Ксения

* * *

Пан Мориц чистил ногти. Пятнадцать лет он воевал без перерыва, а про ногти не забывал. Во всех походах пан Мориц возил с собой большое зеркало, кельнскую воду и несколько кафтанов на перемену. Если приходилось оседать где-либо надолго, пан Мориц посылал своих людей искать окрест красивые вещи. Когда воевал в Эстляндии, в палатку к нему привезли из-под Дерпта резного дерева колонну, расписанную золотой краской. Колонна в палатке не умещалась, пан Мориц приказал вырезать дырку, но все же поставить. К торчавшей из палатки колонне велел приколотить свой герб со львом, держащим в лапах чашу святого Грааля.

За полгода осады монастыря он поставил себе дом и убрал его изнутри всем, что сумели добыть жолнеры. Сам пан Сапега приходил к нему и дивился.

— Можно подумать, пан Мориц, что вы собираетесь оставаться здесь всю жизнь.

— Я всегда буду путешествовать, — ответил пан Мориц. — Но я хотел бы, чтоб все дороги были убраны коврами и обставлены вазами.

Сапега расхохотался.

— Я вас люблю, пан Мориц, за то, что все эти красоты вы не таскаете за собой в обозе.

— Да, я всегда оставляю их на месте, — ответил Мориц. — Вся земля это мой дом. Я стараюсь украсить каждый уголок. Мне нужен уют. Чего мне жалко, так этих клавикордов, которые мне привезли неделю назад. Придется их бросить. Представляете, пан Сапега, Скопин-Шуйский ворвется в лагерь и увидит, как на грязном снегу среди тлеющих головешек будут печально стоять клавикорды, которых он не видел в глаза.

— Так сожгите и их, пан Мориц. Где вы взяли такое сокровище? Неужто ваши добытчики добрались до московских немцев?

— До тушинских, пан Сапега. Представьте, наш новый Дмитрий невзлюбил немцев. В каждом видит изменника.

— Недалеко от правды ушел. Наемники народ ненадежный. Кто больше заплатит, к тому и уйдут. Но при чем здесь клавикорды?

— Тушинские ландскнехты отдали по сходной цене. Вернее, за бесценок. Хотят бежать налегке. Они меня держат за чудака. Кому сейчас нужны клавикорды? Все, чего они просят, это в нужный момент послать лошадей и подводы для бегства.

— Но ведь это измена, пан Мориц! — воскликнул Сапега.

— Ах, пан Сапега, — Мориц снова взялся за ногти. — Не мы затевали эту измену. Разве не знаете, что тушинский лагерь трещит по швам? Да и кому изменять? Я, например, не вполне понимаю, за кого мы воюем.

— Вы умный человек, пан Мориц, — сказал Сапега. — Вы воевали долго. В Литве, Ливонии, Венгрии и даже Голландии. Разве вы там задавали вопрос, за кого? Вы просто воевали и получали за это золото.

— Да, но здесь я его не получаю, — возразил пан Мориц. — Черт меня дернул, пан Сапега, идти с вами в поход.

— Ну-ну, — посуровел Сапега, — не трогайте чертей, пан Мориц. Не сильно-то я вас зазывал. Вы сами пошли.

— Просто не сиделось на месте, — сказал пан Мориц. — Если б я знал, что король Сигизмунд собирает армию, я бы примкнул к нему. Поверьте, пан Сапега, нам всем это придется сделать. Король не потерпит, чтоб мы служили какому-то голодранцу. Он сам хочет занять московский престол.

— Не стращайте меня королем, — вспылил Сапега. — Король мне не указ.

— Ну а ваш дядюшка? Он ведь тоже замыслил идти на Смоленск. Сейчас все кинутся на Московию, будут ее на части рвать. Погодите, и швед двинется. А татары уже идут. Они ведь как саранча. После них колоска не отыщешь в поле. Нам здесь совершенно нечего делать, пан Сапега. Давайте отберем верных копейщиков и уйдем в Ливонию. Я знаю там прекрасную местность с замками на воде. Мы войдем в соглашение с шведским королем, отобьем эти земли и заживем припеваючи.

— И вы опять потащите в свои покои колонны, клавикорды, ковры и картины, — сказал Сапега.

— Но ведь картины это прекрасно! — воскликнул пан Мориц.

— Так зачем вы воюете? — спросил Сапега. — Собирали б себе картины.

— Сейчас все воюют, — спокойно ответил пан Мориц. — Сейчас ничего нельзя собрать. Вы думаете, у меня не возникало желанья удержать при себе то, что попадалось под руку? Просто это невозможно. В Дельфте один замечательный живописец написал мой портрет. Я завернул его в плащ и пошел домой. Так его прострелили, чудом не попав в меня. На моем лбу, только не на собственном, а том, который изобразил живописец, красовалась дырка величиной с куриное яйцо. Будто в меня стреляли из кулеврины! Нет, пан Сапега, сейчас не время для собирания картин. Тем более здесь. Картин тут не пишут. Правда, у русских хорошие иконы. Вы замечали?

— Я католик, — ответил Сапега.

— Я тоже. А посему их иконы нам ни к чему. Я понял только одно, пан Сапега, делать нам тут нечего.

— Мы завоюем страну, наведем порядок. Построим здесь замки, хорошие города.

Пан Мориц рассмеялся. Сапега усмехнулся тоже.

— Впрочем, я пошутил, пан Мориц. Строителей из нас не получится. А кроме того, завоевать Московию невозможно, она слишком велика. Но я не вижу сейчас возможности уходить. Кругом полная неразбериха. Я давно бы взял монастырь, но не вижу надобности класть лучших людей. Возьмем, а что дальше? Долго монастыря не удержать, подойдет Скопин со шведами. Я не верю в победу Дмитрия, как не верю в успех Шуйского или нашего короля. Сейчас никто не удержит победу в руках. Все переменчиво. Даже добычу, которую могли бы взять в монастыре, не довезти до границы. Обязательно кто-то отнимет. По совести сказать, пан Мориц, вы правы, не стоило идти на Москву. Я не знаю теперь, что делать.

— Играть на клавикордах, — сказал пан Мориц.

— Но я не умею, — сказал Сапега.

— К сожалению, и я, — вздохнул пан Мориц.