озеро Китээ. Здесь стояло несколько домов. Мне предстояло разыскать человека, который перевез бы меня на лодке через залив, по ту сторону которого, в некотором отдалении от берега, на пригорке находилась Потоскаваара. На том берегу со мной приключилось несчастье: когда я, прислонив ружье к дереву, помогал гребцу вытаскивать на берег лодку, ружье упало на камень и вся дробь высыпалась из него. Я подосадовал, но делать было нечего, и по совету попутчика направился к деревне. Хотя мне было известно, что до дома Каттилуса не более четверти мили, я, не найдя тропинки, пропетлял более полумили. Наконец у одного дома на лужайке я увидел девушек за стиркой белья. Я спросил, не Каттилуса ли это дом, но они ответили, что нет, и посоветовали мне зайти в дом и узнать, как пройти к Каттилусу. В доме был мужчина, он показал мне тропинку, по которой я и добрался до нужного места.

Хозяйка радушно приняла меня, и поскольку время было обеденное, собрала мне поесть, так что и просить не пришлось. Старший сын, Юхана, был на рыбалке, но после полудня вернулся домой. Он без отговорок познакомил меня с рунами, вернее, с песнями, которые знал. Прошлой зимой Юхана болел и от нечего делать без чьей-либо помощи выучился довольно разборчиво писать. Теперь он пишет относительно хорошо и, что весьма редко среди крестьян, пишет грамотно, руководствуясь языком библии. Хозяйская дочь, сестра Юханы, так увлеклась чтением сборника рун Топелиуса[20] и некоторых других моих книг, взятых в дорогу, что чуть не забыла о свадьбе, на которую собиралась вечером. Я хотел в тот же день отправиться дальше, но остался, соблазненный возможностью побывать на свадьбе у соседского парня. Его избранница была из близлежащей деревни, куда за день до этого отправились прибывшие на свадьбу гости. Я же решил побывать только в доме жениха. Весь следующий день я провел у Каттилуса, а вечером мы с Юханом Каттилусом отправились за полчетверти мили отсюда в дом, где проходила свадьба. Хотя я был незваным гостем, но хозяева очень хорошо приняли меня и особенно обрадовались моей флейте. Пока мы ждали молодых, я записал у собравшихся мужчин несколько рун.

Вскоре из дома невесты в сопровождении толпы гостей прибыли новобрачные. Их приветствовали несколькими выстрелами из ружья, я тоже прихватил свой дробовик. В честь прибытия их угостили вином, сам хозяин поднес им во дворе, а хозяйка встретила с кувшином пива в руках. Сват, главная фигура в этой церемонии, лишь после свершения множества обрядов повел всех в дом. После того как он поздоровался, у него, как принято в Саво и Карелии, спросили: «Что нового? На что он по обычаю отвечал: «В миру с миром». На вопрос, кто он такой, откуда родом и за каким делом прибыл, сват отвечал образно. Дескать, есть дело, приведшее его сюда. Он рассказал, что изловил огромного орла, который разбойничал в его курятнике, а кура, схваченная орлом, не захотела освободиться от его когтей. Тогда решили, что она заколдована. И тут стали гадать, откуда же орел родом. А когда он прилетел сюда, то подумали, не тут ли его дом. Вот и пришли узнать. Хозяин, задававший вопросы, заявил, что он не может продолжать беседу, пока гости не покажут паспорт, чтобы узнать, порядочные ли они люди. На это сват ответил, что он и рад бы это сделать, но устал с дороги и хотел бы сначала присесть и отдохнуть. Тогда всех их пригласили к заранее накрытому столу. Невеста села за стол рядом с женихом, а каасо[21] и рюткя[22] — по другую сторону от нее, сват сел рядом с женихом. По обе стороны от них сели ближайшие родственники, а дальше — кто куда. Сначала за столом пустили по кругу чашу с вином. Когда сват отпил для аппетита, хозяин объявил, что иного паспорта не требуется, и так видно, что они порядочные люди. «Эге, — подумал я, — в таком случае в наших ресторанах полно людей в десять раз «более порядочных»». Предложенная пища не отличалась ни особо искусным приготовлением, ни большим разнообразием: хлеб, масло, рыба (свежая и соленая), похлебка, простокваша и пироги — вот и все. Братина с пивом ходила по кругу. Но я никак не могу похвалить их пиво, качеством оно уступало пиву из Хяме и Уусима и было не лучше обыкновенного кваса. Невеста за первым столом не притронулась к пище, а отведала ее только со второй сменой гостей. Не знаю, откуда такой обычай, возможно, она хотела оказать равное внимание всем гостям, поэтому сначала почтила присутствием тех, кто имел право сесть за стол первым, и стала есть, когда за стол сели все остальные. Таким образом, создавалось известное равенство, и никто из гостей не чувствовал себя обиженным.

