Досчитать до пяти тысяч

— Не может быть, — усомнился Нед. — Думаю, цифра завышена.

— Ни в коей мере, — взволнованно ответила Джиневра. — В реестрах, похоже, не вели учет погибшим магглам или Пожирателям Смерти, но я должна была их сосчитать. Особенно Пожирателей Смерти — некоторых из них я убила лично. К тому времени я была уже опытным бойцом и не допускала промахов.

Она остановилась как вкопанная, судорожно вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.

— И все же это число точное. Я много раз пересчитывала погибших по именам, начиная с Гарри и заканчивая Невиллом и Луной. Пять тысяч двести восемьдесят человек погибли из-за моей глупости, моих амбиций, моего тщеславия. Пять тысяч двести восемьдесят. Включая моих родителей, всех моих братьев, мою невестку и ее чудесного мальчика, Филиппа, тела которого мы так и не нашли. Моих учителей. Друзей, которые у меня когда-либо были.

Нед все еще был сбит с толку. Он не видел связи. Джиневра заметила его замешательство и снова вернулась к столу. В ее голосе зазвучали безумные нотки — первый настоящий прорыв в спокойствии, которое она демонстрировала до сих пор.

— Вы все еще не понимаете? Лишившись крестражей, Волдеморт стал легкой мишенью, и, как выяснилось, не так уж сложно его было убить. Наши действия тому подтверждение. И если б я отпустила Гарри, позволила ему с друзьями продолжить охоту на него без меня, Темный Лорд не смог бы заставить Гарри раскрыться, первоначальный план сработал бы, и Волдеморт был бы уничтожен на год раньше. Но Гарри не смог остановить себя... свой глубокий, непреодолимый животный инстинкт — защищать свою вторую половину. А ведь я действительно была ею: подругой Гарри, осознавали мы это или нет. Естественно, он не смог удержаться от желания спасти меня.

Ее напряженность возросла до такой степени, что Нед испугался, как бы у нее не случился спонтанный выброс магии.

— Один год и пять тысяч двести восемьдесят человек! — воскликнула она исступленно. — Зачем я только рассказала ему об этом идиотском отряде из Фив! Я же знала, что после их поражения тела воинов-любовников лежали рядом друг с другом, потому что они погибли, защищая друг друга, а не идею, ради которой сошлись в последней битве. Пять тысяч двести восемьдесят жизней!

— В этом нет вашей вины, — сказал Нед, страдая от несправедливости этого самобичевания. — Вы не заставляли Гарри спасать вас. И вы не знаете, как сработал бы ваш план. Большинство убитых погибли от рук Пожирателей. Почему же тогда вы считаете ответственной за их гибель себя?

— Потому что так оно и есть — я за это в ответе, — сказала она более спокойно, но все так же решительно. — Я не подумала о последствиях своего поступка. Я всегда считала, что во все времена каждый из нас способен избавить мир от зла, достаточно только проявить свою волю. И проиграла. А мне всего лишь хотелось стать героиней и находиться рядом со своим парнем!

Последнее слово она произнесла почти рыча.

— Гарри был прав с самого начала, а я заставила его поменять мнение, — лицо ее помрачнело. — Мы с ним могли бы прожить вместе всю жизнь. Мои родители — дожить до глубокой старости, а не сгореть заживо, когда пылала Нора. Мои братья — породить десятки Уизли, но вместо этого я осталась последней в нашем роду. Мне хотелось быть в гуще событий, но это желание привело к тому, что обо мне все забыли. Я часто спрашиваю себя — будет ли у меня когда-нибудь шанс попросить прощения за совершенную ошибку?

Опустошенная, она снова села.

— Но если вы и так раскаиваетесь, зачем наказывать себя еще больше? — немного помолчав, возразил Нед.

— Вы имеете ввиду все это? — спросила Джиневра, обводя жестом комнату. — Это не наказание, Нед. Это — искупление.

— Не понимаю...

