Места хватит всем

Иррациональный ужас Грейнджер начинал надоедать. Он был настолько необъясним и непонятен, что профессор предположил бы в этом чью-то дурацкую шутку или розыгрыш. Но у тех, кто шутит, никогда так смертно не бледнеют щеки.

— В лабораторию. Буду препарировать вас на суп.

За спиной раздался полуистерический смешок.

От Грейнджер требовалось всего-навсего сверить сохранившиеся ингредиенты с каталогом и пометить те, что имелись в наличии. Работа нетяжелая, но требующая внимательности. Взяв себе другой свиток каталога, Снейп прошел к дальним полкам хранилища, чтобы начать инвентаризацию с конца алфавита. Грейнджер трудилась прилежно и тихо — временами, правда, нетерпеливо и встревоженно поглядывая на дверь. Увлеченный своим списком, профессор не заметил, что интервалы между ее взглядами становились все короче.

Северус успел порадоваться сохранности почти всех ингредиентов из своей части списка, огорчиться, что у некоторых снадобий закончился срок хранения, и теперь с негодованием взирал на растерзанный крысами тканый мешочек, в котором когда-то хранились сушеные листья осеннего шуршунчика. Цветок этот исчез из природы более полувека назад, но в сушеном виде его листья практически не имели срока хранения. Крысы, видимо, об этом не знали. Изрядно расстроенный, Северус вышел в кабинет, взял следующий свиток и хотел было вернуться обратно в кладовую, когда входная дверь сотряслась от мощного удара снаружи.

И Грейнджер, бледнющая, зареванная, с перекошенным от ужаса лицом выскочила из кладовки, бросилась к двери — еще удар, слаженный истошный вопль двух голосов: «Гермионааа!!!», засов отскочил с отвратительным скрипом, распахнутая дверь грохнула о стену… Грейнджер птицей влетела в объятия друзей, забилась в рыданиях, а Поттер и Уизли почти держали ее на руках и словно пытались от всего мира закрыть собой. Рыжий целовал девушку в кудрявую макушку и шептал что-то лихорадочное, сам белый, как наволочка. Поттер, не разжимая объятий, оглянулся на остолбеневшего Снейпа и едва заметно покачал головой: «Не спрашивайте, профессор, не надо».

Снейп не стал спрашивать. Но от него не укрылась струйка пота, стекающая по виску Золотого мальчика, и сводящий с ума страх в зеленых глазах.

* * *

Когда Минерва озвучила свои предположения по поводу слишком взрослых отношений в гриффиндорской троице, Северус решил, что ведьма докатилась до старческого маразма. Сейчас ему было понятно: мозги у МакГонагалл по старости, может, и трансфигурировались в куриные, но интуиция осталась поистине кошачья.

Дело пахнет керосином. Коллективная истерика, устроенная Героями на взыскании, тому ярчайшее подтверждение.

Северус замер в кресле, выбирая из памяти крошечные детали, почти незаметные подробности, которые когда-то видел глаз, но сознание не обрабатывало как информацию. Золотое трио… С момента их возвращения в школу Снейп ни разу не видел их порознь. Больше того, он не смог припомнить ни одного эпизода, когда они находились бы на расстоянии более ярда друг от друга. Зато память услужливо подбрасывала другие мгновения.

Вот Герои входят в ворота Хогвартса, вот идут по коридору, вот в Большом Зале — везде «лесенкой», плечо за плечом. Вот усаживаются за стол, за парту — всегда рядом, лицом к двери. И постоянные прикосновения — локтя к локтю, кончиков пальцев к запястью, словно проверяя, здесь ли боевой товарищ…

Что-то екнуло в груди при мысли о боевых товарищах, но оформиться не успело: в дверь постучали.

— Войдите.

В темном проеме платиновая шевелюра Малфоя и его перепаханное шрамом лицо смотрелись демонически.

— Я слышал, у вас тут шум какой-то был…

Шум! Драко деликатен, как всегда.

— Да вот, шкаф упал.

