Бог примет всех

— Солдатик, родненький! — обратилась она к нему. — Отпусти его на минутку.

— Отойди в сторону, белогвардейское отродье, а то стрельну! — заорал на нее красноармеец и передернул затвор винтовки.

Нина отошла в сторону и, прислонившись спиной к стене, горько заплакала. Она не заметила, как около нее остановился автомобиль с красным флагом.

— Нина! Варшавская! Ты как здесь? Откуда? — она сразу узнала Катерину.

— Катенька родная, помоги! Папу забрали, гонят на окопные работы. Вы же сами знаете, что он врач, какие для него могут быть окопы. Помоги, Катя, ведь ему шестьдесят пять лет. Посмотрите сами, какие старики там, есть совсем больные… Отец Павел… он из нашего поселка. Он совсем больной….

Катерина вышла из машины и, поправив портупею, направилась к воротам, которые еще были открыты. Она что-то сказала красноармейцу, который быстро исчез в подъезде серого административного здания. Нина хорошо видела, как к ней подбежал мужчина в буденовке. Она что-то ему сказала. Тот кивнул головой и направился в сторону Ивана Ильича. Мужчина крепко схватил его за руку и вывел за ворота.

— Ступай! Давай, двигай отсюда!

Катя подошла к нему, и они вместе направились в сторону Нины.

— Вот вам и ваш папа, — ответила она Нине. — Езжайте домой, так будет лучше для всех вас.

Катерина села в автомобиль и коснулась рукой плеча водителя. Машина, громко чихнув несколько раз и обдав их черным удушливым дымом, тронулась с места и помчалась по булыжной мостовой.

— Это что? Твои хлопоты? Выходит, по протекции Катерины освободили?

— Ну, папа, погоди…

— Что значит, погоди? Выходит, смилостивилась Советская власть над стариком Варшавским. А там отец Павел умер, он то, кому мешал? Тоже врага нашли…

— Хватит, папа, давай пошли. Тебя освободили, что еще нужно?

— А других?

Иван Ильич взглянул на ворота, которые уже закрылись, и молча, направился вслед за Катей.

***

Через две недели Нина перебралась на жительство в город. Переезд был вынужденным, так как комендант Сорокин не давал ей прохода, объясняясь в любви. Он вечно был пьян, груб и при очередной его попытке объясниться, Нина грубо оттолкнула его от себя.

— Я же вас просила, гражданин комендант, больше не приставать ко мне с вашими объяснениями. У меня есть молодой человек, которого я люблю. Да вы и пьяный всегда….

— И где он твой, хахаль? Неверное, там. На той стороне, — произнес он и рукой указал в сторону моря. — Знаем мы вас, благородных… Стервы вы все! И ты сука буржуйская….

— Не хамите мне, а в прочем, о чем это я. Вы же без хамства и унижения не можете жить. Вы еще свой револьвер достаньте и ткните им мне под нос. Да, он офицер и, не чиня вам…

Лицо Сорокина налилось кровью. Он закрутил своими выпуклыми глазами из стороны в сторону, вселяя страх Нине. Затем, он стал судорожно шарить по ремню в поисках кобуры. Наконец он нащупал ее….

— Вот что, мамзель! — с трудом произнес Сорокин. — У вас теперь два пути в этой жизни или вы станете моей супругой, или я вас просто уничтожу. Просто разотру в пыль! Вы поняли меня или нет? Так что подумайте над моими словами, я не шучу. И еще, я уничтожу не только вас, но и всю вашу семью. Вам это понятно?

— Вы меня не пугайте, гражданин Сорокин. За меня есть, кому заступится.

— А я вас и не пугаю. Я сделаю все, чтобы ты сама ко мне пришла.

Он хотел схватить ее за руку, но Нина вырвала свою руку и, развернувшись, направилась в сторону своего дома. Около калитки ее ожидал отец. Тюрьма сильно сказалась на его состоянии: он замкнулся в себе, мало говорил с домочадцами, старался не выходить из дома, словно боялся нового ареста.

