Фиаско «Победителя»

Глядя на него, терпеливо выжидали Ташев и его следователь. Немало повидали они преступников за свои милицейские годы. Особенно майор Ахмат Ташев, отдавший этому свои лучшие годы. К каждому присматривались, изучали характеры, повадки, круг знакомых. Накопился и опыт ведения допросов, оперативное чутье, что ли, самого сложного, переломного момента в психологическом поединке. Заметив, что Сатера стал каким-то отрешенным, пассивным, будто уже смирившимся со своей участью, Ташев тихо, не торопясь, как бы советуясь со следователем, произнес:

— Некоторые не придают сначала значения нашим напоминаниям о пользе чистосердечного признания и убеждаются в этом только на судебном заседании. А зря. Это ведь здорово влияет на меру наказания. Такой взрослый парень, как ты, Абдулла, должен понять это сразу. Ведь никто не поверит твоим басням про сон в машине, купленных баранов, обиду на неизвестного друга и прочее. А вот то, что ты здорово наследил во дворе у старушки, а бараны связаны тесемкой с дверей ее сарая, а следы машины, в которой тебя задержали, остались и у ресторана, откуда она угнана, и у дома, откуда украдены бараны. Все это будет иметь веское значение для обвинения тебя и твоего сообщника в угоне транспорта и краже скота. Вот так-то.

— Никакого сообщника не было! — решился Сатера. — Да! Я угнал эту машину по пьянке, я взял этих баранов, будь они прокляты! Что вам еще от меня надо? Пишите, что хотите, мне теперь все равно. Я есть хочу. — И с обиды за такой вот неудачный день, на неудачную жизнь, со злости на Виктора, от щемящей жалости к самому себе Сатера выкрикнул еще что-то нечленораздельное и махнул рукой.

Обстоятельно беседуя с ним и уточняя отдельные детали способа совершения преступления, маршрута движения, следователь через полчаса зачитал протокол допроса, дал Сатере расписаться на каждой странице и дал указание конвоиру о порядке содержания Сатеры в камере. Он же попросил помощника дежурного по отделу накормить выговорившегося и безразличного ко всему задержанного.

Сатера признался, но не во всем. Ни о Викторе, ни об обнаруженном в его куртке ноже он не сказал ничего. Сколько ни пытался Гашаев вызвать его на откровенный, доверительный разговор, ничего не выходило. Сатера охотно рассказывал о себе, о том, как жил и работал, проводил время, о событиях этой ночи. О чем угодно мог он говорить, но никаких сообщников, а тем более участие в этом Виктора не признавал.

Может быть, поэтому и из-за отсутствия заключений по проводимым экспертизам, но разговаривать с Виктором Коробом оказалось намного сложнее. Едва зайдя в кабинет начальника отдела, он первым вежливо поздоровался, попросил разрешения сесть и, не дожидаясь ответа, устроился в кресле у окна, откинув полы плаща и сцепив руки на животе. Пока Ташев удивлялся такой бесцеремонности, Виктор уже попытался оценить обстановку и перехватить инициативу:

— А скажите, товарищ майор, что это за человек был? Мне он сразу почему-то не понравился, нервный какой-то, издерганный. Как шизик, честное слово! Я пытался с ним поговорить по пути о том о сем — куда там! Стрельнет в меня глазами и опять на дорогу уставится, молчит себе. Когда он стал вдруг убегать, а ваши тут как тут, погнались за ним, я сразу понял, что он что-то натворил. И здесь, в отделе, когда ваш инспектор предложил мне написать объяснение, я сразу же попросил бланк протокола допроса свидетеля и все подробно написал. И как я его остановил, и как он согласился подвезти меня до города. Я правильно сделал, товарищ майор?

Как-то незаметно он практически выключил следователя, обращаясь только к Ташеву.

«Вот прохвост, — подумал Гашаев. — Погоди же, я проучу тебя сейчас же».

