Седьмой сын [англ. и рус. параллельные тексты]

And when he went to look for the shivered ridgepole, he couldn't find it anywhere.

А когда священник вышел поискать расщепившуюся подпорку, из-за которой и случилось несчастье, то нигде ее не нашел.

Chapter Seven-Altar
7. Алтарь

Alvin Junior wasn't scared when he saw the beam falling, and he wasn't scared when it crashed to the floor on either side.

Элвин ни капельки не испугался, когда увидел, что сверху падает балка. Не испугался он и тогда, когда она с грохотом ударилась об пол по обе стороны от него.

But when all the grown-ups started carrying on like the Day of Rapture, a-hugging him and talking in whispers, then he got scared.

Страх нахлынул, когда взрослые начали суетиться вокруг, как в День Вознесения, обнимать его и перешептываться, - да, вот это было страшно.

Grown-ups had a way of doing things for no reason at all.

Хотя взрослые часто совершают поступки без причины, просто так.

Like the way Papa was setting on the floor by the fire, just studying the split pieces of the shivered ridgepole, the piece of wood that sprung under the weight of the ridgebeam and sent it all crashing down.

Как, например, папа, который вечером долго сидел у очага, изучая остатки расщепившегося полена, того самого, которое спружинило под весом кровельной балки и скинуло ее наземь.

When Mama was being herself, not Papa or nobody could bring big old pieces of split and dirty wood into her house.

Попробовал бы кто-нибудь затащить в дом кучу грязных, ненужных щепок, когда мама была в своем обычном настроении.

But today Mama was as crazy as Papa, and when he showed up toting them big old splinters of wood, she just bent over, rolled up the rug, and got herself out of Papa's way.

Но сегодня на нее тоже что-то нашло, она стала такой же ненормальной, как и папа, поэтому, когда отец ступил на порог, держа в руках охапку старых щепок, она, ни слова не говоря, нагнулась, скатала с пола ковер и убрала с его дороги.

Well, anybody who didn't know to get out of Papa's way when he had that look on his face was too dumb to live.

И правильно. Обычно, когда у папы на лице появлялось такое выражение, лучше его не трогать - это понятно всем и каждому, кто хоть немного разбирается в законах жизни и намеревается прожить на земле подольше.

David and Calm was lucky, they could go off to their own houses on their own cleared land, where their own wives had their own suppers cooking and they could decide whether to be crazy or not.

Самыми везучими в семействе были Дэвид и Кальм - они могли укрыться в своих собственных домах на собственных участках земли, уже очищенных от леса, где их собственные жены приготовят им ужин. Они могут сами решать: жить как нормальные люди или сходить с ума.

The rest of them weren't so lucky.

Остальным братьям и сестрам повезло меньше.

With Papa and Mama being crazy, the rest of them had to be crazy, too.

Когда мама и папа начинали психовать, им приходилось вести себя соответственно.

Not one of the girls fought with any of the others, and they all helped fix supper and clean up after without a word of complaint.

Девчонки прекращали вечные ссоры-драки, дружно накрывали на стол, после ужина без малейших пререканий мыли посуду.

Wastenot and Wantnot went out and chopped wood and did the evening milking without so much as punching each other in the arm, let alone getting in a wrestling match, which was right disappointing to Alvin Junior, seeing as how he always got to wrestle the loser, which was the best wrestling he ever got to do, them being eighteen years old and a real challenge, not like the boys he usually hunkered down with.

Нет и Нед, поев, сразу уходили на двор, где рубили дрова и доили корову. Они даже не перепихивались, как обычно, а о состязаниях кто кого поборет и речи быть не могло, что очень расстраивало Элвина-младшего, поскольку он мечтал, что когда-нибудь сразится с победителем, а не с побежденным. Вот где будет борьба, братьям-то уже по восемнадцать, это вам не малышня, с которой вынужден возюкаться Элвин.

And Measure, he just sat there by the fire, whittling out a big old spoon for Mama's cooking pot, never so much as looking up-but he was waiting, just like the others, for Papa to come back to his right self and yell at somebody.

Мера в такие вечера просто сидел у очага, вытачивая новую большую ложку для маминого котелка. Сидел не поднимая взгляда - ждал, как и все остальные, когда папа наконец придет в себя и наорет на кого-нибудь.

