Прощаться не будем!

— Ну и чего ты? Легкой смерти искал? — сказал он.

— Да лучше сдохнуть, чем тебя видеть каждый день, как ты кулаки об меня чешешь! — прошепелявил я в ответ.

— Ну-ну, поправляйся! — сказал он, и тут же удалился из лазарета.

Пролежал я не долго. Уже на следующие сутки меня отправили обратно в камеру. Допросы вскоре прекратились. Питание было скудным и за это время я очень сильно потерял в весе. В один из вечеров, мы с Иванцовым завели разговор:

— Павел Семенович, как продвигается ваше дело? — спросил я, сидя на верхнем ярусе нар, и смотря в окно.

— Да ни как Алексей. Меня уже давно никуда не водят. Ни допрашивают, даже ни бьют. Скорее всего, со мной уже давно определились… — скорбно вздохнул он.

— Вы знаете, я только сейчас, наверное, начинаю понимать всю ценность жизни. Столько всего я пережил за это время, а вроде еще и не пожил. Скоро приведут приговор в исполнение и все закончится.

Полковник подошел ко мне, уперся руками о нары и тихо произнес:

— Я хочу дать тебе один совет! Как бы тебе трудно не было, всегда оставайся человеком! Даже под дулом пистолета, даже под угрозой смерти, ни теряй человеческого лица! Смерть она конечно штука такая. И если уж так случилось, то смотри «костлявой» в глаза с гордостью. Тело ты можешь не уберечь, а вот честь и душу сохранишь. Пусть ты прожил и малейшую часть времени, ведь для вселенной двадцать лет мало, ты гордись тем, что ты защищал свою Родину и своих родных. Пусть они все видят, что тебе ни сколько ни страшно.

— Спасибо вам, Павел Семенович! Вы спасли мне жизнь, вытащив из петли, но видимо за зря. Я думаю, что мы с вами еще увидимся! Ни на этом свете, так на том! — замолчал я на мгновение, после чего улыбнулся и продолжил: — Товарищ полковник, а давайте хотя бы в последние минуты нашей жизни, мы помечтаем о светлом будущем.

Иванцов по-отечески приобнял меня за плечи и улыбнувшись, ответил:

— Эх дорогой ты мой, Алексей! Ты еще слишком молод, чтобы умирать. Давай помечтаем, конечно! Вот чего бы ты сейчас хотел?

— Я бы хотел познакомить вас со своей женой! Чтобы мы все вместе, после войны встретились и поужинали в каком-нибудь дорогом ресторане. Отметили нашу победу! Заказали бы борща с пампушками, картошечки деревенской с селедочкой, и затравили бы все это по двести, а можно даже по триста грамм столичной водочки. Как вы считаете? — улыбнулся я, глядя ему прямо в глаза, в которых я увидел каплю некоего счастья, от услышанных слов.

— Как скажешь! Можно и по триста грамм! — ответил он, улыбаясь уголком рта.

— По дому сильно тоскуешь?

— Вы даже представить себе не можете как! Жизнь готов дьяволу продать, лишь бы на жену взглянуть. А вы?

— А у меня только сын один остался. С женой в разводе еще с начала войны.

— А сын у вас где сейчас?

— Воюет, где-то воюет! Весточки от него с осени 42-го не было.

— Живой товарищ полковник! Он еще напишет, вот увидите!

— Ну дай бог, если так! — опустив голову он глубоко задумался.

— Павел Семенович, а вы верующий? — вдруг спросил я.

— Верующий, а что такое? — его будто бы взбодрил этот вопрос.

— Научите меня веровать пожалуйста? Я за всех нас молиться буду!

Иванцов улыбнулся и сказал:

— Действительно Алексей, в этих стенах да в нашем положении только молиться и надо! А вообще это дело правильное. Душа должна разговаривать с богом, не только когда тебе плохо, но и когда тебе хорошо. Ты должен благодарить его за каждый прожитый день, ибо он помогает тебе выжить!

