Александр Курляндский

7. Диггер Николай и его чек

«Боинг-747» и семьдесят восемь его пассажиров — туристов, переселенцев, бизнесменов, русских, евреев, двух американок и диггера Николая — приземлился в аэропорту «Бен Гурион» глубокой ночью.

Еще при подлете к Тель-Авиву, когда в черноте иллюминатора, в самом низу появилась тонкая светящаяся береговая полоска, стала расти, расти, и вот уже все внизу сияет огнями — праздник, вечное Рождество, Николай подумал, что если удастся реализовать чек, стоит задуматься о месте будущего поселения, и нельзя исключать Израиль, здесь много друзей, знакомых, и как-то жизнь его складывалась, что всегда вокруг были евреи. И в коммуналке, на Покровке, и в институте, откуда его выгнал еврей-декан, и при съемках фильмов. Он хорошо изучил все хорошие и не очень черты этой нации. Из хороших надо бы отметить, что все они неплохо знали русский язык.

Полет Николая в Тель-Авив не был случаен. Один из его самых близких друзей, монтажер Мишка, лет семь назад уехал и жутко разбогател. Открыл свой банк, купил виллу с бассейном и пальмами. Он бы во все это не поверил, но разговоры его, от скуки, по часу, когда он просто так звонит, узнать, как сыграли «Спартак» — «Динамо» и что почем в мосфильмовской столовой. И пришел-таки от него «факс», и сходил он в посольство на Ордынку, постоял пару часов среди родной ему нации, и получил визу. Хотел лететь в мае, но встреча с Колобковым, а потом с Лениным, поменяла планы. Билет он купил прямо в аэропорту. Дал на лапу двадцать долларов, и нашлось место. Правда, в самолете он убедился, что и так они были.

Самолет совершил посадку. В огромном, залитом электрическим светом зале прилета никого, кроме пассажиров, их рейса не было.

Заполнив декларацию и ответив на несколько вопросов девушки из «секьюрити», Николай вышел наружу. Тропические ароматы окружили его. Ветерок со Средиземного моря нес прохладу и запах йода, с холмов докатывались цветочные волны, да еще — звезды, да непривычная луна, лежащая в небе «лодочкой», все говорило, что он действительно далеко от родины, очень далеко.

Водитель такси понимал по-русски. Он уехал два года назад. «Слишком много евреев, — жаловался он, — трудно пробиться!»

Николай переночевал в скромном отельчике, на окраине города. Вернее, не сомкнул до утра глаз, потому как все это время рассматривал чек и прикидывал, как правильно поступить с деньгами. Что оставить в банке, пусть идут проценты, сколько истратить на жилье, купить ли здесь дом, или в Болгарии, на Золотых Песках, где ему очень понравилось, или в Калифорнии, или на Таити — черт-те какие открывались дали. Только бы не свихнуться. До этого случая Николай только единожды видел чек. Когда австрийский бизнесмен платил ему за несколько золотых монет, найденных под зданием Центрального банка, на Неглинной. (Наверно, это было простое совпадение.) Тогда чек был на его фамилию, и он спокойно реализовал его в Болгарии. Но этот чек был совсем другой. Написан не по-русски и не по-английски. Скорее, по-немецки. Николай не знал этот язык, но различил слова «дер» и «дойч».

И цифры… И больше ничего. Колобков сказал, что чек выписан на предъявителя, но не сказал кем. Может, каким-то тайным немецким банкиром?! Кого только в этой партии не было?

С трудом дождавшись рассвета, Николай вышел из отеля и стал выяснять, где находится Мишкин банк — «Мойше-банк-бизнес». Здесь каждый пятый говорил по-русски, как на Пицунде.

Мишкин банк тоже был для русских.

Так что все удачно складывалось.

Банк находился в шикарном многоэтажном билдинге. На набережной. На третьем этаже. На остальных этажах были рестораны, магазины, отель, стеклянный лифт, как у нас, в Хаммеровском центре.