— Папа! Ты, почему не дома? — спросила его Нина.

— Тебя жду, дочка. Сегодня утром княгиня Меньшикова рассказала мне, что тебе не дает прохода наш комендант Сорокин. Правда, это?

Нина испугано вздрогнула и посмотрела на отца.

— Откуда она это знает?

— Не важно, Нина. Я боюсь за тебя. Эти хамы могут надругаться над тобой. Тебе нужно срочно уехать из поселка.

— А как же вы? Я не могу бросить вас…

— Мы старики и свое уже отжили. Что он нам может сделать, этот Сорокин? Убить? Повесить? Так мы и так скоро умрем и без его помощи. Я намедни подумал об этом и написал письмо своему старому и доброму товарищу профессору Лапину. Прошу, чтобы он помог тебе на первое время, а там ты уж сама доченька определишься в этой жизни. Езжай прямо сейчас, в ночь, пока все спят. Я с Охримом договорился, он тебя и довезет до города. Вот возьми, здесь адрес профессора и немного денег.

— Как же так, папа? Почему вы все решили за меня?

— А потому, дочка, что завтра может быть уже поздно. Сорокин, словно пес, который сорвался с цепи и с наслаждением кусает людей. Он пьян от власти и это очень опасно. Защитить тебя здесь некому.

Они проследовали в дом. В зале на диване сидела мать с красными от слез глазами. Рядом с ней стоял большой баул с ее личными вещами. Нина бросилась к матери, и они крепко обнялись.

— Езжай, дочка. За нас с отцом не беспокойся.

Мать заплакала, вызвав непроизвольно слезы у дочери. К дому подъехала пролетка.

— Вы готовы? — спросил Иван Ильича, Охрим. — Давайте, прощайтесь, ехать нужно.

Город встретил Нину дождем. Немного поплутав по улицам города, они нашли нужный им адрес. Высадив свою пассажирку, Охрим, направился обратно в дачный поселок.

В отделе народного образования, куда пришла Нина — работа била ключом. Профессор Лапин, оказался неплохим организатором. Его хотели утвердить комиссаром по образованию, но он отказался, сославшись на то, что он не большевик. Лапин привлек к работе лучших местных педагогов. Нине отвели номер в гостинице «Астория». Это была когда-то лучшая гостиница города, но сейчас она смотрелась грустно и неприветливо. Из коридоров исчезли ковры, полы были заплеваны и белели окурками; никто их уже давно не подметал и не мыл. Горничные и коридорные куда-то исчезли. Вечерами коридоры наполнялись криками и матом, который разносился по пустым помещениям.

Жили в гостинице в основном советские служащие. Иногда в ней останавливались матросы и красноармейцы. Именно в эти дни, проживавшие в гостинице женщины, предпочитали не покидать свои номера. За эти несколько дней, что Нина жила в «Астории», она дважды видела Катерину, которая с пламенными речами выступала на митингах. Работа полностью захватила Нину, не оставляя ей возможности для личной жизни.

***

Поезд, медленно катил. Со стороны он очень походил на уставшего от работы человека. Он иногда издавал тяжелые вздохи, словно жалуясь на свою непростую судьбу. Машинист, вглядываясь в дорогу, заметил завал на путях. Он попытался затормозить поезд, но тот упорно катил вперед.

— Пресвятая Богородица, спаси…, — произнес он и, схватившись за поручни, спрыгнул с локомотива.

Паровоз, натолкнувшись на преграду, начал скатываться под откос, увлекая за собой вагоны. Из разбитых вагонов послышались истошные крики людей, а затем из них стали пытаться выбраться уцелевшие в аварии красноармейцы.

— Огонь! — громко крикнул Варшавский.

Его команда утонула в пулеметном грохоте выстрелов. Пули, словно гвозди прошивали стенки вагонов, выискивая среди массы раненых и убитых все новые и новые жертвы. Бой раскололся на отдельные стычки. То там, то здесь, раздавались выстрелы, это казаки добивали раненых красноармейцев.

