Бог примет всех

— Если вы хотите меня спросить в отношении брата, то я ничего не знаю. Я не видела Евгения больше чем полгода.

— Вот там все и расскажешь, если спросят.

Нина поднялась из-за стола и, убрав документы в ящик стола, направилась вслед за чекистами.

«Прав был Горелов, нужно было сразу уезжать из города, а я направилась на работу, — подумала она, шагая в окружении мужчин. — Видно Евгений здорово им насолил, если они решили меня арестовать».

Она села в автомобиль и тот, чихая черными клубами дыма, медленно тронулся с места. В какой-то миг, страх сковал ее душу, но это продолжалось не долго. Туман страха редел в голове. Непонятно было, откуда взялась это предательская слабость в теле. Она посмотрела на Леонида. Тот сидел неподвижно, не обращая на нее никакого внимания. Красный свет заходящего за горы солнца, бросал на дорожные камни сквозь листья придорожных кустов неподвижно-черные узоры. Было тихо, только равномерный звук работающего двигателя нарушал эту тишину. Из-за поворота выскочило несколько всадников, и устремились вслед за автомобилем.

«Махновцы, — мелькнуло у нее в голове, — пытаются догнать автомобиль».

За спиной все нарастал яростное улюканье преследователей, а затем над головой засвистели пули. Леонид достал из кобуры «Наган» и сделал несколько выстрелов. Похоже, что он попал в кого-то из махновцев, так как они рассыпались по степи и снова открыли огонь из карабинов. Машина неожиданно резко вильнула в сторону и ударилась в камень.

— Уходим! — выкрикнул Леонид и, схватив Нину за руку, потянул ее в кусты.

Бежавший рядом с ними чекист в форменке, вдруг споткнулся и упал лицом вниз. Леонид нагнулся над ним, стараясь помочь ему подняться с земли, но вдруг резко отпрянул от товарища. Ладонь правой руки была красной от крови.

— Побежали! — произнес он. — Ему уже ничем не поможешь.

По лесу гулко раздавались мужские голоса, трещали кусты под копытами лошадей. Иногда, словно удар пастушьего кнута, по лесочку перекатывался звук выстрела, но это уже было в стороне оттого места, где они укрылись от погони.

***

Они вышли из леса и остановились на дороге.

— И что ты теперь собираешься делать со мной, Леня? Потащишь меня в ЧК на аркане или застрелишь меня прямо здесь?

Он немного помолчал, видимо прикидывая, как ему поступить с девушкой.

— Скажи, Леня, что случилось такого, что ты стал служить красным? Обида на царскую власть? Ведь вы жили достаточно хорошо — не голодали, ты окончил гимназию, поступил в технический институт. Что не дала тебе прежняя власть такого, что дала тебе новая — советская.

— Пойдем туда, куда направлялись, — произнес он. — Приказ, есть приказ. Ты и твой брат — Варшавский, никогда не поймете меня. Вы страшны тем, что у вас еще осталась идея, ради которой вы готовы отдать свою жизнь.

— Вот мы ехали, и я все думала, глядя на тебя, зачем вы эту грязь разводите вокруг себя? Это хамство, это издевательство над людьми? Ведь такого циничного надругательства над жизнью никогда еще, нигде не было. Вы так все обставили, что только хамы и карьеристы могут идти к вам, и те, кому власть, как вино. И все человеческие слова отскакивают от вас, как горох от стены.

Он слабо усмехнулся и, остановившись на секунду, указал ей на дорогу.

— Удивительные вы люди, буржуа! Как ты не понимаешь, Варшавская, все кругом до самого основания изменилось. Все прежние отношения сломались, нет больше их, Нет! Раньше была, как ты говоришь, была светлая хорошая жизнь и ей якобы не давали развиваться маленькая кучка мерзавцев. Мерзавцев мы убрали, но жизнь пошла, как мы хотели. Неужели ты не понимаешь, что произошел взрыв, который никто не ожидал! Вся грязь полетела вверх, и огонь очищения запылал по нашей стране. Подумай, какие нужны были силы для такого взрыва, какая должна быть ненависть к вам….

Теперь уже она усмехнулась.

— Да, мы с тобой разные люди и говорим на разных языках, Леонид, — произнесла Нина. — Для вас главный вопрос, нужны эти люди, как ты говоришь буржуа, революции или нет. Раз, они не нужны, тогда и нечего с нами разговаривать. Все к стенке! У вас у чекистов страшная работа, голова пьянеет от власти и крови. Вы еще сами не знаете, сколько вас таких, как ты исполнителей самих расстреляют.

Опять, в голосе Нины зазвучали митинговые ноты, как будто она говорила все это не ему, а невидимой и сочувствующей ей толпе. Девушка замолчала. Она огорченно опустила голову. Леонид поднял брови, почесал в затылке…

— Может, ты и права в чем-то, Варшавская. Кругом враги — махновцы, недобитые белые, буржуи. Как жить то? Я помню октябрьские дни в Москве. Теперь смешно даже вспомнить, как мы, интеллигенты, были мягкосердечны, как боялись пролить лишнюю каплю крови, как стыдились всякого лишнего орудийного выстрела, чтобы, упаси боже, не задеть купола храма Василия Блаженного или Ивана Великого. А солдатам нашим было совершенно непонятно, и они, конечно, были абсолютно правы…. Что с тех пор произошло с нами, кем мы стали?

— Вот-вот и я об этом, — тихо произнесла Нина. — Сейчас вы утопили страну в крови, вы даже не заметили, как превратились в палачей своего народа.

Девушка замолчала, молчал и Леонид. Они медленно шагали по дороге.

— Ты знаешь, Варшавская, я сейчас живу в банкирском особняке. Так вот недавно мне попалась в руки книга Достоевского «Преступление и наказание». Полкниги солдаты выдрали на цигарки…. Стал я читать. Смешно стало. «Посмею? Не посмею?». Сидит интеллигент и копается в душе у себя.

— Вот у тебя товарища сегодня убили, завтра тебя, и кто вас вспомнит, кто помянет?

Леонид замолчал. Впереди показались пригороды города. Нина сорвала несколько полевых цветов и, прижав их к груди, произнесла:

— Вот и город…

— Вот что, Нина. Я отпускаю тебя. Хоть ты и считаешь меня жестоким, но я не такой. Да среди нас много морфинистов, кокаинистов, это естественно для нас. Не каждому такая работа по плечу. Но выбора нет. Вспомни об этом, когда тебя захлестнет ненависть к нам. Домой не возвращайся…

Нина остановилась посреди дороги. Ей очередной раз здорово повезло в этой жизни.

***

Фитилек в стакане с лампадным маслом тускло освещал милую, знакомую до боли, закоптелую кухню. Нина, с голыми руками и плечами, сидела на табурете и рассказывала матери о своей схватке с махновцем. Мать, слушая ее, перевязывала ей ободранную о ветви руку. Анна Ивановна ахала и любовно смотрела на дочь в свои круглые очки.

— Нина, Нина, — тяжело вздохнула мать, — видел бы тебя отец. Война не женское дело. Значит, Ленька теперь у красных служит, в ЧК.

— Да, мама, там.

В глазах Анны Ивановны мелькнул какой-то беспощадный огонек. Она прошла по кухоньке и с недоброю улыбкой переспросила Нину:

— Значит в чекистах ходит?

— Ах, оставьте его мама, пусть служит, где хочет. Спасибо, что хоть отпустил, не довел меня до ЧК.

— Марию то давно видела? — спросила ее мать.

— Дня за два до ареста.

— Смелая она девушка. Рассказывали мне, что когда она работала учительницей на донецком руднике, она публично не подала руки врачу, присутствующему при смертной казни. Говорили, что ее за это уволили и выслали куда-то на север. Интересно Мария служит у махновцев. Что же, и теперь она не подает руки людям, причастным к казням мирного населения?

