Александр Курляндский

16. «Ну, блин…»

Заявление американского Президента было сделано официально. Посол приехал на Смоленскую площадь, в роскошном автомобиле с флажком, полчаса проговорил с министром, а потом министр отзвонил по «вертушке» и передал все Колобкову. Колобков был похмельно хмур и отвечал односложно: «Да… да… нас этим не запугаешь…» На вопрос, когда посол может встретиться с Николаем Борисовичем, Колобков под диктовку «Николая Борисовича» ответил: «Как только сочтем нужным».

Блинов был свидетелем разговора и понял: дальше так продолжаться не может. Ракеты, ультиматумы — это не хухры-мухры. Силовики ропщут, второе лицо подало заявление об отставке, в Думе — до рукопашной дошло, стенка на стенку. Половину парламента отвезли в «Склифосовкого». И вчерашняя встреча с деятелями науки и культуры никого не убедила. Все прошло гладко, как задумывали. Здоровались левыми — получилось правыми, и озвучку сделали, чин-чинарем — не верят. «Почему тех пригласили, а не этих?» Почему, почему? Потому!

Пора эти игры кончать. Пусть отставка, пусть пенсия, но интересы страны выше. Нельзя. Заигрались маленько.

С твердым намерением убедить «Президента», уговорить го вернуться в родные Огрызки, Блинов направился в кабинет.

«Президент» был не один, он гонял чаи с дружками. Те приехали вчера из Твери и расположились в комнате для почетных гостей. Они еще вчера Блинову не понравились. Сапоги в грязи, пахнут махоркой, но «сам» пригласил, пришлось пропустить. Давно в загородной резиденции не было такого, со времен Ленина, наверно. Если верить книжкам. В кабинете — не продохнуть. Один, самый здоровый, развалился на ковре и грыз конфеты из метровой коробки. Брал их черными задубленными пальцами, не разворачивая сдергивал фантики. И коробка, и стакан были тут же, на ковре. Двое других, лет по сорок ребята, в нижних темно-серых рубахах, забивали «козла». Прямо на президентском рабочем столе. При каждом ударе стаканы чаем позвякивали, но это никого не смущало, стол был длинный, массивный, всем хватало места, и чаю, и домино, и раскрытым папкам. Колобков расположился на другом конце стола за бокалом пива. Блинову показалось, что его ждали, все чуточку напряглись при его появлении.

— Здравия желаю. Я по делу.

— Валяй, не стесняйся, — сказал «Президент».

Блинов сделал глазами, мол, не хотелось бы при посторонних.

— При Ваське да Ермолае? И при шурине моем? У меня нет секретов. Да и не поймут ничего, мозгами не вышли. А шурин, — он кивнул на пожирателя конфет, — и вовсе глухой, на левое крайнее.

Делать нечего, пришлось говорить. Блинов вздохнул и изложил наболевшее:

— Нельзя так дальше, порохом пахнет. Пора на попятный. Заигрались. Признаться надо, авось простят.

«Президент» хмыкнул. Хмыкнул и Колобков. Дружки из Твери сохраняли молчание.

— Ладно, Блинов, — сказал «Президент», — возможно, ты прав.

— Кстати, с дружками моими так и не познакомился. Это — Василий, а вон тот — Ермолай, а это — шурин, Руслан, ничего пацанчик?

Шурин встал с ковра во весь свой богатырский рост, вытер о галифе конфетную руку и протянул Блинову. Тому ничего не оставалось, как протянуть свою:

— Блинов, — сухо представился он.

Шурин, не называя себя, до боли сжал руку и медленно завернул за спину. К ней присоединил вторую и там, за спиной, стал чем-то связывать.

Блинов рванулся, ударил пяткой — словно в стену попал.

— Вот и познакомились, — сказал «Президент». — Руслан — мой новый начальник безопасности. Давно я этих финтов ждал. Америкашек испугался. Силу надо иметь, а не в штаны класть. И хорошо, что ракету пустили, жаль не взорвалась.

— Но это война, — шепотом сказал Блинов.

— Не война, а силовое давление. Чтоб цветочки с балконов попадали. Они нам — НАТО к границам. А мы им фига-то! А то у Колобкова язык распух, военных успокаивать.

Колобков кивнул и выпил пивка.

— Значит, все! По новой начнем, — сказал «Президент». — Васька оборонкой займется, а Ермолай— Петров кой. Их не запугаешь, плотники. Как я. И в «зоне» работали, и на воле. С биографией парни.

— Дума не пропустит, — вяло сказал Блинов.