Это пример того, как просто крестьянин выходит из затруднительного положения, когда надо оказать честь сразу многим. Я с большим интересом внимал застольной беседе. Хотя среди присутствующих здесь гостей не было ни попа, ни ленсмана[23] — меня же они считали себе равным и не стали бы стесняться, — здесь все проходило в рамках приличия. Ни сейчас, ни позже я не видел ни одного пьяного, который своим поведением вызвал бы нарекания со стороны окружающих. Это может показаться неправдоподобным, особенно для тех, кто не имел возможности наблюдать финского простолюдина, кроме как в местностях, прилегающих к побережью, где даже в присутствии представителей высшего сословия творится много недозволенного. Но те, кому довелось путешествовать по Карелии и по ряду мест Саво, могут это подтвердить.

После ужина столы были убраны и молодежь стала танцевать в избе, в сенях и на улице. Музыкантов не было, танцевали под песню. Иногда я подыгрывал им на своей флейте, и они были очень довольны и говорили, что у них на свадьбах никогда не было такой музыки. Люди постарше сидели и беседовали о хозяйственных делах, о религии и обо всем, что их интересовало. Иные рассказывали сказки и забавные анекдоты, другие пели песни и руны, третьи играли с молодежью. Поздно вечером молодые отправились на брачное ложе, приготовленное для них в клети. Гости проводили их и, попрощавшись, вернулись, чтобы продолжить свое веселье. Кто-то пошел спать, но большинство праздновало всю ночь.

На следующий день рано утром, часа в три-четыре, снова сели за стол и часов в восемь-девять — во второй раз. Теперь невеста, а правильнее сказать, молодая хозяйка или невестка, обносила всех гостей вином и пивом, и каждый должен был принять стакан из ее рук. После этого она начала раздавать подарки свекру и свекрови, деверям, золовкам и другим близким родственникам, а также свату, каасо и рютке. Дарила рубахи, рукавицы, пояса, носовые платки, носки и пр. Было принято, что невестка сама надевала на свекровь предназначенную той сорочку, но следует заметить — поверх другого одеяния. Некоторое время свекровь оставалась в ней и выглядела очень нелепо; случайный гость мог подумать, что она в сорочке справляет свадьбу сына. Такую же честь молодуха оказывала и свату.

Затем следовал здешний обычай — сбор денег для невесты. Одни давали 75 копеек, другие — 50, самое меньшее — 20 копеек. Многие давали по рублю и даже больше. Когда эти деньги, а также небольшая сумма в пользу бедняков прихода были собраны, начался второй сбор в пользу невесты. Он назывался «выкуп церкви». Каждый, кто желал выкупить церковь, клал на стол монету или, по желанию, бумажные деньги. Положивший деньги последним становился «владельцем церкви», пока не находился следующий покупатель. Я разменял на мелочь около рубля и по крайней мере раз пятьдесят «выкупал церковь» для родного края Хяме, но всегда находился еще кто-нибудь и выкупал церковь для своей деревни или хутора. Это состязание было долгим и принесло невесте много денег. За два сбора выручка перевалила за сорок рублей ассигнациями.

После этого молодая хозяйка принялась хлопотать по хозяйству: помогала накрывать на стол во время обеда и убирать со стола после еды, а также выполняла другую работу. Позже я пожалел, что не ходил в дом невесты и не видел, как там справляли свадьбу. Правда, Каттилус рассказал мне об этом, но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Говорят, что по прибытии жениха со свитой в дом невесты их встречают примерно с такими же церемониями. Сват обычно придумывает себе имя и утверждает, например, что он сын Ананиаса Великого (имя из библии), что у его господина на самом хорошем и красивом месте чудесный сад, в котором растут всевозможные деревья, кроме одного — цитема (название из библии), и он мечтает, чтобы сад его пополнился еще и этим деревом. На поиски саженца он послал своих слуг. Слуги прослышали, будто бы здесь (в доме отца невесты) должно быть такое дерево, потому-то и пришли сюда с надеждой получить хотя бы веточку, ствол же обещают оставить в целости. Они уверяют, что за веточкой будет самый заботливый уход со стороны их господина, она хорошо приживется и в скором времени даст плоды. Дальше все происходило так же, как в доме жениха, с той лишь разницей, что перед уходом поезжан сват спрашивает, живы ли отец и мать невесты и что они дадут в приданое дочери. Некоторые дают корову, овцу и что-нибудь из одежды, но во всех случаях обязательно следует пообещать дочери косу, серп и косарь[24].