— Ваше благородие, а что делать с зерном? — спросил его подскакавший казак. — В четырех вагонах мешки с зерном.

— Сообщите об этом в ближайших селах, пусть забирают. Жечь жалко, тащить за собой — бесполезно.

Вскоре к месту крушения поезда потянулись крестьяне. В течение часа, все зерно было вывезено.

— Поручик! Красные нам не простят зерно. Оно предназначалось для городского хлебозавода.

— Бог с тобой, подъесаул. Они нас с тобой и без этого хлеба с удовольствием вздернут на березе. Труби сбор, нужно уходить. Мы и так задержались здесь.

Отряд по команде Варшавского направился в сторону ближайшего леса. Около леса они натолкнулись на большую группу красноармейцев, которые отдыхали у небольшой речки. Кто-то из них купался, другие стирали одежду, третьи просто сидели в тени деревьев, покуривая самосад.

Казаки атаковали красных схода. Они словно лезвие ножа рассекли пополам лагерь красногвардейцев, заставив их бросать оружие и спасаться бегством.

— Руби их, братцы! — орал подъесаул, круша человечьи черепа своей шашкой.

Вырубив чуть больше сотни красноармейцев, отряд углубился в лес. Вскоре Варшавский приказал спешиться и казаки, словно пьяные от человеческой крови, молча, выполнили его приказ.

— Всем отдыхать! — приказал он подъесаулу. — Ночью уйдем. Думаю, что с утра большевики непременно нагрянут сюда.

— Поручик! Я думаю, что они не рискнут сунуться в лес.

Он в упор посмотрел на него.

— Петр! Пока я еще здесь командую….

Подъесаул лениво козырнул поручику и, постукивая нагайкой по сапогу, направился к казакам.

***

Катерина встала из-за стола и, поправив шерстяную гимнастерку, посмотрела на Председателя городского исполкома.

— И как это все понимать, дорогой товарищ Козуб? У вас под носом враги революции творят бесчинства, а вы сидите в своем кабинете и ничего не предпринимаете? Красная армия с такими большими усилиями оторвала от себя хлеб, чтобы накормить рабочих города и вдруг этот хлеб буквально растаскивают у вас под носом. Как это понимать? Это саботаж или прямое вредительство?

Она замолчала и грозно посмотрела, на собравшихся, на совещание членов исполкома. Она села за стол и, налив в стакан воду из графина, залпом выпила жидкость. Все собравшиеся представители исполкома молчали, так как хорошо понимали, что Катерина высказывает справедливые претензии.

— Товарищ! Состав сопровождала достаточно надежная охрана, но она вся погибла, защищая хлеб. Со слов, выжившего машиниста, на поезд напали казаки.

— Выходит все погибли, остался лишь машинист, — произнесла Катерина. — А почему он не погиб? Странно, товарищи. Впрочем, пусть его передадут к нам в ВЧК, там умеют разговаривать с вредителями.

Она замолчала и снова посмотрела на лица, присутствующих товарищей. Все не сводили с нее глаз.

— Я думаю, что нужно предпринять меры по уничтожению этой группы казаков.

— Мы уже приняли меры, товарищ. Создан добровольческий отряд специального назначения. Командиром назначили старого большевика — Валентина Величенко. Мы непременно найдем этих казаков и уничтожим. Я вам это обещаю. Передайте это и командующему фронтом товарищу Фрунзе.

— Я призываю вас, товарищи, к беспощадной борьбе с контрреволюцией. Только террором на террор можно добиться победы. Кто слаб духом, тому с нами не по пути. Я думаю, что среди вас не найдутся колеблющиеся люди. Слабость, это поражение, так будьте стойкими, сильными и беспощадными.

Она хотела присесть за стол, но голос из дальнего угла зала заседания, остановил ее попытку.

— Товарищ! Скажите, а это правда, что товарищ Фрунзе обратился к белогвардейцам с предложением о прекращении боевых действий. Что каждый, кто добровольно сложит оружие, будет амнистирован Советской властью.