Когда наступает рассвет

3

Домна сняла валенки, поставила сушить на печку, а сама взобралась на полати. Ах, до чего же мягкой с усталости показалась ей соломенная постель! Подушки у Катерины большие, длинные, вроде детских перинок. Дядя Микул, видать, неплохо лесовал!

Да, жалко, что Викул Микула схватили. Но, может быть, Катерина поможет. К началу наступления надо успеть вернуться.

Мысли стали путаться, и Домна не заметила, как заснула.

Долго ли она спала, не могла понять. Сквозь сон уловила в доме приглушенные голоса, мгновенно проснулась и, не двигаясь, стала прислушиваться. Полушепотом с кем-то разговаривала Катерина, по-видимому, у стола. Другой голос тоже был женский.

Приподняв голову, Домна огляделась. В избе полумрак, чуть теплится коптилка. Окошка под голбцем не видно, — значит, на улице стемнело.

Незнакомый голос внизу продолжал рассказывать. Затем спросила Катерина:

— Как же ты смогла, Настенька, убежать?

«Значит, дочка вернулась», — решила Домна и, приподнявшись на локтях, посмотрела вниз. За столом сидели девушка и мальчик-подросток. Домна узнала Петра. Напротив, облокотившись, Катерина печально слушала дочь.

Пламя коптилки освещало худенькое лицо девушки, с темными бровями и большими, смелыми, как у матери, глазами.

Выслушав рассказ дочери, Катерина спросила:

— Ну и куда же выгрузили сено?

— Подвезли к дому Дарук Паш. Богато он живет, шесть коров с телками держит… Хотели свалить на огород за тыном, да выскочил хозяин и давай нас ругать! Заставил перетаскать на сеновал. Хотели въехать на взвоз, куда там! Не пустил. Не велики баре, говорит, перетаскаете. Сначала вилами покидали, а потом охапками носили. Пришли солдаты, заигрывали с девушками. Мы думали, помочь нам хотят, а они норовят в угол затащить, так и хватают везде… — Брови девушки сдвинулись. — Остатки сена мы бросили, сели в сани и ускакали!

Мать облегченно вздохнула:

— Хорошо, что обошлось, не обидели вас солдаты. От них добра не жди!

Домна кашлянула. Женщины взглянули на полати. Катерина, поняв, что гостья не спит, сказала:

— Иди к нам, Машук, поешь вместе с ребятами.

Домна спустилась и села рядом с мальчиком, улыбнулась ему:

— Здравствуй, Петря! Не узнал?

— Узнал! — коротко ответил мальчик, с любопытством разглядывая гостью. Видно было, что тетка Катерина успела предупредить сына, чтобы не приставал с расспросами.

Домна протянула руку девушке:

— Здравствуй, Настук! Вернулась? Жива-здорова?

— Как видишь! Бери ложку, хлебай! — Настя придвинула Домне миску.

Руки у нее маленькие, теплые, но загрубевшие от работы и мороза.

Настук рассказывала, что видела в селе:

— Белые взбудоражены, роют окопы, село похоже на разворошенный муравейник. Везде патрули. Слышно, и сам Латкин тут. Он у брата остановился, у Луки.

Вскоре пришла старуха с детьми. Настук спросила:

— Куда вы, бабушка, ходили с Сандрой и Мишуткой?

— К Агафье посидеть. Пусть, думаю, гостья спокойно поспит. У этих балаболок языки ни на минуту не умолкают. Только и молчат, когда спят… К нам обещали девушки прийти на посиделки, будем вместе вечер коротать. Я им сказала: у нас в гостях Машук… Приходите обязательно!

— Вечно суешься, где тебя не спрашивают! — укоризненно сказала Катерина и с тревогой спросила Домну: — Не помешают ли они тебе? Правда, девушки славные.

Домна успокоила ее:

— Пусть придут, веселее будет. Поговорим, посудачим, может, что нужное скажут.

— Если тебе не помеха, нам и подавно. Они недолго, посидят и уйдут, — сказала Катерина и тихо шепнула Домне: — Ночью придут мужики. Петря пойдет за ними.

Катерина помогла одеться мальчику, что-то тихо сказала ему у порога, и Петря быстро вышел из избы.

