Достойный сын

Благодарно кивнув, Кви приоткрыла дверь в бокс интенсивной терапии и бочком протиснулась внутрь. Как она и думала, взгляд, с которым Кренник встретил ее появление, был угрюмым и враждебным. Да и в целом полковник выглядел потрепанным и крайне усталым. Руки, лежавшие поверх тонкого одеяла, сжались в кулаки — он явно был готов отстаивать свою правоту, но этого не понадобилось.

— Вы были правы, — выдохнула Кви, и в голосе ее прозвучали удивление и восторг. — Но как?

— «Ксантум», — одним словом пояснил Кренник и снова замолчал, на этот раз настороженно. Под синими глазами собрались мрачные тени, скулы заострились. Он выглядел, словно губительный клинок, отравленный собственным ядом. Острый и безжалостный.

Кви упрямо наклонила голову.

— Этот препарат опасен! Из тех, кто принимал его, в живых остаются единицы.

— И вы знаете это не понаслышке, верно? — вдруг спросил Кренник.

Омвати резко вскинулась, готовая, в свою очередь, держать оборону, а он тихо продолжил:

— С вами когда-нибудь бывало так: решение загадки где-то рядом, стоит лишь протянуть руку и схватить этот сияющий сгусток, зажать в кулаке, познавая все тайны Вселенной… И тут вы понимаете, что парализованы и не способны на хоть какое-то действие. Даже хуже. У вас и рук-то нет.

Кви вздрогнула, закусив губу. Взгляд ее заметался, словно она пыталась сбежать. Будто была в чем-то виновата. Орсон горько усмехнулся.

— Вы уже не в первый раз слышите эти слова. Пусть и в другой формулировке, и сказанные разными голосами. Однокурсники, бывшие друзья, коллеги… Все они слишком поздно поняли, что им не тягаться с вами, и даже особые препараты бессильны поднять их уровень на нужную ступень. Вы же умница, Кви Ксукс, и должны понимать, почему для исследования «Воронки» привозили все новых и новых специалистов, хотя прямо здесь, на Мау, был свой собственный маленький гений.

Бледная и хрупкая Кви съежилась еще больше. Конечно, она уже думала над этим и пришла к правильному выводу. Вот только произнести эту правду вслух оказалось неожиданно больно и стыдно.

— Правильно, — помог ей Кренник. — Потому что эта тайна — смертельная, а гениев в Галактике слишком мало. Вы — слишком ценный ресурс, госпожа Ксукс. Остальными можно и пожертвовать. Создать «Усмиритель солнц», — он намеренно использовал термин, придуманный Кви, — совсем не то же самое, что чинить прогнивший древний артефакт. Искать истершуюся от времени деталь и вполовину не так интересно, как изобретать резонансные торпеды, рвущие в клочья сверхновые. Но это все, на что способны такие, как я, профессор Каддар, полковник Чарм… Создавать шедевры нам не под силу.

— И вы решили, что «Ксантум» вам поможет? — содрогаясь от ужаса, прошептала Кви.

— Он дал необходимый толчок. Искру. То, что играючи удается вам или Галену Эрсо, мне стоит всего — здоровья, лет жизни, ментальной стабильности… Все ради одного мгновения вдохновения. И да, мисс Ксукс, это того стоило.

— Что теперь будет? Когда Сиврон поймет, что вы были правы?

— Я как раз думаю над этим, — со слабой усмешкой произнес Кренник, откидываясь на приподнятое изголовье больничной койки и прикрывая глаза. — Эта загадка — как сфера Гинора. С каждым новым уровнем лабиринт становится все изощреннее.

— Вот бы найти в нем ту самую уязвимую точку, — согласилась Кви.

Их взгляды встретились, и они обменялись одинаковыми улыбками.