Неспокойно было Средиземное море, волны били в бетон, брызги долетали гик до третьего этажа, а снизу, где ресторан, доносились ароматы незнакомой еще восточной кухни.

Как ни странно, на этаже банка было много людей. Николай с удивлением узнавал знакомых по телевизору политических деятелей, министров, бизнесменов, представителей враждующих партий. Здесь они мирно беседовали, перешептывались, ждали, как и он, открытия.

Но какой-то запах тревоги витал в воздухе. Полуиспуг, страх в глазах, всплески нервного смеха. Он потолкался среди соотечественников, ловя обрывки фраз: «…Президент… Кремль… Что? Где? Никто не знает!..» Неужели за четыре часа полета на его родине что-то произошло? Или слухи, как всегда, опережают события?

Наконец массивная дверь отодвинулась. Толпа клиентов ворвалась внутрь. Клерки явно не были готовы к такому наплыву публики… Все хотели снять деньги. Боялись, что Москва арестует счета.

Клиентов рассортировали по масштабам операций, по количеству нулей. Николай попал в самую престижную очередь. Всего около десяти человек. Он занял за министром, к сожалению, не помнил фамилии, и пошел искать

Мишку. Его не оказалось. Он был в Швейцарии. Он не знал, что Николай прилетит в апреле.

Когда Николай вернулся к очереди, страсти накалились. Клерк объявил, что деньги кончаются, но волноваться не следует, уже отправили самолет на Кипр. «Пожалуйста, еще один господин, потом перерыв, а потом, через час, снова обслуживаем». Этим господином должен был стать Николай. Но тот, кто пришел за ним, кажется из партии «Ваш дом», сказал, глядя мимо него: «Вы здесь не стояли». Его поддержали несколько человек, также пришедших позже. Николай сказал, что он стоял, что това… э-э… господин министр, который, видимо, уже прошел внутрь, может подтвердить. «Какой еще министр?» — нагло спросил партиец… Николай фамилии не помнил. «Вот видите… Не надо врать!» — партиец пихнул Николая. Он не знал, что Николай трюкач, самбист-каратист. Через мгновение партиец совершил мягкую посадку по другую сторону холла. Никто больше не задавал Николаю вопросов.

— Садитесь, — по-русски сказал клерк. — Чем могу помочь? «Кэш?» Сколько?

Николай протянул чек и паспорт. Клерк долго рассматривал чек. Как будто он видит чеки впервые.

— Момент, — он вэял трубку и что-то сказал. Уже по-еврейски. Потом перевел:

— Прошу обождать.

«Неужели фальшивый?» — подумал Николай.

Через минуту вошел другой клерк, более пожилой, более ухоженный. И пиджачок получше, и галстук.

И он с недоумением уставился на чек. И он позвонил и что-то сказал.

И вошел совсем уж «Форсайт», седой, с сигарой. Твидовый пиджак, ароматный дым, весь из себя, каким бы хотел быть Николай в его годы.

Он взял чек, долго его рассматривал, переворачивал и так, и сяк, только не пробовал на вкус, наконец сказал:

— Видите ли, в чем дело… Этот чек выписан на некоего господина… Улья-нофф… В 1916 году… Была война, инфляция… много нулей, но марок меньше… Вы — Улья-нофф? Нет?..

Он развел руками:

— К сожалению… Но не печальтесь… Не так много денег. Сейчас это — всего пара сотен шекелей.

Николай все понял. Это деньги за революцию. За тот запломбированный вагон. Значит, господин Ульянофф так и не получил деньги. Он сделал революцию бесплатно!

Когда шел по набережной и ветер рвал на нем рубашку. Николай вдруг вспомнил, что взял чек из левого кармана, а Колобков говорил о правом.

Николай остановился.

В Москву! Быстрее — в Москву. Пока его чек не украли.

Обратный билет у него был. Надо только поменять число и немного доплатить.

Полный вперед. Вернее, полный назад!