Девушки перенесли на голбец коптилку и устроились вокруг нее. Сандра с Мишуткой принялись играть в лодыжки. Домна затеяла веселую возню с детьми. В тот момент, когда мальчик стал горячо доказывать, что Домна промахнулась и не попала в его лодыжку, с шумом открылась дверь и бойкий девичий голос произнес:

— Тетушка Катерина, пусти нас посумерничать!

Катерина спустилась с голбца:

— Проходите, милые! Будем вместе сидеть, И вы, запечники, спускайтесь. Настук, Машук, идите сюда…

Домна выглянула между брусьев: положив свои прялки на широкую лавку, раздевались две девушки. Обе в сарафанах из домашней пестряди, в ситцевых платочках. Одна в ситцевой цветастой кофте, на другой белая холщовая рубаха с пышными рукавами. Невысокая девушка с живыми черными глазами, в ситцевой кофточке, подхватила Мишутку на руки, шутливо тормошила его:

— Мишук, ты гляди-ка, какой уже большой вырос! Когда придешь меня сватать? Вот поцелую, и сразу у тебя усы вырастут!

Отбиваясь руками и ногами, Мишутка отчаянно завопил:

— Мам, зачем меня Наталка обижает?.. Пусти, нехорошая, я тебя не люблю! Я маму люблю…

Наталья, смеясь, опустила мальчонка на пол и села с прялкой у окна. Ее подружка, высокая, тонкая, как ива на берегу Вычегды, с голубыми несмелыми глазами, уже сидела за прялкой рядом с Наташей и Мишуткой и улыбалась.

Домна и Настя спустились с голбца. Соседские девушки с любопытством разглядывали из-за своих прялок незнакомую гостью. Домна развернула свой узелок, вынула кудель, веретено и взглянула на Катерину.

Та сказала девушкам:

— Это Машук, Дарьи дочка, погостить пришла. Погоди минутку, Машенька, схожу в холодную половину, принесу тебе свою прялку.

Вскоре она вернулась с разукрашенной резьбой легкой прялкой и подала Домне:

— Это еще моя девичья! Видишь, какая аккуратненькая!.. А вам, девушки, я принесла смолку пожевать. — Катерина поставила на стол в маленькой берестяной корзиночке комочки застывшей душистой смолы-живицы. — Выбирайте, кому что нравится, тут и от ели и от лиственницы есть. Я сама больше от лиственницы люблю: смолка ее вкусная, да и прясть с ней способнее, слюны от нее больше.

Девушки, весело переговариваясь, потянулись к корзиночке и стали выбирать смолку по своему вкусу.

Только успела Домна наладить прялку, как вошли еще несколько женщин. Та, что постарше, поклонилась:

— Доброго здоровья всем! Катерина, мы к тебе посумерничать. Не выгонишь поди?

— Раздевайтесь! — радушно отозвалась та. — Агафья, скидывай полушубок! Глафира, проходи. У нас сегодня тепло, железную печку подтопили. Сейчас огня прибавим, светлее будет.

Усадив соседок, Катерина принесла ламповое стекло, почистила его, вставила в горелку, подняла фитиль:

— Теперь виднее будет, а то с коптилкой ослепнуть можно.

Агафья вздохнула:

— А мы с лучиной сидим. Керосин кончился.

— И мы сидели без керосина. Брат выменял на беличьи шкурки, дал куницу в придачу, вот и с нами поделился. Сегодня вон целый воз дров привезла, живем пока! — бодрилась Катерина, печально улыбаясь своим словам.

Домна усердно пряла, прислушиваясь к их разговору. Веретено ее, направляемое ловкими и сильными пальцами, крутилось бойко и со звонким жужжанием. Нитка у нее получалась ровная, крученая, так что даже Агафья похвалила:

— Вижу, мастерица ты, Машук, прясть, позавидовать можно!.. Выросла, невестой стала! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Мы с твоей родительницей подружками были, и скажу — в одно время обе на одного парня заглядывались, даже поссорились между собой по этой причине…

Девушки заулыбались. Черноглазая Наталья, вскинув глаза на Агафью, спросила с лукавинкой:

— Это правда, мамук? Расскажи, как вы повздорили с Машиной мамой? Какой такой парень вам обеим в сердце занозой влез? Красивый?