— Ну, мама, я не хочу с тобой об этом говорить…

— Почему же не поговорить о ней… вы ведь раньше были подругами. Надо же, как жизнь изменилась: одна соседка политический комиссар у красных, другая у махновцев. Похоже, мир сошел с ума.

— Мама! Вы все на кухне и на кухне. Отчего вы не переберетесь на летнюю половину дома?

— А там, дочка, красноармейцы — пограничники живут. Как отец погиб, так они сразу и заняли весь дом. С мезонина глядят в подзорную трубу на море. Беда с ними, Нина. Воруют кур, колют балясины от террасы, рубят деревья. Что им стоит сходить в горы и набрать хворосту? Ведь круглые сутки ничего не делают. Нет, лень. Вчера два табурета сожгли…

Нина вдруг вспыхнула.

— Так нужно их начальнику заявить об этом безобразии!

Анна Ивановна усмехнулась.

— Говорила. А он мне: представьте с поличным, я такого расстреляю. И ведь, правда, расстреляет. Жалко, он же за табурет убьет человека.

Они сели за стол и стали ужинать. Ужин был как никогда — скудный. Маисовая каша без масла. Хлеба не было.

— Как ты здесь живешь мама, с кем встречаешься?

— У нас новый председатель ревкома. Прежнего председателя выгнали за пьянку и за то, что в нем практически отсутствовала местная беднота. Теперь в ревкоме главный человек — Гребенкин. Ох, свиреп! Первым делом он выселил из дома графиню и разместил в ее доме ревком. Отобрал у всех состоятельных людей коров, лошадей, завладел всей их одеждой. Сейчас раздает все это бедным мужикам.

Она замолчала и посмотрела на дочь, которая внимательно слушала последние местные новости.

— Да и местные мужики то стали такими настойчивыми. Таскают людей в ревком по самым пустяковым поводам. Многие так отъелись, что не узнать. Им сейчас все равно, как мы живем.

Разговор прервал инженер Заботин — высокий, с большим кадыком на чахоточной шее. Увидев Нину, нахмурился. Немного поколебавшись, протянул ей руку.

— Какими ветрами? — спросил он девушку. — Говорят, служишь большевикам?

— Вот приехала навестить маму…

Не получив ответа на второй вопрос, он развернулся и вышел с кухни.

***

Жаркое солнце заливало землю. Воздух словно смеялся, лаская своими порывами бирюзовое море. Не верилось, что скоро наступит осень. Откуда-то издали доносились голоса мужчин, которые о чем-то спорили между собой.

Варшавский сидел за столом и чистил свой наган. На диване сидел бывший прапорщик и тихо перебирал струны гитары. В дальнем углу зала, двое резались в карты.

— Прапорщик! — обратился к нему Евгений, — Вы, что мучаете гитару? И так на душе тоскливо, а вы еще…

Он не договорил, так как в комнату вошла молодая женщина, одетая в черное платье.

— Господа! — обратилась она к ним. — Литерный состав уходит сегодня в двадцать два часа. Охрана восемь человек.

— Противно, господа, — произнес Варшавский. — Вам не кажется, что мы потихоньку начинам превращаться из борцов с красными, в каких-то обыкновенных уголовников. Не знаю, как вам, но мне противно. Мне бы сейчас сотню казаков, я бы им показал, как нужно сражаться.

— Да бросьте, поручик, какая разница, кто сейчас мы. Руководство подполья считает, что мы не должны дать возможность красным вывести из Крыма ценности. Вы все когда-то присягали на верность царю и отчеству, так и нужно следовать присяги и не столь уж важно, в какой форме это будет. Нам нужны деньги, на которые мы сможем купить оружие необходимое нам для борьбы.

Все подошли к столу, на котором была разложена карта.

— Состав остановится на этой станции, — произнес мужчина среднего роста, с большой лысой головой. — Вы поручик и вы прапорщик войдете в вагон как чекисты, якобы для проверки состояния груза. Вот получите мандат, он настоящий, так что вопросов не будет. Думаю, что с охраной сложности не будет…