The only normal person in the house was Calvin, the three-year-old.

Самим собой умудрялся оставаться только Кэлвин, трехлетний карапуз.

The trouble was that normal for him meant tagging along after Alvin Junior like a kitten on a mouse's trail.

Однако вся беда заключалась в том, что "быть самим собой" для него означало таскаться повсюду за Элвином-младшим как хвостик.

He never came close enough to play with Alvin Junior, or to touch him or talk to him or anything useful.

Он никогда не подходил, чтобы поиграть с Элвином, не смел даже коснуться его или заговорить о чем-нибудь.

He was just there, always there at the edge of things, so Alvin would look up just as Calvin looked away, or catch a glimpse of his shirt as he ducked behind a door, or sometimes in the dark of night just hear a faint breathing that was closer than it ought to be, which told him Calvin wasn't lying on his cot, he was standing right there by Alvin's bed, watching.

Он просто был, держался в пределах видимости, но стоило Элвину поднять голову, как Кэлвин тут же отводил глаза или мышкой шмыгал за дверь, так что Элвин успевал заметить лишь белое пятно, мелькнувшее и пропавшее. Иногда, темными ночами, Элвин слышал тихое дыхание, по которому можно было понять, что Кэлвин не лежит в своей колыбельке, а стоит рядом с постелью Элвина и следит за ним.

Nobody ever seemed to notice it.

Но никто этого не замечал.

It had been more than a year since Alvin gave up trying to get him to stop.

Еще год назад Элвин бросался жаловаться на младшего брата.

If Alvin Junior ever said,

Как только он говорил:

"Ma, Cally's pestering me," Mama would just say,

"Ма, Кэлли опять следит за мной", - мама тут же отвечала:

"Al Junior, he didn't say a thing, he didn't touch you, and if you don't like him just standing quiet as a body could ask, well, that's just too bad for you, because it suits me fine.

"Эл-младший, он же не отвлекает тебя, не трогает, а если тебе не нравится, что он тихонько стоит рядом, тем хуже для тебя, потому что меня это полностью устраивает.

I wish certain other of my children could learn to be as still."

О, если бы остальные мои дети - не будем перечислять поименно - вели себя так же тихо!"

Alvin figured that it wasn't that Calvin was normal today, it's that the rest of the family had just come up to his regular level of craziness.

В общем, сегодня Кэлвин вел себя как обычно -единственный из всех. Остальные же опять стали как сумасшедшие.

Papa just stared and stared at the split wood.

Папа не отрывая глаз смотрел и смотрел на расщепленное бревно.

Now and then he'd fit it together the way it was.

То и дело он пытался сложить щепки так, как они были.

Once he spoke, real quiet.

Один раз он даже заговорил - очень тихо:

"Measure, you sure you got all them pieces?"

- Мера, ты уверен, что собрал все до щепки?

Measure said, "Ever single bit, Pa, I couldn't've got more with a broom.

- Я принес все, что нашел, пап, - ответил Мера. -Метлой больше не собрать.

I couldn't've got more if I'd bent down and lapped it up like a dog."

Правда, можно было бы вылизать пол языком...

Ma was listening, of course.

Мама, конечно, тоже слушала.

Papa once said that when Ma was paying attention, she could hear a squirrel fart in the woods a half mile away in the middle of a storm with the girls rattling dishes and the boys all chopping wood.

Папа как-то заметил, что, пусть вокруг бушует гроза, девчонки моют тарелки, а все юноши разом рубят дрова, если мама как следует прислушается, то услышит, как белка пукает на дереве, что в полумиле от дома.

Alvin Junior wondered sometimes if that meant Ma knew more witchery than she let on, since one time he sat in the woods not three yards away from a squirrel for more than an hour, and he never heard it so much as belch.

Элвин-младший не раз гадал, что папа хотел этим сказать: может, мама знает больше колдовских штучек, чем показывает. Один раз он целый час просидел в лесу, затаившись меньше чем в трех ярдах от белки, но даже, как живот у нее бурчит, не услышал.

Anyway, she was right there in the house tonight, so of course she heard what Papa asked, and she heard what Measure answered, and her being as crazy as Papa, she lashed out like as if Measure had just taken the name of the Lord.