— Ишь чего захотела, озорница, расскажи ей. По правде говоря, и рассказывать-то нечего. Недолго мы серчали друг на друга. Как узнали, что тот потихоньку от нас навещает вдовушку, обе отшили его. Вот и сказке конец…

— Кто он такой? Как зовут?

— Кто да кто! И все-то тебе надо знать. Зовуткой зовут. Ну, коли хочешь знать, скажу — Макар Иван, вот кто.

— Макар Иван? — удивилась Наталья. — Такой старый да противный? Нашли из-за кого ссориться! Только и знает сосать трубку да прокуренные зубы скалить: «Э-э, нашты, того-этого!» — девушка смешно скривила лицо, передразнивая Макар Ивана.

Все расхохотались. Агафья, покачав головой, тихо заметила дочери:

— Ты не хули его! Раньше он был не таким.

В сенях брякнуло кольцо, и было слышно: в потемках кто-то нащупывал ручку дверей.

Через порог перешагнул мужик в заячьей шапке, с увесистой трубкой в зубах. Не вынимая изо рта трубки, он сказал, слегка гнусавя:

— Прохожу, нашты, мимо, вижу — свет. Давай, думаю, загляну…

Девушки не могли удержаться от смеха. Заулыбались и Катерина с Глафирой. Сидевшая на подножке голбца бабка и та захихикала.

Человек оглянулся с недоумением: с ума посходили? А смешливая Наталья хохотала, катаясь по лавке.

Мужик недоуменно спросил:

— Что случилось, господь с вами? Катерина, нашты, посмотри, того-этого, не в саже у меня лицо? — Вместо «знаешь ты» он выговаривал «нашты», и это делало его еще более потешным.

Катерина, утирая слезы, прикрикнула на девушек:

— Хватит вам, хохотушки! Проходи, Иван, садись. Никакой сажи, просто так смеются. Присаживайся к девушкам ближе, а хочешь — устраивайся между мной и Агафьей. За кавалера будешь. Не обижайся: им только палец покажи, покатятся со смеху.

Агафья, освобождая для мужика место, заметила негромко:

— Сказывали, Макар Ивана белые послали за грузом, а он, гляди, как миленький, по вечеринкам шатается…

Иван неторопливо выбил кресалом огонь и, раскурив чя трубку, отозвался:

— Макар Иван не поглупел еще окончательно. Лошадь у меня захромала, на водопой еле добирается… Возвращаюсь с водопоя, вижу — огонь у вас. Не хозяин ли, думаю, вернулся? Вот и решил наведаться…

— Только попадись им в руки, — вздохнула Катерина, — добром разве вырвешься! Ты, Иван, в волости был. Что там слышно?

— Ничего хорошего! Белые совсем озверели, лютуют, что ни попадет, тащат у мужика, подводы собирают. Бежать, что ли, ладятся? Куда ни глянь, везде солдаты с ружьями… А про Микула рассказывают: жив он, в амбаре томится.

Агафья перекрестилась, заговорила сокрушенно:

— Старики сказывали: светопреставление скоро будет. Может, уже началось? У нашего брата бедняка грехов много ли? В голоде да холоде живя, неужто не сквитались? На том свете хоть покрасуемся. Вот он, рай-то, какой славный! — Концом веретена она показала на лубочную картину, висевшую над головой Домны.

— Зачем нам тот свет да рай небесный! — возразила Катерина. — На этом свете по-человечески бы пожить немножко. Учитель наш Алексей Васильевич говорил: никакого рая нет. В этой жизни надо устраиваться по-настоящему. Оно, пожалуй, и верно! Как думаешь, Машенька?

— Нарисовать все можно, — вглядываясь в картину, отозвалась Домна. — Давеча я ее уже видала: красиво намалеван рай небесный, да поглядите, кто туда спешит?

Все, кто были поближе, потянулись к картине, а Наташа с Настей, оставив прялки, пододвинулись вплотную к Домне.

— Глядше, кто в рай идет? — показывала Домна. — Монахи, архиереи, купцы… Волосы у купчин намаслены, блестят, а у купчих пышные сарафаны! Не то что у нашего брата — пестрядь домотканая. Найдешь ли среди них бедняка? Вот они, ниже смотрите. Женщины с измученными, высохшими лицами, мужики в лаптях, фабричные в опорках — этих в ад. В раю для них места нет. Для бедного место в аду, среди бесов чумазых.