Малфой с сомнением воззрился на гигантский книжный шкаф мореного дуба, больше похожий не на шкаф даже, а на библиотечный стеллаж:

— Он же стоит…

— Я его поднял, вот и стоит. А ты почему не в гостиной?

— Дежурю. Услышал шум, прибежал.

Драко шевелил губами осторожно, стараясь поменьше тревожить шрам, и оттого говорил вполголоса — это тоже добавляло ему сходства с привидением.

— Опять! — Снейп, не сдержавшись, шлепнул ладонью по столу и поморщился. — Откуда у вас эта идиотская мания дежурить?

— Это не мания, крестный. Тут столько всего происходило… в замке и вокруг. Людей долго не было. Мало ли какая гадость могла поселиться.

— Драко, включи мозги на пять минут. После того, что здесь происходило, вымерла вся гадость даже в Запретном лесу.

Малфой по привычке упрямо поджал губы — и тут же зажмурился от боли.

— Ну все равно. Всегда дежурили, и будем, — выговорил он спустя полминуты. — Крестный, я хотел посоветоваться…

Неожиданно Северус ощутил, что устал за прошедшие три дня, как за три года каторжных работ. Истеричные гриффиндорцы, озабоченные слизеринцы, идиотское Министерство, обезумевшие тыквы, дурацкие подозрения Минервы, матерящаяся Вектор, с энтузиазмом дежурящий Малфой, письмо Всеобучу… поцелуй Грейнджер… а он еще костерил себя за неуместные фантазии о девчонке! Да все вокруг ведут себя так, что стесняться нечего!

— О чем ты хотел посоветоваться?

* * *

Драко так озадачил своего крестного, что профессор даже забыл на время о гриффиндорской троице и ее загадочных проблемах. Когда вспомнил, была уже глубокая ночь, а организм настаивал на отдыхе, как физическом, так и умственном. Но необходимо было разрешить еще один вопрос.

Северус вытащил из кармана только что найденный на полу галлеон. Похоже, фальшивый, если судить по весу. Правильно, а откуда сейчас в Хогвартсе настоящие возьмутся? Ну да это неважно… Профессор несколько секунд разглядывал монету, потом вздохнул и подбросил галлеон в воздух. Орел — да, решка — нет.

Желтый кругляшок покувыркался в полете, посверкал псевдозолотыми боками и… весело встал на ребро.

Снейп чертыхнулся. Даже Его Величество Случай показал профессору незамысловатую фигуру из трех пальцев. Придется все решать самому. Как всегда.

Ну, вот пусть тогда и не обижаются…

* * *

На ученическом столе в Большом Зале среди тарелок и кубков красовалась крокозябра, напоминающая богомола в разрезе. Опасаясь сидеть рядом с этим порождением чьей-то больной фантазии, студенты стояли на почтительном расстоянии от стола и крокозябры.

— Это что?.. — опоздавшие гриффиндорцы-неразлучники недоуменно уставились на чудо инженерной и волшебной мысли.

Сияющий Терри приосанился, переглянулся с Майклом и Энтони и торжественно провозгласил:

— Это высокоточная, жаропрочная, самозатачивающаяся, самонастраивающаяся супер-форма для разделения торта на безупречно равные кусочки!

Скептическая тишина повисла над супер-формой. Первым очухался Поттер:

— Офигеть. Я начинаю припоминать, что на свете существуют торты. Теоретически. Где-то. Не из тыквы.

Грейнджер непритворно вздохнула:

— Да… Мне дай сейчас нормальный торт, уж резать его я бы точно не стала…

Уизли отставил супер-торторезку на край стола и невозмутимо принялся за тыквенное пюре, запивая его тыквенным соком.

Обиженные в лучших чувствах изобретатели-райвенкловцы в шесть рук бережно подняли со стола крокозябру, укутали в чей-то свитер и вместе с ней покинули Большой Зал, не позавтракав.

