У подножия горы Нге

А как-то раз Тхань заметила на той стороне канала дядю Хая из уездного комитета, который давно уже наблюдал за ними и смеялся.

Малышка вдруг почувствовала себя настоящей учительницей, с ноном и камышовой корзинкой в руке.

Но ведь учительница должна что-то говорить своим ученикам.

Она склонила голову, набок и задумалась, потом радостно улыбнулась, чуть вздернув верхнюю губу:

— Дадим отпор врагу, как мама, понятно? Вы так можете?

— Ага... — кивнула Тхань, мотнув «конским хвостом», и маленький брат у нее на руках тут же схватил его и стал совать в рот.

— Хиён тоже может, Хиён пойдет с мамой, — заторопился мальчик и хотел привстать, но Ань крепко обхватила его.Нет, я пойду с мамой и буду носить патроны! — заявила она.

— Мама моя...

— Нет, моя!

Как ни старался Хиён, ему никак не удавалось вырваться из цепких рук сестры, оба даже побагровели от усилий.

Бабушка Шау позвала их есть, но Малышке не хотелось кончать урок, и, повысив голос, она продолжала «читать». Ань, побоявшись отстать, тут же выпустила Хиена. Он сразу перестал хныкать и принялся старательно вторить Малышке.

Урок продолжался. Образ мамы возникал и исчезал всегда неожиданно и быстро. Дети так привыкли к этому, что, когда мама уходила бить врага, никто не просил ее остаться дома. Они спорили друг с другом из-за мамы, как из-за неба над Тамнгаем, как из-за речки Хау. Мама была такой же привычной, своей, всегдашней. Она уходила бить врага, но оставались проплывающие облака, в которых, если захотеть, легко можно было различить маму, и пальма, с которой было далеко видно, и всегда казалось, что мама здесь, рядом.

Так и родилась Малышкина игра — высматривать маму и успокаивать остальных.

— Про-го-ним а-ме-ри-кан-цев! Кто научится правильно по складам говорить, того мама скоро отдаст в школу.

— Меня, меня... — вскочил Хиён. — Пло-го-ним...

— Про-го-ним! Вот! — Тут же повернулась к нему Ань. — Не пустят его, правда же, сестрица!

Малышка не только с ней не согласилась, но еще п прикрикнула, строго вскинув брови:

— Вертишься вечно, это тебя вот не пустят. Будешь дома сидеть и нянчить маленького!

— Зато я на маму похожа. — Ань отчаянно замахала обеими руками. — Разреши мне в школу, все равно не останусь дома.

— Это ты-то похожа?

— Мама сама говорила, что похожа на меня...

— Ты похожа на маму или мама на тебя?

— Я на маму, у нас с ней нос как у киски...

Ань, чуть не плача, выставила вперед свой носик.

— Про-го-ним, прогоним а-ме-ри-кан-цев, прогоним американцев, вот как я умею, а ты не позволяешь...

— И я похожа на маму, у меня тоже большие глаза, правда, сестрица? — сказала Тхань.

— И я похож, у меня еще и волосы как у мамы. — Хиён подергал себя за чуб. Мама, когда гладила его по голове, говорила, что у нее в детстве были такие же жесткие, с рыжеватым отливом волосы.

Малышка не стала их останавливать, а сама подумала, что и она тоже похожа на маму. Она даже забыла об учительнице, которой подражала, и ветка в ее руке сама собой опустилась. Пред глазами так отчетливо встало мамино лицо, что, казалось, его можно коснуться.

— Будете спорить, скажу маме, чтоб никого не пускала. Сидите тихо!

Малышка пристально посмотрела на младших и жестом взрослой, вытирающей пот после тяжелой работы, отвела упавшие на лоб пряди волос.

Точно так смотрела на них мама, когда возвращалась домой, и так же проводила рукой по мокрому от дождя лицу.