* * *

Проваливаясь в глухое забытье, вызванное лекарственными препаратами и крайней степенью утомления, Орсон совершенно не желал видеть снов. Ни обычных, ни связанных с прошлым, все еще тонущим в темной пелене забвения. Где-то на краю сознания все еще существовал медблок станции Мау и ритмичные, мяукающие звуки сирены, но Орсон уже видел перед собой парту с затертыми надписями и слышал, как скрипуче открывается дверь в класс…

Между рядами парт ходили несколько прибывших гостей в зеленой форме высокопоставленных офицеров Старой Республики. Они внимательно разглядывали сирот, уткнувших взгляды в темное дерево ученических столов. Орсон помнил наставления преподавателей — не поднимать глаз, не смотреть в лица гостей. Военные, тем временем, расспрашивали о потенциале детей, и в ответ звучали какие-то цифры. Орсон очень надеялся, что его заберут отсюда. Куда угодно! Хоть в армию. И в этот момент он услышал свое имя, произнесенное преподавателем.

Лучше бы это была армия. Орсона и еще нескольких мальчиков и девочек из приюта перевезли в шаттле с задраенными иллюминаторами куда-то очень далеко от Сативран-Сити. Это путешествие длилось несколько долгих часов, а после начались пять лет жестокого обучения. Многие дети не выдерживали такого ритма, но организаторы странной «школы» позаботились и об этом. Каждый день дети принимали горсть таблеток, от которых у Орсона в первое время кружилась голова и накатывала тошнота, тряслись руки и колотилось сердце… Но постепенно тело приспособилось к нагрузкам, и он понял, что с помощью этих препаратов лучше запоминает материал, дольше работает, а спит меньше, при этом ощущая себя отдохнувшим.

Им часто напоминали — от их трудолюбия и усердия зависит будущее Галактики. Ведь они особенные. Достойные сыны и дочери Великой Матери, и их миссия — с каждым днем приближать ее торжественное возвращение, несущее свободу всем разумным существам. Орсона не интересовало, какого рода свободу имеют в виду лекторы. Его захватила чудовищная игра, в которой каждый проигравший его соперник, оказавшийся не таким умным, сильным или удачливым, просто исчезал за одной из матово-серых дверей и больше не возвращался.

Орсон проснулся больным и разбитым. В висках пульсировала кровь, она же ощущалась на языке. Последствия применения «Ксантума» наложились на сведения из дневника безумного профессора, породив сущий кошмар. Ведь он не может быть частью его прошлого, верно?

Достойный сын. Орсон фыркнул, потешаясь. Вряд ли он когда-либо соответствовал этому определению.

* * *

Восстановление протекало феноменально быстро. Доктор Тавин даже в удивлении качал головой, что-то бормоча себе под нос, просматривая информацию с мониторов. Сиврон топтался рядом, хмуро глядя на безмятежно улыбающегося Орсона, и в который раз уточнил:

— Так он может вернуться к работе и не…

— Если господин полковник почувствует недомогание, он сразу же сообщит об этом, верно? — В голосе дока послышалась угроза, и Орсон вынужденно кивнул.

— Прекрасно, — с облегчением выдохнул Тол Сиврон. — А теперь вы с Кви Ксукс объясните мне, что такого обнаружили и как это поможет в работе над «Воронкой».

— При чем здесь мисс Ксукс? — Орсон остановился, с удивлением уставившись на Сиврона. Наполовину одетый китель нелепо топорщился на сгибе локтя. Тви’лек раздраженно взмахнул рукой, ответив:

— Она весьма заинтересовалась расследованием, так что именно ты должен объяснить нашей звезде физики, что ничего нормального в твоих методах нет.

В лаборатории было непривычно людно: у двери стоял и флегматично пережевывал стим-жвачку Лей Рауд, в чьи обязанности входило обеспечение порядка, Тол Сиврон измерял шагами длину стола, превращенного Кренником в своеобразный ложемент, Ретар скромно сидел в углу, стараясь не привлекать внимания начальства, а Орсон и Кви доказывали состоятельность своей теории. Выслушав их сбивчивые объяснения, Тол остановился и, нахмурившись, сказал:

— То есть то, что услышал Кренник в наркоманском бреду, и в самом деле музыка?

— И очень красивая, — подтвердила Кви. Она привычным жестом поправила на носу съезжающие очки и мечтательно улыбнулась. — Я бы сказала, мелодия очень похожа на колыбельную.