Я спрыгнул с верхнего яруса и взяв его за руку спросил:

— Так научите?

— Научу! Я научу тебя одной молитве, она помогала мне во всех случаях жизни! Становись к окошку! — сказал он, и показал мне для начала, как правильно креститься.

— Вот хорошо! А теперь закрой глаза, отвлекись от всех мыслей, и крестись после каждого сказанного тобой слова. Повторяй за мной: Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь!

— Красивые слова Павел Семенович! Я обязательно их выучу! — сказал я, после проведенного молебна, — даже на душе как-то легче стало!

— Вот и хорошо! Я с этой молитвой в первую мировую, в атаки поднимался, — присев на свою койку, ответил он, — ладно сынок, давай-ка спать! Поздно уже!

Таким образом мы делили наше общее горе. Прошло еще пару недель. Про нас окончательно забыли. Уже и прекратились допросы, и еду начали давать более-менее нормальную.

Утро следующего дня началось как обычно. За окном уже сошел снег. Наступала весна. Ничто не предвещало беды, как вдруг к нам в камеру зашли двое.

— Подследственный Иванцов, на выход! — сказал один из них.

Полковник, поправив свой изодранный и испачканный запекшейся кровью китель, пригладил остатки седых волос на голове и заведя руки за спину, проследовал к двери. Вдруг он остановился в дверном проёме и повернувшись ко мне лицом, произнёс:

— Прощай, сынок! Береги себя!

Мы проводили друг друга взглядом. Они ушли и закрыли дверь, оставив меня одного в камере. Я понимал, что скоро они придут и за мной. Через десять минут после того как генерал покинул камеру, в проходной прозвучал глухой выстрел. Через какое-то время послышались шаги в мою сторону.

Выполняя наказ Павла Семеновича, я застегнул пуговицы на гимнастерке, оправился и принял стойку смирно. Ко мне в камеру зашли те же двое:

— Подследственный Петровский, на выход!

Улыбаясь им в лицо, я завел руки за спину, и не показывая страха, начал насвистывать всеми знакомую мелодию:

«От чего ты спросишь я всегда в печали,

Слезы подступая, льются через край…»

Меня вели по мрачному коридору. Далее завели за угол, где не было ни входа, ни выхода, только одна белая стена, обагрённая кровью казнённых предателей. Меня поставили лицом к стене, на который были свежие брызги крови, видимо от только что казненного полковника Иванцова. Сзади послышался щелчок открывающейся кобуры и затем последовал голос Зубова:

— Ну, вот и всё! Есть что сказать? Может, какие пожелания будут, ты говори не стесняйся?

— До встречи на том свете, гражданин Зубов! — ответил я, после чего зажмурившись, начал шепотом читать молитву.

— Хм, не густо! Ну да ладно! Заряжай! — приказал он конвоирам.

От страха я стал выкрикивать молитву во весь голос, теряя свой рассудок от происходящего.

— Огонь! — воскликнул Зубов.

Три одновременных выстрела произвели конвоиры над моей головой. Я упал на колени и держась за голову, прокричал:

— Суки вы паршивые! Как же мне все это надоело!

— Закрой рот! Расстрел для тебя — это слишком легкая смерть! — произнёс вдруг Зубов, убирая оружие в кобуру, после чего подошел ко мне и продолжил:

— Ты разжалован в рядовые, с лишением всех наград, без права переписки! Сейчас за тобой приедет машина, и поедешь на передовую. Глядишь там и пользу родине пронесешь!