Малышка прислонила ветку к пальме — мама обычно ставила там винтовку, — подвернула полы кофточки и брючки, как будто по дороге вымокла под дождем. Сложив пальцы щепотью, поочередно ткнула ими каждого в живот:

— Вот вам по лепешке банку... — И, чуть вздернув верхнюю губу, не очень уверенно добавила: — Я тоже похожа на маму.

Тхань кивнула. Хиён не отрывал взгляда от рук сестры — нет ли там все же чего-нибудь?

Ань замотала головой:

— Нет, ты не похожа...

— Почему?

— Это не баньу...

— Раз так, — отвернулась Малышка, — не дам тебе баньу, когда мама вернется. Нечего было говорить, что я не похожа.

Ань заплакала.

— Похожа, совсем-совсем похожа...

— А то воображает, что она только одна и похожа!

Младшие мигом притихли. Урок продолжался.

Тень пальмы уже начинала клониться в сторону. В Тамнгай летел ветер с моря, он пах соленой рыбой и напалмом. Борозды на поле под солнцем превращались в гребни волн, по ним бежала дорога в деревню. Лежали тени пальм и бамбука, сновали взад и вперед фигурки детей.

«Вот освободить бы Юг, — говорили старики Тамнгая, — собрать всех американцев да бросить каждому по лопате — пусть засыпают воронки от бомб и снарядов на наших полях».

— Про-го-ним, прогоним а-ме-ри-кан-цев...

Малышка стремилась проникнуть в огромность смысла, стоявшего за этими словами. О чем еще, думала она, можно было бы сказать детям.

Она любила пальму перед домом, потому что каждый день забиралась на нее посмотреть, где мама. Может, так и сказать? Она очень любит маму, но американцы еще здесь, и мама должна с ними воевать, поэтому ее подолгу не бывает дома, но тут уж ничего не поделаешь.

Бабушка снова позвала есть батат, и урок закончился.

Но и пальма и доска с лозунгами всегда наготове. Завтра, а может, еще и сегодня Малышка снова соберет там детей. Прозвучат слова первого урока, и прохожие будут замедлять шаги.

И снова перед глазами детей встанет мама: на дуле винтовки висит связка баньу, а большие глаза смотрят так, словно она хочет обнять детей и прижать к груди.

Батат остался только на самом дне корзинки, а Малышка так и не успела рассказать о своей любви к маме.

В стороне Бами сначала слабо, а потом все сильнее и сильнее зазвучали винтовочные выстрелы.

Дети и бабушка выбежали во двор. Малышка прислушалась:

— Начали, мама начала.

И она тут же полезла на пальму. Бабушка Шау не успела ее удержать — она стояла внизу, собрав детей возле себя.

Пост марионеточных отрядов в Бами совсем заволокло дымом, в той стороне теперь торчал только шпиль собора.

— Это мама-а-а! — пронзительно закричала Малышка.

Мама стреляет! Это мама поднимает там клубы дыма, дым уже закрыл часть реки, даже поле рядом потемнело.

— Мама взорвала по-ост!

Выстрелы не затихали, а становились все чаще. Теперь уже вся деревня высыпала на улицу и собралась у пальмы.

Оттуда вниз летел крик Малышки, вплетаясь в общий шум — плеск весел на канале, доносящиеся с рынка крики женщин, зовущих детей.

А дым все поднимался. Малышка опять заметила черную точку, мелькнувшую в самой гуще дыма. Пусть это очень далеко, так что даже река Хау кажется просто блестящей желтоватой полоской, но почему бы этой черной точке не быть человеком?

И кто скажет с уверенностью, что это не ее мама?

— Мама пошла в атаку! Вперед, мама-а-а!

Голос Малышки протяжен и разносится далеко.

Мама теперь, наверно, в самой гуще дыма. Следом за ней бегут девушки-партизанки. Учительница из сожженной школы тоже с ними, плечо у нее чуть запачкано мелом.

Стрельба усилилась, атака началась...

Малышка спустилась вниз. Все были уже готовы. Хиён держал автомат, Ань — винтовку, Тхань — базуку, даже самому маленькому они вложили в руку знамя. Прислоненная к пальме ветка оказалась на месте. Малышка подняла её — это была винтовка.

