Ксения

* * *

Сначала его перестало качать и все, что распадалось перед глазами на куски, медленно слепилось, образовало над ним округлый свод, повесило икону в красном углу, засветило под ней лампаду и приблизило к нему улыбающееся лицо.

Тела он вовсе не чувствовал. Оно было легким, без веса, а рука, которую он приподнял, почудилась не своей.

— Где я? — спросил он едва слышно.

Лицо совсем прояснилось и оказалось милым, девичьим.

— Ай не узнаешь? — спросила она, смеясь и оправляя на нем рубаху. — Да я ж Настасья, подружница твоя. Аль не помнишь, как мы город строили?

— Ты? — удивился он тихо. — Какая же стала… Что со мной, как я здесь оказался?

— Ты был мертвый, — сказала она. — А потом ожил. Второй уж раз на моих глазах помираешь, а все живой. Видишь, какой везучий? Вон у тебя вмятина под глазом, это немец в тебя стрелял. Кто с такой дыркой живет? Ты один. А нынче четыре седмицы пластом лежал. Горячка была у тебя, еле выходили.

— А Нечай? Я помню, с Нечаем ехал.

— Тут твой Нечай. Вы с ним в полон к Сапеге попали.

— Грамоты! — Михаил приподнялся. — Где грамоты от короля?

— Говорю тебе, вас от ляхов вызволили. Какие там грамоты! Месяца полтора уж прошло.

Михаил без сил опустился на лавку.

— Да ты не печалься, — сказала Настасьица. — Без тебя договорились. Скопин со свеями уже погромил тушинцев.

— Откуда ты только все знаешь? — печально сказал Михаил.

— Терентий мне сказывал. Он к нам в осаду с Москвы пришел. Ты к нам в осаду попал, в Троице-Сергиев монастырь.

— А… — недоуменно протянул Михаил.

— И знаешь, кто тебя спас?

— Я ничего не помню.

— Да ладно, увидишь сам. Коли бы не она, смерть вам с Нечаем. Уж так тебя холила! — Настасьица вдруг уткнулась в колени, пытаясь унять мелкий смех. — Ой, не могу! Она тебе за конфектами пошла!

— Какими конфектами? — с изумлением спросил Михаил.

— Словно дитяти малому! — смеялась Настасьица. — Ну, жди теперь, скоро конфектов тебе принесут.

В душе его волновалось радостное чувство. Жив, снова жив!

«Конфекты… — думал он весело. — Хотя и конфекту неплохо съесть». Он вспомнил, как провожал его в Сорбонну знаменитый зодчий Скамоцци. Тогда он протянул ему большую в золотистой завертке сладость.

— Это тебе на дорогу от Флоренции до Парижа. Полакомься, мой мальчик. Ты заслужил угощенье. Когда построишь свой идеальный город, я пришлю тебе сладость величиной с колонну святого Федора.

Тут же проникли в сознанье другие слова: «Сокол мой ясный, помнишь, как мы повстречались…» И чье-то лицо, на удивленье родное, выглянуло из темноты памяти. «Как я тебя любила, как плакала по тебе…» У него защемило сердце. Да что же это такое? Опять она, она. Но откуда? Почему все издали, во сне или в мечтаньях, а так хочется, чтобы подошла, обняла и прижалась… «Где ты, отзовись», — сказал он и закрыл глаза. В то же мгновение почувствовал явственно, как на ладонь легла маленькая теплая рука. Открыл глаза, в келье никого не было. Но рука все лежала на ладони и даже пожала ее. «Вот чудо-то, — подумал Михаил. — Как в том сне». Он боялся ответить на пожатие, боялся, что рука выскользнет из ладони. «Жалко, что лишился кольца. Это ее кольцо. Но она не в обиде и снова дает мне руку». Что-то колыхнулось, озарилось в углу, и он увидел, как там медленно поднимается цветущее вишневое дерево. В душе его занялся свет. Сейчас войдет, сейчас он увидит…

Топот и возгласы в переходе. Дверь распахнулась. На пороге в распахнутом кафтане с окровавленной щекой стрелец без шапки.

— Настасьица где?

Он не успел ответить. Дверь затворилась с визгом, и за нею крик:

— Без царевны вернулись! Ляхи подстерегли! Пропала царевна, пропала!