Бледный, все еще выглядевший изможденным, но пылающий азартом Орсон подхватил:

— Мы могли бы собрать здесь всех тех, кого набирали из местных, и дать им прослушать запись. Возможно, наличие генетической памяти подскажет им назначение этой музыки, и мы поймем, куда двигаться дальше.

— Это самое безумное, что я слышал со времен бредней спятившего Суллика, — покачал головой Сиврон. — Прежде чем давать вам какие-либо разрешения, я хочу сам прослушать музыку.

Кви включила запись, и из динамиков полилась укрощенная мелодия. Ее плавные переливы ничем не напоминали дикий скрежет и визг, что издавали черные дыры в слышимом спектре. Наконец Тол махнул пухлой ладонью, буркнув:

— Надеюсь, больше никто не пострадает из-за ваших идей.

Тол удалился в сопровождении Лея, но вдруг из угла, в котором сидел до того молчавший мальчишка-библиотекарь, послышалось робкое:

— Мисс Кви, не могли бы вы оставить нас наедине?

Омвати недоверчиво оглянулась на Кренника, но тот лишь согласно кивнул. Ему была важна любая информация. Пожав узкими, хрупкими плечиками, Кви вышла, и зал лаборатории погрузился в напряженную тишину.

— Это не колыбельная, — тихо произнес Ретар, подходя ближе к Орсону.

Вид у младшего библиотекаря был испуганный и какой-то подавленный.

— Ты слышал эту музыку раньше?

Орсон старался не давить, не торопить, потому что видел, как тяжело даются Ретару слова, как тщательно подбирает он формулировки.

Кивнув, Ретар едва ли не шепотом спросил:

— Известно ли вам что-то о культе Мортис?

Орсон едва не застонал от досады. И здесь наследил какой-то культ! Что за чертовщина тут творится? Но вслух он лишь коротко сказал:

— Нет.

— Так и должно быть. — Ретар воровато оглянулся на дверь и продолжил, явно нервничая: — Его запретили еще лет восемьдесят назад. Последнюю ячейку, находившуюся на Кесселе, выбили, когда мне было лет шесть. Но моя бабка… Она была из последователей Мортис и много рассказывала мне об этом. Родители не верили, называли ее рассказы сказками, а ведь именно она пела мне эту песню. Это не колыбельная. — Голос Ретара стал едва слышен. — Это ритуальная песнь «Утешение Матери».

Орсон вздрогнул, но ничего не сказал, продолжая пытливо всматриваться в лицо мальчишки. А тот уже едва шевелил бледными губами.

— Она поется в те утренние часы, когда обе станции «Балансир» и «Воронка» оказываются на одной линии звездной оси. Так говорила мне бабка. В этой песне мы просим прощения у той, что была предана своей Семьей и ввергнута в безумие.

Ретар сложил дрожащие пальцы пирамидкой на уровне груди, и Орсон испытал тошнотворное чувство страха, почти ужаса, когда понял, что в следующее мгновение произнесет Ретар.

— Мудрость Отца. Великодушие Дочери. Ярость Сына. Мортис.

— Что ты можешь вспомнить о «Достойных сынах»?

Ретар непонимающе моргнул, и Орсон спросил еще раз:

— Что говорила твоя родственница о последователях Матери?

— Изгои, — тихо отозвался мальчишка. — Безумцы, отвергнутые и потерянные. Они считают, что являются плотью от плоти Матери, ее особенными детьми, и жаждут вернуть ей свободу. Я… Я не помню всего. Знаю только, что бабушка очень боялась того, что произойдет, если изгои осуществят свои сумасшедшие планы и о-освободят… ЕЕ.

— У нее есть имя? — Орсон не думал, что так уж хочет узнать ответ на свой же вопрос, но он был просто обязан задать его.

Ретар снова обернулся. Его тревожный взгляд обшарил углы зала, тонувшие в тенях. Приблизившись к Орсону почти вплотную и наклонив голову, он прошептал всего одно слово: