Бог примет всех

Графиня растеряно посмотрела на мужчину.

— Я не могу сказать, являются ли эти бандиты бойцами вашего отряда. Они здешние, деревенские.

Как показалось графине, командир облегченно вздохнул и снова окинул взглядом своих красноармейцев.

— Кто такие, их фамилии? Да не бойтесь, бойцам Красной армии запрещено заниматься грабежами. За эти преступления предусмотрен суд и расстрел.

— Вы знаете, товарищ командир, я боюсь назвать их фамилии, они грозились убить нас, если мы назовем их. У них здесь живут родственники, которые могут отомстить мне за это.

Командир усмехнулся и посмотрел на своих солдат.

— Тогда, я вас просто арестую, за то, что вы хотите очернить бойцов Красной Армии. Мы не можем позволить, чтобы буржуи чернили Советскую власть.

— Боже мой, и здесь угрожают. Один Левченко, второй Петр, а третьего я не знаю.

Графиня обессилено опустилась на стул и снова посмотрела на командира.

— Хорошо. Сейчас сделаем у них обыск. К двенадцати часам приходите в ревком.

Командир развернулся и направился к двери. Вслед за ним поплелись и солдаты, обсуждая сложившуюся ситуацию.

***

На площади, перед поселковым правлением, выстроился отряд красноармейцев с винтовками. Их было довольно много, человек сто, если не больше. Напротив них темной массой стояли местные жители. Солнце жгло, ветер с моря трепал красный флаг над крыльцом, гнал по площади обрывки каких-то никому ненужных бумаг. Из ревкома вывели под конвоем Петра и Николу Левченко, с оторопелыми и недоумевающими глазами. Лица их были в крови, а под глазом Петра темнел большой кровоподтек. Следом решительным шагом вышла женщина, в блестящих, лакированных сапогах и кожаной куртке, перетянутой ремнем, сбоку, у бедра в деревянной кобуре весел «Маузер».

«Неужели это Катерина, наша бывшая соседка, — подумала Нина, внимательно рассматривая стоявшую на крыльце женщину. — Не может быть…. А почему не может быть? Ведь Евгений рассказывал, что она связала свою жизнь с большевиками».

Женщина стала громко говорить, жестикулируя руками. Сомнения пропали, это действительно была их бывшая соседка — Катерина.

— Товарищи красноармейцы! Героическим усилием рабочих и крестьян в Крыму свергнута власть белогвардейских бандитов. Золотопогонные сынки помещиков и фабрикантов соединились в так называемую добровольческую армию, чтобы удушить нас с вами, отобрать у нас обратно свои земли, дома, фабрики и заводы. Красная рабоче-крестьянская армия раздавила гнездо этих кровососов. От нас не будет пощады никому, кто жил за счет нас с вами. Мы выгоним их всех из роскошных дворцов, обложим беспощадной контрибуцией, отберем съестные припасы и одежду, заставим возвратить все то, что они награбили у нас за долгие и долгие годы…

Слова были до того затасканные и выдохшиеся, но от грозного блеска ее глаз, от бурных интонаций голоса они оживали и становились значительными. Катя продолжала:

— Однако, товарищи бойцы, это не значит, что власть разрешает любому желающему грабить, убивать и насиловать всякого встречного человека и набивать себе карманы и мешки его добром.

На лицах солдат читалась растерянность, ведь еще несколько дней назад подобное считалось вполне обыденным явлением и не пресекалось их командирами, а теперь буквально все менялось у них на глазах. Многие из них не хотели верить тому, что слышали.

Катерина сделала паузу и посмотрела на строй, который словно загипнотизированный смотрел на нее.

— Я, как представитель ВЧК, ответственно заявляю, что все имущество буржуазии принадлежит не одному человеку, а республике трудящихся в целом, помните это! Только она будет отбирать у буржуазии имущество, чтоб по справедливости разделить между всеми нуждающимися. Я это к чему? Сегодня ночью три человека, — два из них — вот они, — записавшись вчера вечером в Красную Армию, ночью сделали налет на поселок, взыскали в свою пользу контрибуцию с местной княгини, награбили у нее золотых вещей, белья, даже женских ночных рубашек. При обыске их нашли у этих людей…. Теперь скажите мне, что с ними нам делать. Всего один день в Красной Армии, а какой позор на вас всех.

— У, у, у, у, — загудела и заволновалась толпа местных жителей.

— Что молчите? Как поступить с этими людьми!

Красноармейцы крепче сжали винтовки.

— К стенке их! — закричал кто-то из местных жителей. — Бандиты! Чего их жалеть!

Строй солдат заволновался. И было это опять не от слов комиссара, а от грозного возмущения жителей поселка, каким горели эти слова.

— Мы, что рабочего обобрали? — неожиданно для всех, громко выкрикнул Петр. — Буржуйку! У нее сын у белых. Сколько он нашего брата пострелял, а вы меня судите за то, что я отобрал у нее какие-то тряпки!!

На какую-то секунду вдруг стало тихо.

— Ты не оправдывайся, бандит ты! — громко выкрикнула Катерина и рукой коснулась кобуры «Маузера». — Что молчите, товарищи? Нас сюда направила партия не для того, чтобы мы грабили население, а для того, чтобы уничтожить всю буржуазную мразь! Смерть, это лучшее, что они заслужили! Бандиты они и им не место в Красной армии.

— Пьяные мы были, товарищи. Плохо соображали, что делали… Мы, думали с Левченко, что Борька действовал по приказу командира. Это он нас позвал провести контрибуцию!

— Товарищи! Наша армия это не сборище бандитов! Мы боремся для всемирной революции, а не для того, чтоб набивать себе карманы ворованным золотом. Эти люди вчера только вступили в ряды Красной Армии, и первым же их шагом стал грабеж. Больше опозорить Красную армию они не могли.

И как будто стальная молния пронзила напоенный солнцем воздух:

— Я предлагаю им наказание: расстрел!

Это было так неожиданно, что толпа поселковых граждан просто ахнула. Петр побледнел, а Левченко затрясся и упал на колени.

— За что расстрел? — громко выкрикнул Петр. — За эту буржуйку, товарищи? Я что убил кого-то или снасильничал? Вы же забрали у меня все ее вещи, золото, все в целости. Побойтесь Бога!

— Приговор уже произнесен! — громко произнесла Катерина. — Есть желающие привести его в исполнение?

Красноармейцы молчали. Этот неожиданный для всех приговор, был нелеп по своей сути, ведь многие из них не только сами грабили, насиловали, но убивали, и это все сходило им с рук.

— ЧК своих бойцов не казнит! За что? — снова закричал Петр, чувствуя поддержку красноармейцев. — С кем вы будете воевать, если за подобные провинности будете убивать своих же бойцов. Вспомните, что сказал Христос — пусть меня убьет тот, кто сам безгрешен.

Катерина расстегнула кобуру и достала из него «Маузер». Привычным движением руки она взвела курок и направилась к осужденным.

— Раз добровольцев нет, то я сама приведу приговор в исполнение!

— Братья! За что?

Он не договорил до конца. Пуля ударила ему в грудь. Петр упал на земли. Ноги его еще несколько раз дернулись, словно он куда-то бежал, а затем затих. Катерина направила пистолет на второго осужденного. Пуля вошла ему прямо в лоб. Вложив «Маузер» в кобуру, она поднялась на крыльцо.

— Что молчите? — обратилась она к красноармейцам. — Запомните одно, если кто будет замечен из вас в грабежах и кражах, расстреляю без всякого суда и следствия! А теперь можете разойтись.

Она взглянула на жителей поселка и вошла в дом.