— Когда с Волдемортом было покончено, — тихо проговорила Джиневра, — и ликующее волшебное сообщество готовилось устроить праздник в честь тех, кого вы сейчас называете "Семнадцатью" — хотя в живых осталось только двенадцать, сейчас это уже не имеет значения — я поняла, что потеряла всех, кого любила и решила лишить себя жизни. Мне хотелось воссоединиться с Гарри, моей семьей и друзьями, ведь мне так их не хватало. Но при этом я понимала, что если это произойдет, я уже никогда не смогу исправить то, что натворила. "Не знаю, — подумала я тогда, — смогу ли я когда-нибудь загладить свою вину за содеянное, но единственное, что я могу сделать, так это спасти чью-то жизнь взамен загубленной. Никакое это не искупление на самом деле. Разве оно возможно? Ты не воскресишь тех, кто погиб по твоей вине, но, по крайней мере, в мире останется хотя бы один человек, который смог выжить благодаря твоей помощи. И это самое лучшее из того, на что ты способна". Вот поэтому я и решила для себя, что не смогу покинуть этот мир, пока не искуплю свою вину полностью — то есть, пока не спасу столько жизней, сколько отняла.

До Неда с трудом доходил глубинный смысл ее слов.

— Вы имеете в виду, что пытаетесь... хотите спасти...

— Верно — пять тысяч двести восемьдесят жизней, — словно объясняя ему прописные истины, подтвердила Джиневра.

— Моя основная работа в доме не связана со спасением жизней, и в подобных условиях трудно точно установить чью жизнь ты действительно спас, а кто все равно выжил бы и без твоего участия, но, по моим подсчетам, три тысячи двадцать три спасенные жизни на моем счету уже есть, — она мрачно улыбнулась. — С такими темпами, мне нужно прожить лет сто двадцать, не меньше. Как думаете, дотяну?

Нед растерялся. Он не знал, что сказать. Судя по тому, как она себя вела, он сомневался, что она дотянет и до ста лет. Она выглядела гораздо старше, чем должна была бы выглядеть ведьма ее возраста.

Внезапно в комнату вбежала Ребекка.

— Матушка Джин! — закричала она с порога. — Эмили стало намного хуже! Идемте скорее! Пожалуйста!

На этот раз Джиневра не стала ее поправлять. Она встала и пристально посмотрела на Неда.

— Идемте и вы, юный Нед Мейсон. Вы должны это видеть.

Лазарет был примерно тридцати футов в длину и пятнадцати футов в ширину. Сквозь окна, расположенные в верхней части стен по обоим концам помещения, проникал тусклый дневной свет, дополняющий слабое электрическое освещение. В комнате стояло восемь кроватей, три из которых были заняты. На ближайшей ко входу кровати лежал мужчина лет пятидесяти (Нед предположил, что это был Родни), чья кожа была сплошь усыпана большими красными и белыми пятнами и блестела от какой-то мази. Спал он беспокойно: на мгновение открывал мутные глаза и тут же снова проваливался в забытье. Вторая пациентка на соседней койке бодрствовала, но, судя по всему, не осознавала, что ее окружает, и непрерывно бормотала себе что-то под нос. Ребекка и Джиневра немедленно направились к третьей занятой кровати (дальней от Родни), на которой лежала худощавая женщина и, похоже, спала.

— Она быстро-быстро задышала, а потом стала хватать ртом воздух, — сказала Ребекка. — Очнулась на миг и тут же откинулась на спину.

Сейчас женщина дышала редко и лежала с закрытыми глазами. Еле слышное дыхание прерывалось неровными вздохами. Кожа ее по цвету напоминала снятое молоко, губы посинели. Покрытое испариной лицо казалось холодным и безжизненным. Глаза запали, волосы прилипли к голове. Не считая дыхания лежала она совершенно неподвижно. В нос Неда ударил кислый запах болезни, и он с отвращением попятился.

Джиневра взяла руку женщины в свою. Глянула ей в лицо и, повернувшись к Ребекке, сказала:

— Спасибо, что рассказала мне, дитя. Когда к ней должен прийти Ричард?

— Не раньше четырех часов, — сказала девочка.

