Ксения

* * *

Последние записи Каспара Фидлера.

«Весна 1612 года, в Коломне.

Я неотлучно нахожусь при панне Марине и ее младенце. Да и как возможно сейчас ее покинуть. Время такое ненадежное. Кругом прежняя неразбериха, хотя меня не покидает ощущение, что дни засевших в московском Кремле сочтены. Слишком много сил стягивается к этому главному русскому городу. Из Нижнего Новгорода выступило ополчение во главе с князем Пожарским. Это тот самый Пожарский, от которого мне однажды пришлось уносить ноги. Пожарский занял Кострому, Ярославль и летом собирается идти на Москву.

К нам в Коломну иногда наведывается Заруцкий, он осаждает Москву, но одновременно не спускает глаз с панны Марины. Этот человек мне неприятен. Он бесчестен, потому что может служить нескольким господам одновременно, при этом и самого себя считая господином. Однажды мне ненароком довелось услышать его разговор с панной Мариной. Он предлагал ей руку и сердце, но в таких выражениях, какими хозяин зовет служанку. Пожарского он ненавидит, но одновременно шлет ему дружеские письма и предлагает объединиться. Если прибавить к этому, что Заруцкий недавно целовал крест новому проходимцу, объявившему себя в который раз спасшимся Дмитрием, то остается непонятным, как панна Марина может отвечать взаимностью такому человеку.

Месяц июль, в Коломне.

Рассказывают, что Гонсевский покинул Кремль, а на его место заступил полковник Струсь со своими воинами. Я вполне понимаю Гонсевского, он ушел, получив вместе с солдатами жалованье в виде очень драгоценных вещей, в том числе корону Бориса Годунова и корону первого Дмитрия, украшенные огромной величины камнями. Бояре отдали Гонсевскому посох из цельного золота с бриллиантами и два очень ценных рога невиданных азиатских животных, каждый из которых оценивается в 200 000 золотых, правда угорских, а не московских, но это тоже великие деньги. Что касается полковника Струся, то я ему не завидую. Вряд ли он получит корону, посох или другую диковину. Скорее всего, ему придется заботиться о спасении своей жизни. Правда, в этом ему может помочь гетман Ходкевич, войска которого сейчас стоят под Волоколамском, но вот-вот двинутся на Москву.

25 июля, в Коломне.

До нас дошли слухи, что Заруцкий покушался на жизнь князя Пожарского. Он подослал убийц, но те ошиблись и ранили другого человека. Убийц схватили, и они признались во всем. Заруцкий все отрицает, но, если бы спросили мое мнение, я бы прямо сказал, что от такого человека можно ожидать чего угодно. Пожарский подходит к Москве, где ему предстоит воевать вместе с Заруцким. Хорошая же предстоит им встреча.

10 августа, в пути.

Все перевернулось в моей жизни. Я расстался с надеждой быть полезным панне Марине. Она жестоко обманула меня, соединившись с Заруцким. Это произошло очень быстро. Бесчестный казацкий атаман бросил своих товарищей и бежал от стен Москвы, не желая воевать бок о бок с князем Пожарским. Он приехал в Коломну и тотчас начал хвастать панне Марине, что схватил и посадил на цепь несчастного обманщика, назвавшего себя Дмитрием. Про то, что он присягал этому Дмитрию, Заруцкий молчал. Он клялся, что сделает царем маленького сына панны Марины. И она, вероятно, этим прельстилась, согласившись идти рука об руку с коварным атаманом.

Я указал панне Марине на ее ошибку, но она не захотела слушать меня. „Если вам не нравится то, что я делаю, — сказала она, — то я не задерживаю вас при себе“. До чего же горько мне это было слышать! Я напомнил ей о кольцах, которыми мы обменялись. „Ах, это? — сказала она с безразличным видом. — Так возьмите ваше колечко, оно мне не нужно“. Я тоже вернул ей кольцо, и она равнодушно бросила его в сумку. Как я страдал! Все было мне немило. Я многое сделал для этой женщины, в ответ получил черную неблагодарность. Тяжелые мысли одолевали меня. Зачем я оказался в этой стране, чего добился? Мне уже много лет, а я брожу бесприютный по свету и все воюю, воюю. Куда мне теперь податься, кому служить? Судьба подарила мне встречу с женщиной, которой я мог посвятить всю жизнь, но мои услуги оказались излишними. Я никому не нужен. Никто меня не ждет. Мать умерла в прошлом году, а наш ветхий дом, как мне рассказывали, пошел в уплату долгов. Я лишился последнего крова и не знаю теперь, где коротать оставшиеся дни. Лучше бы мне погибнуть на поле боя. Но за кого сражаться? Я так устал, ничего мне не мило, и я молю господа бога, чтоб он послал мне тихую смерть во время сна…»