Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига

Лик луны стал ярче и больше. Словно сама Датри услышала говорившего и наклонила лицо, внимая его словам.

Поток лунного света уплотнился и полился на умерших, которые устремились к нему и воспаряли вверх, уходя по лунной дорожке в царство Датри. Мужчины, женщины, дети… Они уходили в Лунный мир богини, на прощание махая руками тому, кто открыл для них этот путь.

Когда последний из них исчез, лунное сияние погасло, снова став обычным светом. А вокруг Шута остались чёрные тени. Те, кого не приняла Датри. Те, кому уготован Тёмный мир ночного Шанака.

Новые слова, новый взмах посоха и полыхнуло холодной, мертвенной зеленью кольцо вокруг одинокой фигуры. Очередной порыв ветра донёс неслышимые отчаянные крики тех, кто был обречён гореть в чёрном пламени Тёмного мира. Даже отсюда я слышала их ужас.

Зелёное кольцо погасло. Джастер остался один.

Но и это оказалось ещё не всё.

Дальше началось что-то удивительное. Опускался и поднимался посох, отбивая гулкий, отдающийся под ногами ритм, танцевал зелёный огонь навершия, выписывая узоры, кружился сам Шут в непонятном стремительном танце…

Я не понимала, что он делал, но чуяла необыкновенную силу, вдруг напитавшую воздух. И от этой мощи, от танца Джастера что-то неуловимо менялось вокруг. Менялся лес, менялась мёртвая деревня, менялась сама земля под моими ногами…

Даже во мне самой что-то менялось…

С последним движением Джастер ударил посохом о землю, упав на одно колено.

Через мгновение облако пыли взметнулось кольцом и понеслось от него, расширяясь и накрывая всю деревню. Я невольно прикрыла глаза рукой, но докатившаяся волна упала в ноги, прошелестев по травам простым ночным ветерком.

Луна снова стала обычной луной. Полной и круглой. Небо затягивали облака, а ветер сделался холодным.

Деревня выглядела… просто заброшенной. Словно беда случилась не сегодняшним утром, а год назад.

Загремела колодезная цепь, заскрипел ворот. Джастер достал ведро воды и опрокинул на себя.

Снова загремела цепь, опуская ведро в воду.

Я вздохнула и закуталась в плащ, решив дождаться возвращения Шута.

Легенды про служителей Смерти он в Сурайе читал…

Сказки он знает…

Трубадур несчастный…

Когда воин подошёл к нашему убежищу, небо окончательно потемнело и начал накрапывать дождь.

— Ты бы хоть под крышу встала, — спокойно сказал он, даже не удивившись тому, что я его жду. — Промокнешь же.

— Джастер! — я шагнула ему навстречу, но он остановил меня жестом. Волосы и одежда у него были совершенно сухие.

— Не сейчас, нельзя. Пойдём спать, Янига, — устало сказал он, проходя мимо меня, и я вздрогнула, потому что от него веяло холодом. — День завтра предстоит нелёгкий.

- Джастер, постой! Ты же говорил, что нам нельзя…

Воин помолчал, а затем хмыкнул.

— Да, говорил. Но это было важнее.

22. "Шершень"

Утром все встали рано: дождь шёл полночи и луговину с деревней затянуло холодным сырым туманом.

К счастью, дрова вчера принесли с запасом и Керик с Джастером разжигали костёр, пока остальные ежились да бегали по сырой траве по нужде.

Ребятишки закопались в полог и выбрались оттуда только к огню. Варить было нечего и завтракали мы сыром и луком из моей сумки, запивая горячим отваром из трав. Чашек было всего две — моя и Шута. С молчаливого согласия Джастера я отдала свою погорельцам, а мы пили из его.

Лошади тоже проснулись, но Шут не спешил к ним. В отличие от остальных он не выглядел отдохнувшим. Даже тени под глазами виднеются…

Ребятишки тихонько ели и показывали друг дружке вчерашние подарки. Сумик играл с сестрой, убеждая, что лиса дюже лук любит и потому Лушка тоже должна его кушать.