***

Варшавский сидел на пеньке и рассматривал карту, которая была расстелена перед ним на земле. Судя по донесению разведки, красные потеснили полки добровольческой армии и заняли поселок, в котором проживали его родные.

«Как они там? — подумал он. — Все ли живы?»

Он посмотрел на карту и, достав из портсигара папиросу, закурил.

«Может попытаться захватить поселок и вывести из него отца с матерью, но куда? Кругом красные, пробиться в Крым, едва ли возможно. Таскать за собой стариков, дело не благородное».

От раздумий его отвлек подъесаул.

— Господин поручик! Мои казачки поймали дезертиров. Что с ними делать?

— Что за люди?

— Сброд всякий, однако, в обозе у них много награбленного барахла. Говорят, что все это они отобрали у жителей рабочего поселка, что рядом с железной дорогой.

Евгений посмотрел на карту и, найдя на ней поселок, ткнул в него карандашом. От него до поселка, где находились его родные, было всего два перехода.

— Давай, Петр, тащи их ко мне!

Он свернул карту и сунул ее в полевую сумку. Он поднялся с пенька и направился на полянку, на которой, сбившись в кучу, стояло человек тридцать мужчин. Варшавский медленно обошел их, а затем произнес:

— Ну, кто хочет послужить отечеству?

Толпа молчала, еще плотнее сбившись в кучу. Похоже, многие из них не верили, что этот симпатичный офицер может спасти их от смерти.

— Выходит, желающих среди вас нет. Защищать родину никто не хочет. Однако наловить рыбку в этой мутной воде вы оказались не прочь. И что вы прикажите мне делать с вами? Отпустить, чтобы вы продолжали грабить народ?

Из толпы вышел мужчина в солдатской шинели.

— Я хочу служить, — произнес он громко. — Василь! Выходи! Господин подпоручик раненными мы были, отстали от полка. Вот к ним и прибились…

— Хорошо. Как твоя фамилия?

— Рядовой Куренков.

— Выходи. Кто еще хочет послужить родине?

Из строя вышли еще три человека. Остальные, словно, затравленные волки, исподлобья смотрели на окруживших их казаков.

— Петр! Остальных отведите в овраг, — скомандовал Варшавский.

Минут через пять раздался залп, и стало тихо. Вновь запели птицы, в листве зашумел запутавшийся легкий летний ветерок.

***

— Нина! Открой дверь! — громко произнес Иван Ильич. — Ты что, не слышишь, что кто-то стучится в дверь?

Девушка открыла дверь. На пороге стояла Катерина с улыбкой на лице.

— Надеюсь, подруга, ты меня узнала? — спросила она Нину. — Представляться надеюсь не надо?

Нина провела по волосам, стараясь пригладить вьющиеся волосы.

— Проходите, Катя, — тихо произнесла она, пропуская вперед себя гостью. — Папа! Мама! Вы только посмотрите, кто у нас в гостях!

Катерина прошла в зал и, оглядевшись по сторонам, села на диван. Она с интересом посмотрела на Нину, отмечая про себя, как та похорошела. Из соседней комнаты вышел Иван Ильич. Взглянув на гостью, он не сразу признал в ней бывшую соседку.

— В чем дело? — спросил он дочь. — Что-то случилось, Нина?

— Папа! Ты что не узнал Катю? Да это же дочка нашего бывшего соседа?

Только сейчас, в этой одетой в кожаную одежду, он признал в ней ту Катерину, которая так нравилась ее сыну Евгению. Женщина сняла с головы кубанку и положила рядом с собой. В ее густых, русых волосах, словно серебреные нити, просматривалась седина. Она с интересом посмотрела на хозяина дома.

— Давно вы здесь, Иван Ильич? — спросила она хозяина дома. — Неплохо вы здесь устроились.

Иван Ильич сглотнул слюну.

— Второй год. Ушли вместе с армией…. Вот такие дела.

В комнате повисла тишина. Хорошо было слышно, как в соседней комнате тикали напольные часы.