В общем, вечером мама была дома, поэтому вопрос папы, конечно, услышала. Услышала и ответ Меры, а поскольку в тот момент мама была такой же ненормальной, как и папа, то она сразу напустилась на сына, будто он упомянул имя Господне всуе.

"You mind your tongue, young man, because the Lord said unto Moses on the mount, honor your father and mother that your days may be long on the land which the Lord your God has given you, and when you speak fresh to your father then you are taking days and weeks and even years off your own life, and your soul is not in such a condition that you should welcome an early visit to the judgment bar to meet your Savior and hear him say your eternal fate!"

- Ты следи за языком, молодой человек, потому что сам Господь поучал Моисея на горе: "Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе". Ибо, говоря отцу необдуманные слова, ты сокращаешь жизнь свою на дни, на недели, даже на годы, а твоя душа, Мера, вовсе не настолько чиста - что ты будешь делать, если Спаситель прямо сейчас призовет тебя на Судный день?

Measure wasn't half so worried about his eternal fate as he was worried about Mama being riled at him.

Перспектива предстать перед Спасителем выглядела ничтожной по сравнению с маминым гневом.

He didn't try to argue that he wasn't talking smart or being sassy-only a fool would do that when Mama was already hot.

Мера даже спорить не стал, что, мол, вовсе он не корчил из себя умника и не хотел нагрубить, -только круглый дурак посмеет возразить маме, когда она уже вскипела.

He just started in looking humble and begging her pardon, not to mention the forgiveness of Papa and the sweet mercy of the Lord.

Он напустил на себя смиренный вид и принялся просить у нее прощения - конечно, не забыл он извиниться перед папой и испросить пощады у Господа.

By the time she was done with ragging him, poor Measure had already apologized a half a dozen times, so that she finally just grumped and went back to her sewing.

К тому времени, когда мама наконец отстала от него, бедный Мера успел извиниться перед всеми по меньшей мере полдюжины раз. В конце концов мама удовлетворенно фыркнула и вернулась к шитью.

Then Measure looked up at Alvin Junior and winked.

Тут Мера посмотрел на Элвина-младшего и подмигнул ему.

"I saw that," said Mama, "and if you don't go to hell, Measure, I'll get up a petition to Saint Peter to send you there."

- Я все вижу, - тут же отреагировала мама, - и если ты, Мера, не отправишься прямиком в ад, я подам прошение святому Петру, чтобы тебя туда спровадили.

"I'd sign that petition myself," said Measure, looking meek as a puppy dog that just piddled on a big man's boot.

- Да я б и сам подписался под этим прошением, -смиренно согласился Мера, кротко моргая ресницами, словно нашкодивший щенок, которому угрожает ботинок здорового мужчины.

"That's right you would," said Mama, "and you'd sign it in blood, too, because by the time I'm through with you there'll be enough open wounds to keep ten clerks in bright red ink for a year."

- И правильно, - продолжала мама. - Причем подписываться тебе пришлось бы кровью, поскольку к тому времени, когда я с тобой здесь закончу, у тебя появится столько рубцов на одном месте, что десять клерков будут обеспечены на год запасом красных чернил.

Alvin Junior couldn't help himself.

Элвин-младший ничего не мог поделать с собой.

Her dire threat just struck him funny.

Эта угроза рассмешила его до слез.

And even though he knew he was taking his life in his hands, he opened up his mouth to laugh.

И хоть он знал, что сейчас его жизнь находится в его же руках, он открыл рот, чтобы громко рассмеяться.

He knew that if he laughed he'd have Mama's thimble hard on his head, or maybe her hand clapped hard on his ear, or even her hard little foot smashed right down on his bare foot, which she did once to David the time he told her she should have learnt the word no sometime before she had thirteen mouths to cook for.

Он знал, что, если он засмеется, мамин наперсток очень больно стукнет ему по голове, а может, она съездит ему по уху со всего размаху или ее маленькая пятка со всей мочи опустится на его голую ногу - однажды она проучила так Дэвида, когда он посмел заявить, что ей стоило бы научиться говорить "нет", прежде чем в доме будут сшиваться тринадцать голодных ртов, которых надо кормить.

This was a matter of life and death.

Вопрос жизни и смерти.

This was more frightening than the ridgebeam, which after all never hit him, which was more than he could say for Mama.

Намного страшнее, чем кровельная балка, которая, по сути дела, даже волоска на нем не тронула.