— Хороша у тя убаюканка, — дед внезапно нарушил молчаливый завтрак. — Ужо спалось аки дитю малому и до сих пор на душе благость…

— Верно, верно! — на разные голоса подхватили бабы, и даже молчаливый Керик согласно кивнул. — Хорошо спалося…

— Вот и славно, — Шут устало улыбнулся.

Сколько же после ночного колдовства отдыхать нужно? Я вот после своих зелий и не уставала ничуть. Хотя на заговор и силы нужно немного совсем…

Я налила отвар и протянула воину. Как же мало я ещё про волшебство и колдовство знаю…

— Есть у вас куда пойти? — Джастер взял чашку, но смотрел на крестьян. — Родные или ещё кто?

— Исть, милок, — отозвалась старуха, пока дед негромко кряхтя, пошаркал из сарая «до ветру». — В Корзунях у маво деда родня, у Сумика с Лушкой тож тама тётка по мамке.

— Есть, есть, — закивали и женщины, улыбаясь так, словно речь шла о поездке в гости, а не о случившейся беде.

— Янига, посмотри там, что ещё, — Джастер покосился на меня так, что я поняла его без лишних слов.

Молча сунула руку в его торбу и не удивилась, когда под пальцами почувствовала пять металлических кругляшей. Он прав. Нечего жадничать. Помочь надо в беде. Они всё потеряли, а мы ещё заработаем.

— Вот, держите, — я достала монеты, и едва не лишилась дара речи, поняв, что в моих руках золотые «бутоны».

— Ох ты, батюшки… — старуха, не смотря на возраст, оказалась глазастой. — Неужто, денюшка?

— Денюшка, — я встала и раздала по монете оторопевшим людям. Только старикам досталась одна на двоих. — Вам, на новое хозяйство.

— Ой, золото… — Нинира прикусила монету. — Настояшше…

— О детях позаботьтесь. Чтобы сиротами не остались. — спокойно и весомо сказал Джастер. — Тогда и деньги впрок пойдут.

— Непременно, милок, — закивала старуха. — Мы с дедом своих не нажили, хоть чужих поняньчим…

Агила и Олекша, зажимая монетки в руках, смотрели в сторону и молчали, думая каждая о своём. Нанира, закатывая глаза от восторга, припрятала золотой в самом надёжном месте — на груди.

— Вот и хорошо, — Джастер словно и не заметил этого. — А ты что молчишь?

Керик вздохнул. «Бутон» он растеряно держал в раскрытой ладони. Левой.

Правой рукой он пользовался осторожно.

— Некуда мне податься, мил человек, — вздохнул крестьянин. — Никого не осталось, тут всё сгорело…

Олекша вздохнула, виновато покосилась на соседок и подошла к страдальцу.

— А пойдём со мной, Керик. Ты один теперича, я одна осталася… Хоть на Взгорках, хоть в Корзунях где домишко поставим, ребятишек вон Гранькиных да Мальковых возьмём на воспитание…

Керик не успел ответить. Нанира недобро покосилась на соседку, и выпрямилась, уперев руки в бока.

— Дождалася, Олекша, свово щастя? — она едва ли не плевалась ядом. — И мужа с детками схоронить не успела, тут же к другому рванула! Да ишшо и приданое его урвать хошь! На золотишко чужо позарилась!

— Да как ты можешь такое говорить, Нанира! — женщина оскорблённо вскинулась в ответ.

— Да так вот могу! — завистница зло прищурилась, а мне захотелось встать и огреть её чем-нибудь тяжёлым. Заодно и деньги забрать обратно.

— Енто ж уся деревня знает, шо ты по нему с малолетства сохнешь! А вот те назло его себе возьму! Ты стара ужо, а я хороша да молода! А он, хучь и вдовый таперича, а работащщи…

Керик побледнел, сжав золотой в кулак. Ещё вчера у него была любимая семья, а сегодня чужие бабы чуть ли не пополам рвали. Только вот Олекша любила человека, а Наниру, кроме богатства и себя, ничего не волновало…

Но вмешаться я не успела.

— А ну тихо. — негромко, но грозно прервал спор Шут. — Что разгалделись? Чай он не дитя, сам решит, чего хочет.