— Не ее ума дело. Разжирела слишком Дума твоя. Пузо — до пола, рожи гладенькие. Пропустит — не пропустит… Надоело! Только худых оставлю, остальных распущу. И коммуняк, и демократов. Всех! Тьфу! Одна говорильня.

— Нет такой статьи, — снова не согласился Блинов.

— Будет! А для начала вот что сделаем. ТЫ. Вась, звонок организуй. Мол, так и так. В Думе бомба. Мол, в одном из кабинетов. Они сами разбегутся, не надо и распускать. А обратно — во! Не скоро разминируем. И здесь, и в других местах, где большие залы.

Он обернулся к Колобкову:

— Распорядись, Ген, чтоб лимузин прислали. И указы продиктуй о смене силовиков. Звони сейчас же, прямо в секретариат.

Колобков допил пиво и снял трубку. Он не просто диктовал, а метал громы и молнии. Импровизировал, блистал. Не хватало только зрителей и аплодисментов.

— Даешь, — похвалил «Президент». — Форменный артист! Про лимузин не забудь. Для Ермолая. На Петровку поедет.

— Че я там забыл? — спросил Ермолай.

— Указ слыхал? Министром будешь.

— Над кем? Над «легавыми»?

— А хоть бы над ними. И среди них есть люди. И они — артель. Деньжат пообещай. Обиженных верни. Ты всю область держал, а там — один дом.

— Ха! Один. Там целый квартал.

— И что? Меньше, чем колония.

— Сравнил. В колонии — порядок. Зона, побудка. А здесь как? Они же на ночь разбегаются.

— Ермолай! — строго сказал «Президент». — Ты меня знаешь? Будешь перечить, на «химию» пойдешь. Министром.

— Уж нет, лучше с ментами.

— Топор не бери, там охрану дадут.

— Я Лаптя да Фармазона вызвал. И более не надо. Трутней плодить.

— Умница, молодец, — похвалил «Президент». — Казну экономишь.

— А где она, та казна? — оживился Василий.

— Где, где? Не твоего ума дело. Так я и сказал. В надежном месте. И в мыслях не имей. С тебя хватит. Танки теперь у тебя, самолеты.

— Ты что, Митрофа… э-э… Николай Борисович, что я, не понимаю? Никогда не возьму. У фраеров разных — да. А здесь — что я, не понимаю?

— Ну, ладно. Раскудахтался. И с кнопкой поосторожней. С ядерной. Одна у меня, другая у тебя. Понял? Без общей команды не нажимай. Ничего не получится. Если прижмут, тогда сообщу. Тогда вместе нажмем. Разом.

— Понял, Николай, — сказал силовик Василий. — А с этим что делать? — Он кивнул на обалдевшего от таких слов Блинова. — И с ребятками его? Они парни шустрые.

— Этот здесь посидит, первое время. В кладовке. Под личным присмотром. А ребят его, всех — с повышением. Послами в другие страны. И пусть сразу улетают. Не тяни! Попутного ветра!

— А стран на всех хватит?

— На кого не хватит, пусть атташе летят. Культурными либо по спорту. А вместо них — я сказал. Плотников зови. Наших! Трудяг. Говорил или нет? Что плотников не хватает?! Леса-то у нас какие?! Объяви призыв!

— Едут уже, — сказал Василий. — Я вчерась еще телексы дал. Скоро прибудут. Первый отряд.

— И хорошо. Деньжат всем ребятам раздай, костюмы. Чтоб от городских не отличались. Давай! Когда прибудут, доложишь. Встретить по-хорошему. Баньку, щей домашних, с мясцом. Но с водочкой…

Он кивнул на Колобкова.

— Не злоупотребляй. Это — актер, толку с него. А ребят береги. На них осталась надежда. Страну поднимать.

«Президент» прошелся по кабинету, выглянул в окно:

— Э-эх, какая страна! Богатая, большая. Еще больше сделаем. Еще богаче! А небо какое, а сосны. Их одним ударом не свалишь.

И Ермолай, и Василий, и даже Колобков приблизились к окну. Только Руслан продолжал удерживать Блинова.

— Одним-то нет, — сказал Василий. — А с трех ударов готов.

— Да будет тебе! — сказал Ермолай.

— Не будет, а спорим?

— На что?

— А хоть на ведро!

— Чистого иль какого?

— А хоть и чистого.

— Я в долю вхожу, — сказал Колобков.

— Отставить, спорщики, — сказал «Президент». — Вечером доспорите. А сейчас — за дело. Вот и лимузин приехал. Ну, все. Как уговорились. Этого — в чулан. Ребятишек его — сказал. И по новой начнем!