— Скажи, — оторвавшись от бумаг, повернулся он к Виктору. — А почему это ты решил, что нужен был протокол допроса? И чему ты свидетельствовал? Угону этой машины или чему?

Виктор весь похолодел. «А этот-то к каждому слову будет придираться. Надо быть осторожнее с ним и не сболтнуть лишнего», — подумал он и, в недоумении пожав плечами, добавил уже вслух:

— Что же я, мальчик какой, что ли? Прекрасно понимаю, что милиция просто так гоняться ни за кем не станет. Значит, он что-то натворил. Так зачем мне писать объяснение, а потом все это будет еще раз переписываться в протоколе допроса. Лучше ведь сразу, чтобы лишний раз сюда из города не ехать. — И он снова переключился на Ташева: — Завидую я вам, честное слово! Такая интересная и благородная для нашего общества работа. Да и престиж какой! И уважение, и почет. И звание — майор милиции. Звучит! А я методистом работаю в Доме отдыха. Скучно. Каждый день одно и то же. Только отдыхающие меняются. Вообще-то я думаю тоже перейти на работу в вашу систему. Тут столько интересного и непонятного! Вот, например, как только привезли меня сюда, так в дежурной комнате зачем-то отпечатки пальцев у меня взяли. А разве у свидетелей берут отпечатки? Или это дежурный самодеятельность проявил по незнанию? Да, чуть не забыл про самое смешное рассказать. Сижу я у инспектора вашего в кабинете, беседуем так, о разном. Вдруг заходит милиционер и с ним еще двое каких-то товарищей. Говорит мне: «Разуйтесь, пожалуйста». Я сначала опешил, смотрю на инспектора, а он молчит, сигарету достает из пачки. Ну снял я туфли, подаю милиционеру и говорю: «А носки тоже снимать?» Думал, разыгрывает он меня. А они вышли, и все. Я снова к инспектору повернулся, а он плечами пожимает, дескать, не я такое указание давал. Минут через десять снова зашел этот милиционер и уже почищенные туфли возвращает. Про такой сервис я что-то нигде не слышал. Здорово как, а?

Прервав этот грозящий затянуться монолог, Тауби опередил начальника:

— Я постараюсь дать необходимые разъяснения, Короб. Как свидетель, вы были обязаны ответить на поставленные вопросы и дать письменные показания. Что касается отпечатков пальцев — дежурный знал, что вы оказались в угнанной машине в момент ее задержания. Неужто это показалось оскорбительным в данной ситуации? Ну а туфли, так что же тут зазорного, если вам их почистили и вернули. Надеюсь, за эту услугу с вас ничего не потребовали? — улыбнулся Тауби.

— Да нет, что вы, — смущенно пробормотал Виктор, чувствуя, что принят этими людьми вовсе не так, как хотелось бы ему.

— Ну вот и хорошо, — удовлетворился следователь, с нескрываемым интересом разглядывая Виктора. — Пока вы свободны и можете ехать домой. Как понадобитесь по данному делу, сообщат.

— Пока? — переспросил озадаченно Виктор.

— Да. Пока.

Виктор встал с кресла, подошел к приставному столику напротив начальника и, прощаясь, напыщенно произнес:

— Я рад был познакомиться с Вами, товарищ майор. Обязательно расскажу своему дяде о такой приятной встрече и необычном для меня приключении. Вы, наверное, знаете моего дядю? — И Виктор произнес известную в городе фамилию, которая на самом деле не имела к нему никакого отношения.

Два дня после этой встречи метался Виктор по городу и по знакомым, пытаясь разузнать, как идет расследование и как ведет себя Сатера. Сведения были скудными и противоречивыми. Виктор знал, что в подобных ситуациях все решается практически в первые дни. На третий день он не выдержал — отправил Сатере записочку в передаче, чтобы тот не выболтал лишнее. Обещал вытащить из камеры подчистую. Так и не узнал Виктор, что записка перехвачена, изъята и направлена на экспертизу.