Бабы закрыли рты и отвернулись друг о друга, проглотив всё несказанное.

А Джастер допил отвар, убрал чашку в торбу и вышел на луг.

Солнце почти разогнало туман, и теперь сгоревшую деревню было хорошо видно.

Только вот… Только вот от неё больше не пахло смертью и страданиями. Просто заброшенная деревня.

Даже погорельцы смотрели в её сторону с горечью, но без той боли, что вчера рвала им души.

Неведомо как Шут сумел не исцелить их раны, но сделать прошлым. Тем, что уже пережито.

Вот и тихие шепотки между Агилой и Олекшей о том, кто каких мальчишек себе возьмёт. Вот и старики, ласково гладящие по головам Сумика и Лушку. Вот и Керик, вновь крутящий в руках золотую монету, да поглядывающий то в сторону деревни, то, украдкой, на Олекшу.

Даже Нанира перебирала растрёпанные волосы, прихорашиваясь, как могла.

Ещё вчера убитые горем, сегодня все они были готовы жить дальше.

И это было настоящее чудо.

Сам же виновник этого волшебства стоял по колено в траве лицом к солнцу и словно танцевал медленный и странный танец. Движения были плавными и неспешными, а иногда он и вовсе замирал на несколько моих вздохов.

— Дядька, а ты чаво делашь? — Любопытный Сумик проскользнул у меня под рукой и остановился возле Шута, дёрнув его за рубаху.

Что за несносный мальчишка!

Но Джастер, вопреки всему, не рассердился.

— Силой наполняюсь, — улыбнулся он, потрепав назойливого мальчугана по тёмным вихрам. — Живой.

— А как это? — округлились глаза у мальчишки. — Нешто по-колдовски?

— По-людски, — рассмеялся Джастер, легко щёлкнув пальцем по любопытному носу. — Знаешь, как мудрые люди раньше говорили? Утром встал — потянись, солнышку улыбнись, миру поклонись, Шанаку помолись да за дела примись.

Сумик засмеялся.

— Чудной ты дядька, опять смешно молвишь! Шо за Шанак-то такой?

— Шанак миру и людям отец небесный, — спокойно ответил воин. — А Датри — жена его, всем людям мать. Они все молитвы слышат, на все отвечают.

— Эх, от не ведал я, что услыхать таки речи внове придётся… — из сарая вышел дед. — Верно молвишь, мил человек, ох верно. Забыли мы мудрость предков наших, и богов забыли, вот и пришла беда…

— Беда пришла и ушла, а мудрость да богов вспомни и не забудь. — ответил Шут.

— Э, старый, нашёл, ко слухать, — махнула рукой Нанира. — Балабола бродячего! Он те сказок-то намелет, да токма с них муки не навеешь, хлеба не напечешь и в рот не положишь!

— А мои сказки в душу кладут, — снова усмехнулся воин, — да в мыслях толкут. Кто суть добыл, тот и сыт ходит.

— Как же они услыхат-то? — Олекша опиралась плечом на столб. — Она, небо-то, высоко да далече… Докричишься рази?

— Так на то людям и душа дана, чтоб с богами беседы вести. Ты в душе скажешь — Шанак с Датри и услышат и ответят.

— Агась, и услышут, и ответют, — тут же огрызнулась Нанира. — И ты Олекша, туда же, развесила уши-то, как дитя малое…

— Злая ж ты баба, Нанира — сердито сплюнул дед. — Ядовита шо змея! Он, можа, и балабол, а токма от его сказок на душе веселей да жить радостей. А тя послухать — жить не хоца!

— Те старый, о душе самый раз и думать, — огрызнулась та. — А я баба молода да хороша, мне о теле думать треба!

— Пора вам, — Джастер снова пресёк споры. — Солнце уже высоко, а идти далеко. Да ис малыми вы.

— И то верно толкуешь, милай, — бабка держала за руку Лушку. — Покуда мы до свёртка-то добредём, ужо за полдень перевалит.

— Благодарствуем, добры люди, — Агила тоже вышла на солнце. Трое мальчишек тёрлись между ней и Олекшей, затеяв игру подарками Джастера. — Сколь уж вы нам помогли, век благодарны будем!