В атаку пошли от плетня за домом, быстро преодолели канаву и, укрывшись за пальмой, открыли яростный огонь.

На следующее утро, когда самолеты бомбили острова, в деревню вошла женщина с винтовкой и ветвями маскировки в руке.

Она шла, приветливо улыбаясь, и следом за ней, прячась от палящего солнца в тени деревьев, шла вся деревня. Женщине приходилось то и дело останавливаться и отвечать на вопросы, потому что спросить хотелось всем.

Полиэтиленовую накидку женщина закинула за спину, винтовку со связкой лепешек баньу передала Малышке и взяла на руки самого маленького.

Он что-то лопотал и царапал прилипшие к ее кофточке комочки грязи.

Дети, как цыплята, бежали, окружив ее. Ань семенила впереди, путаясь под ногами у матери, боясь, как бы ее не обошли вниманием.

— А я видела, как ты шла в атаку...

— И я видел...— подхватил Хиён.

— Как это вы могли видеть?

— А вот видели...

Хиён высоко подпрыгнул — так мама прыгала через канаву. Ань, уцепившись за мамину накидку, с завистью поглядела на него.

— А у нас аист гнездо свил, вот! Мама, ты ведь ходила бить врагов для меня, а не для Хиёна?

Хиён повис на маминой руке и стал раскачиваться, как на качелях:

— Нет, для меня-я-а...

Она засмеялась, ласково потрепала обоих по волосам.

— Для всех вас!

Бабушка Шау, выносившая из кухни корзинку с вареным бататом, вмешалась:

— Вот озорники, отстаньте от мамы с вашими цаплями-аистами!

Женщина опять рассмеялась, подхватила и Хиёна, чмокнула его в щеку и так, с двумя детьми на руках, прошла в дом. Это была Нгуен Тхи Ут, героиня армии.

Пост марионеточных отрядов в Бами сровняли с землей. И решено было сразу же начать восстанавливать школу. Вечером, баюкая маленького, Ут сказала:

— Пойду достану лодку у соседей. Ты, Малышка, будешь завтра с детьми возить битый кирпич с поста, строить у школы убежище. Построим школу, всех вас отправлю учиться.

Малышка как была в подвернутых брючках — она только что мыла ноги, — так и осталась стоять у порога, счастливыми глазами глядя на мать:

— Мы пойдем в школу!

Она прыгнула к маме на кровать, распустила ей волосы... Когда маленький уснул, у мамы были уже две длинных косы, такие же, как у учительницы, к которой скоро пойдет Малышка.

...И вот Малышка, ведя за собой остальных, идет в школу.

Все так знакомо и так неожиданно. Учительница-партизанка в одной руке держит нон, в другой камышовую корзинку и очень интересно рассказывает, как партизаны бьют врага. Рядом, на столе, лежит новая винтовка. Когда прилетают самолеты, учительница отводит детей в убежище, а сама руками, выпачканными мелом, берет винтовку и целится в самолеты.

В полдень, когда небо чисто, Малышка и младшие идут показывать учительнице свою пальму.

Мамы снова нет дома.

Ветер с моря тихонько перебирает листья пальмы, как будто это мама стоит там наверху и, поправляя волосы, смотрит вниз, на Малышку и других детей.

1966 г.

Нгуен Лан

У ПОДНОЖИЯ ГОРЫ НГЕ

Лон перепрыгнул через изгородь и спрятался за деревьями. Да, это каратели, переодетые крестьянами. Их пятнадцать, и они идут прямо к его дому.

Забытая соломенная шляпа осталась лежать на траве. Лон помчался домой, сначала через рощу — лучше не попадаться им на глаза, — а потом напрямик через поле, потому что каратели были уже совсем близко от дома.

Но они все же опередили его.

— Где тебя черти носят? — раздался злобный окрик, едва он, запыхавшись, вбежал во двор.

— В поле был...