Ксения

* * *

Молебен во избавление Московской земли от Самозванца служили в канун успенья. Птица уже подалась в теплые края, завершалась на полях жатва. Днем еще жарко, но утром проглядывает в лесах серебро, на монастырских главах оседает матовая белизна. Нынешним годом сытно было в монастырских угодьях с рыбой, ягодой, медом. Еще и масло доставили с Соловков за посланный туда лес. Теперь монастырь мог сполна поставить оброк к царскому столу.

Мать настоятельница звала к себе Ксению.

— С царской милостью тебя, Ольга. Двуименитец, вишь, свалился, теперь обратно кличут тебя на Москву.

— Да зачем? — спросила Ксения. — Я на Москве все потеряла, другой жизни мне не видать.

— Не нам об том рассуждать, — сказала настоятельница. — Иль ты забыла, кем в миру была?

— Забыла, — ответила Ксения.

— Да они не забыли, — Настоятельница усмехнулась. — Видать, им нужна, коль кличут. Марью-то, королеву ливонскую, уж как не таскали. То в монастырь, то в палаты царские, то за межу. Нет, милая моя да скорбная, жизнь за тобой еще хвостом тянется. На искус не поддавайся, обратно просись, здесь тихо.

— Мне любо в этих краях, — сказала Ксения, — я уже прижилась.

— Что царь-то новый? — спросила настоятельница.—

Небось видала его. Славен род Шуйских, но Василий у нас не бывал. Умен ли, добр?

— Плохо я зналась с ним, матушка, — ответила Ксения.

— Ну-ну… Там тебя отроковица доискалась. С самой Москвы бредет. Говорит, что была у тебя в услужении.

Ксения встрепенулась.

— Иди, она в трапезной ждет.

Ксения кинулась вон.

— Ишь, — пробормотала настоятельница, — все к прежней жизни липнет.

В трапезной за деревянным столом перед чашкой каши сидела бледная, исхудавшая Настасьица.