Эпизод 21: «Штрафбат»

Наступила фронтовая весна. В начале апреля, мы в составе пяти человек прибыли в населенный пункт Шепетовка в недавно сформированный пятнадцатый отдельный штрафной батальон, где нас встретил комбат Ададимов. Знаков различий у него не было, так как штрафникам не было положено их носить. После знакомства с командиром, мы с пятью бойцами получили винтовки, каски, патронташ, котелки и фляжку. Наш «батальон смерти» (как окрестят его позже) находился на линии соприкосновения с противником, поэтому бои местного значения были тут делом обыденным. В райцентре находился штаб, где все время находился наш комбат. Зайдя в это полуразваленное здание, я впервые увидел штрафников. Батальон пестрил и уголовниками, и просто осужденными людьми за различные отягчающие проступки. Последних, блатные называли «фраерами»— (человек, не имеющий никакого отношения к блатному миру, чужой в уголовной среде). Уголовники сидели на полу и играли в «двадцать одно» против так называемых фраеров на ящике из-под снарядов.

— Мужики, а где найти комбата? — спросил я, подойдя к плотно сидящей массе уголовников.

Сидящий без гимнастерки с голым торсом мужик, с наколками будто иконостас, повернувшись ко мне лицом, ответил:

— Новенький что-ли?

— Ну да! Только что прибыл!

Рядом сидящий, худощавый парниша, с исколотыми в татуировках пальцами, играя немецким штыком вдруг влез в диалог:

— М-да братва, розы гибнут на морозе юность гибнет в лагерях! Такой моложавый и в наших краях! Тебя как звать-то?

— Алексеем!

— Лёха, назначаю тебя чушком! Я только что свои штиблеты запачкал, наведи комильфо на них! — сказал он, и швырнул мне в грудь свои ботинки.

Взяв в руки его ботинки, я тут же бросил их обратно в него и в грубой форме ответил:

— Я не нанимался тебе твои педали чистить! Найди себе другого чушка! Я спросил где комбат обитает!

— Ты че сука, совсем страх потерял? Ты знаешь кто я такой в натуре? — подорвавшись с места, вдруг забыковал он.

— Ша, Козырь, уймись! — остановил вдруг его тот самый мужик в наколках. Он приподнялся с корточек, и подойдя ко мне пристально разглядывал мое лицо, пожевывая папиросу.

— Фраерок, а мы с тобой раньше ни где ни пересекались?

Присмотревшись в его лицо, я узнал в нем своего старого, давнего дружка, бывшего парня моей Ксении.

— А, точно! Если я не ошибаюсь, Иван кажется! Князь!

— Узнал! Смотрю, живой до сих пор!

— А ты что думал, что после нашей последней встречи я сдохну? — ответил я, презрительно поглядывая на него.

— Хотелось верить! Бабу моя пригрел наверняка, да?

— Я попрошу тебя о моей жене так не выражаться! Зачем ей нужен был такой как ты? Понтов куча, а толку ноль! — улыбнувшись уголком рта, ответил я.

— Ладно ты не быкуй тут! А то быстро на пику посадим! — ответил Иван, достав из рукава финку.

Вдруг наш диалог прервал комбат, который откуда не возьмись появился и тут же вызвал меня к себе.

— Еще увидимся, паря! — толкнув меня в плечо, сказал Иван.

— Увидимся, увидимся! — ответил я, и плюнув ему под ноги, удалился в штаб к комбату.

— Здравия желаю, товарищ комбат, рядовой Петровский прибыл! — несколько шепелявя, представился я.

За столом сидел здоровый, с уродливым шрамом на лице мужчина и одновременно протирая замасленной тряпкой свой наган, он спросил:

— За что к нам сослали?

Так как у меня отсутствовали передние зубы, моя речь со стороны выглядела отчасти забавной. После заданного мне вопроса, я ответил:

— Помог власовцу избежать наказания!

— Это как?

— Дал ему возможность застрелится, а чекисту это не понравилось.

— Ха, ну и речь у тебя сынок, где зубы то потерял?

— На допросах, товарищ комбат!

— Лет тебе сколько?

— Двадцать два!

— Где служил?

— Пятый танковый корпус, сорок пятый отдельный танковый батальон, командир танка, бывший гвардии младший лейтенант Петровский.