Ксения

* * *

Зажечь Москву Гонсевскому подсказали бояре. У Тверских, Яузских, Чертольских ворот гусарам не удавалось сладить с восставшими. Засели они на Сретенке, в Замоскворечье. Боярин Михайла Салтыков бился с народом у своего подворья, а когда пришлось отступать, взял да и пожег себя, чтоб не досталось черни. Сильно расстроенный, утирая слезу, сказал Гонсевскому:

— Зажигать надо Москву, иначе не выдюжим. Чуму огнем выгоняют.

Гонсевский поразмыслил и вызвал факельщиков.

— Будем выкуривать неразумных, — сказал он печально.

Не сразу занялась Москва. Дерево промерзло, избы следенились. По нескольку раз приходилось запаливать каждый дом. Но к вечеру огонь-воевода в красных своих сапогах нехотя вышел на улицу, прохаживаться начал туда-сюда. Огонь-воевода хоть и норовист, а ветра-батюшку слушается. Погнал его ветер в спину прямо на восставший московский люд.

К ночи в сплошном гуле колоколов и людском крике стало светлее, чем днем. И свет тот был страшный, трепетный, то желтый, то багровый. Иногда в нем, треща, рассыпались искры, а когда ухала наземь изба или церковь, он застилался клубящимся дымом, и в нем чудилось черное, зло ухмыляющееся лицо с адским зеленым глазом…