А у следователя Гашаева постепенно разбухала папка с материалами дела. Еще в день задержания Сатеры он отвез баранов в горное село, загнал их к соседским, такой же породы, баранам и овцам и предложил старой Кезибан тут же, при свидетелях, опознать своих, украденных прошлой ночью. Старушка быстро нашла, ткнула в них указательным пальцем сухой узловатой руки и на радостях тут же предложила следователю любого из них. Гашаев шутя, а вскоре уже с нескрываемой досадой стал втолковывать при всех, что, желая добра от души, она тем не менее позорит милицию таким предложением.

— Что только подумают вокруг?! — горячился Гашаев. — Мы для себя, что ли, искали их? Не надо так, мамаша. Вашим добром вы и пользуйтесь.

— О, аллах! Да ты разве чужой мне человек? Ты же как внук для меня. Отведаешь с друзьями мяса моего жертвенного барашка, старую Кезибан добрым словом вспомните, сил наберетесь, чтобы лучше работалось, нам на радость...

С трудом сдерживая эту напористую старушку, Гашаев оформил протокол опознания, попрощался с собравшимися у дома жителями и уехал тотчас.

Когда следователю принесли заключения экспертиз и результаты сравнительного анализа почвы у сарая, на дороге у дома, в «Жигулях» и на туфлях Виктора Короба, на повторный допрос был вызван Абдулла Хотов.

Мучавшийся в неведении и не знавший, где Виктор и что он рассказал в милиции, Сатера опять стал все валить на себя, утверждая, что был один и делал все по пьянке, а потому многого не знает и не помнит. Но следователь задавал такие вопросы и так говорил, будто сам был с ними. Сомнения охватили Сатеру. «Может быть, этот Виктор уже все рассказал, да так, что я во всем виноват, — подумал Сатера. — Этот жук на все способен. А иначе откуда следователю знать, что я впереди шел, что Виктор только стоял у двери, но сам не притронулся к этим баранам? Выходит, он честный, искренний, а я — ворюга? Ну уж, не-ет».

Гашаев внимательно наблюдал за поведением Сатеры. Постепенно и методично своими конкретными вопросами, объяснением противоречий в словах Сатеры, предъявлением заключений эксперта следователь подвел его к единственной правильной мысли — дать теперь уже правдивые показания.

Истекали третьи сутки с момента задержания Сатеры, когда в отделе появился вызванный следователем по повестке, но все такой же рисующийся, пахнущий дорогими духами Виктор.

Все еще «неотразимый и сильный», как представлял его Сатера. Блестящая лаком «Волга» с отцовским шофером стояла неподалеку, ожидая его.

Допросив Виктора по конкретным обстоятельствам, уже подробно отраженным в деле, Гашаев убедился, что он будет отрицать все, что не нашло подкрепления в материалах дела. И тогда Виктору были предъявлены результаты заключений и выводы эксперта Денисова. Выходило так, что Виктор садился в угнанную машину в городе, с места стоянки. Следы Виктора были зафиксированы перед дверью сарая, тесьма на двери перерезана ножом, принадлежащим ему.

Внимательно прочитав и планируя в уме линию защиты, Виктор осторожно спросил:

— А ошибок не мог допустить ваш эксперт? Сами подумайте, зачем мне все это? Не логично. Я ведь достаточно обеспечен, из семьи, где закон уважают не на словах, а на деле. Неужели я должен нести наказание за то, что какой-то придурок вроде Сатеры повез меня кататься на чьей-то машине и завез черт знает куда?

— Вы снова врете, — сухо парировал Гашаев. — Внучка потерпевшей опознала вас на предъявленных фотографиях, как знакомого по городу человека, привозившего ее домой дважды. А вот Сатеру-то никто в этом селе не знает и не видел. И еще, — добивал его следователь. — Записочка ваша так до Сатеры и не дошла. А что она написана вашей рукой, вот заключение. — И следователь показал подписанную экспертом бумагу о тождественности почерков.