— Не могла бы ты сбегать за ним, дорогая? — после недолгого раздумья сказала мать Джиневра. — Было бы лучше, если б он поторопился и пришел прямо сейчас.

Глаза Ребекки расширились, и она пулей вылетела из комнаты.

Джиневра посмотрела на женщину, чью руку она все еще держала в своей, и задумчиво сказала, глядя в изможденное лицо:

— Не думаю, что он успеет. Она отходит.

Затем повернулась к Неду.

— Это Эмили, — сказала она таким тоном, словно официально представляла их друг другу. — У нее муж и двое маленьких детей. Она часто бывала у нас в последние полгода, пока неделю назад не слегла окончательно. Ей двадцать четыре года.

Нед озадаченно моргнул. Глядя на ее внешность, можно было предположить, что она старше лет на двадцать.

Джиневра смотрела на Неда так, словно ожидала от него ответа или хоть какой-то реакции, но он так и не нашелся, что сказать.

— У нее устойчивая форма туберкулеза, — пояснила Джиневра. — В городе эпидемия. Когда она только начиналась, еще была надежда создать лекарства, способные вылечить это заболевание, но переориентация медицинских ресурсов на омоложение и продление жизни высосала из этих усилий все соки. В итоге, сейчас от него умирают миллионы. В одной только Британии болеет больше ста пятидесяти тысяч человек, но никто ничего не предпринимает.

Шокированный Нед смотрел на умирающую и не мог оторвать от нее взгляд.

Джиневра придвинулась к нему поближе и, понизив голос, чтобы ее никто не мог услышать кроме него, почти неслышно продолжила:

— И все же, кое-какие заклинания, излечивающие этот недуг существуют. И ткани легких, и микобактерии, вызывающие болезнь, и ее осложнения — все это подвластно чарам колдомедиков. Штаммов этой болезни, устойчивых к магии, не существует. По крайней мере, пока, — мрачно добавила она. — Если б эта пациентка находилась в больнице Святого Мунго, ее уже через пару дней отправили бы домой абсолютно здоровой и смело обнимающей свою семью без опасения кого-нибудь заразить.

Нед продолжал пристально смотреть на Эмили. Если она здесь, в странноприимном доме, то где сейчас ее семья? К его горлу подкатил тошнотворный ком жалости и ужаса.

— Я недавно изучила алгоритм чар, идеально подходящих для лечения туберкулеза, — добавила Джиневра тем же тихим голосом. — Но, поскольку, использовать их незаконно, я, разумеется, не стала их применять. Слово за вами, Нед. Несмотря на то, что любой момент может оказаться последним, время у нас все еще есть. Должны ли мы нарушить закон, чтобы спасти ее? Ведь она всего лишь маггл.

Нед не мог выдавить из себя ни звука. Двигаться он тоже не мог. Он словно оцепенел и только неотрывно смотрел в бледное лицо распростертой на кровати женщины.

Джиневра пожала плечами и снова повернулась к Эмили. Взяла ее за руку и что-то тихо сказала. Слов Нед не разобрал, но был уверен, что это не заклинание. Джиневра придвинула стул и, продолжая говорить с Эмили, время от времени поглаживала ее по волосам.

И без того затрудненное дыхание стало еще более редким, а вскоре и вовсе прекратилось. Мать Джиневра все так же неподвижно сидела на краю кровати, и, к своему удивлению, Нед поймал себя на том, что и сам задерживает дыхание. Затем более старшая из женщин приложила ухо к груди молодой и прислушалась. Чуда не случилось — Эмили была мертва. Джиневра выпрямилась.

Со спокойным и печальным выражением лица человека, который много раз видел смерть, но так никогда и не привык к ней, она пригладила волосы покойной и, легко коснувшись губами ее лба, поправила на ней одеяло. Затем повернулась к Неду и пристально посмотрела ему в глаза. Ее собственные были сухи, и ему внезапно пришло в голову, что все слезы, которые были отпущены на ее век, она выплакала еще тогда, в прошлой жизни, много лет назад.