Северус мимолетом подивился про себя: Райвенкло и… торторезка. Эти гордые врановые всегда существовали в своем особенном мире, на бренность и тщету человеческого существования взирали свысока, мирские проблемы их волновали мало, и единственной истинной ценностью для райвенкловца всегда было знание ради знания. А тут — торторезка. Да не какая-нибудь, а самонаводящаяся. Или как там она называлась…

Мысль-осознание нагрянула внезапно, отключила от окружающего мира.

Снейп не узнавал своих учеников.

Возникало ощущение, что пятнадцать человек коллективно налакались оборотки и разыгрывают из себя студентов Хогвартса.

Этот циничный и ни на кого не оглядывающийся Поттер. Эта неожиданно покрасивевшая Грейнджер. Ни на что не обижающийся, спокойный и рассудительный Уизли. Малфой, убирающий за собой со стола. Пэнси, безропотно штопающая чулки. Эти вечно хохмящие Боунс и МакЛагген. Сегодня вот эксклюзивная торторезка от Райвенкло…

Их всех словно подменили, и поэтому Снейп их не узнавал.

Да полно, а что он вообще знал о них?!

Было ли ему что узнавать в своих новых старых студентах?

Вопрос претендовал на риторичность, и Снейп не стал искать на него ответ, но мысленно поставил галочку — подумать на досуге.

«Включившись» в реальность, Северус обнаружил, что за размышлениями безболезненно для вкусовых рецепторов умял почти всю порцию тыквенного пюре. Лишнее подтверждение того, как полезно думать. На обед надо будет книжку взять почитать — глядишь, и еще одна доза тыквенных витаминов будет получена без рвотного рефлекса.

Снейп огляделся в поисках салфетки — не нашел. Видимо, тоже кончились. Хоть рукавом рот вытирай…

— Пошептаться бы, — еле слышно бросил он в сторону МакГонагалл.

Та кивнула и поднялась с кресла. Сегодня был «ее» день: Трансфигурация, Чары и История Магии.

— После обеда в кабинете.

Отлично. Времени хватит на все.

* * *

Северус всегда был рабом стереотипов. Сознавал это, но бороться не мог.

Шаблоны сознания — своего ли, чужого — преследовали его всю жизнь: сначала предубеждение отца против магии, потом готовая форма восприятия гриффиндорцев слизеринцами и наоборот, потом шаблонное деление мира на свет и тьму, на друзей и врагов, на хороших и плохих. Наконец, стереотип восприятия его самого окружающими людьми — коллегами, учениками, «соратниками» по Упивающемуся фронту, «врагами» из Ордена Феникса.

Была такая старая детская игра, «Что из чего» называлась. Северус вынужден был с горечью признать: он сделан из стереотипов. Своих и чужих. Все видели в Снейпе того, кем он должен был быть по их представлению — а Снейп таким и был. Но считали его таким потому, что он такой есть, или он такой есть, потому что его таким считают?

Вопрос этот был одним из тех, на которые Северус не мог и не хотел отвечать даже себе самому. Их было много, таких вопросов. Но Снейп ответов не искал. Этап неконструктивного себяжаления он миновал лет в двадцать, потом для молодого профессора наступила пора «делай, что должен, и будь как будет». Теперь очень хотелось перейти в состояние «делай, что хочешь, и будет», но пока не получалось. Может, слишком много хочется?

Наверное, да. Покой и воля — это очень много. Особенно для того, кто полжизни играл юного Вертера, а полжизни — Труффальдино из Бергамо. Не то маска приросла к лицу, не то просто поздно менять амплуа.

Вот, к примеру, вчера. Зачем он вчера… Зачем он вообще согласился выполнить просьбу Минервы? Нет, не так. Почему он воспринял эту просьбу как нечто само собой разумеющееся? Не возмутился, не обиделся, а как ни в чем не бывало согласился. Естественно, как сапожник соглашается починить ботинок.

А ведь верно… Никто не ходит чинить ботинки к аптекарю, за Перечным зельем — к портному, за новой мантией — к трубочисту. У Минервы возник щекотливый и деликатный вопрос: насколько интимны взаимоотношения внутри Золотой троицы? Ну и к кому ей обращаться? Кто специалист по мерзопакостным и трудноосуществимым делам?