Набоковская Европа

После обязательной программы с последующим посещением Мавзолея и Могилы Неизвестного солдата была прогулка на катере по Москве-реке без успевших наклюкаться на банкете сопровождающих из охранки. К тому времени Вадим окончательно понял для себя, что про безвременно усопшего советского буддиста власти, как всегда, врали, да и облик приехавших совсем не вязался с «клубничкой». Но все-таки они были странные, что бы он им ни говорил, они только улыбались и поддакивали, как китайские болванчики, а сами ничего не говорили. И перестань Вадим молоть языком всякую чушь и нести им «три кило духовности», они бы так всю поездку бы и просидели, уставившись молча на красивый закат над Москвой-рекой.

– А вот, уважаемый Ринпоче, я, например, смог бы стать буддистом, несмотря на то, что я еврей по рождению, к тому же крещеный?

– Му, – ответил уважаемый.

«Наверное, он не понял, что я про крещеного еврея ему сказал», – подумал Вадим.

– Что такое дзэн? Как вообще становятся буддистами? Что для этого надо обрезать? – пошутил Вадим.

«Язык», – подумал Ринпоче, но вслух опять промычал: «Му».

– Может, он боится, что я провокатор из КГБ, и не хочет со мной говорить? – обиделся Вадим.

Но уважаемый, словно прочитав его мысли, улыбнулся:

– Один умный человек сказал, что успех в изучении дзэна зависит от трех вещей: сильной веры, твердой решимости и сильного духа вопрошения. Если каждое мгновение вашей жизни, Вадим, чем бы ни занимались, вы будете прилагать все свои усилия, чтобы постичь значение «Му», вы и станете буддистом. Или еще, вы поймете дзэн, когда услышите хлопок одной ладони и поймете, в чем смысл этого хлопка.

«Да он псих, – подумал Вадим, впервые познакомившийся с буддистскими коанами. – „Му“ и хлопок одной ладони… А вообще-то в этом что-то есть, надо наплевать на эти заработки, эту бесконечную гонку за жизнью и попробывать сосредоочиться на этих „му“, может, это всю жизнь мою перевернет», – решил начать Вадим все заново.

– И простите уж меня за любопытство, последний вопрос, – не выдержал Вадим, понимавший, что у него больше не будет возможностей узнать из первых рук восточную мудрость. – Ваш центр считается самым основным средоточием дзэн-буддизма в мире. Но почему? Ведь вы же люди западной культуры, как вам удалось перебуддировать – шутка! – восточных монахов?

– Истинный Восток начинается на Западе, а Земля вообще круглая, там, где для одник Восток, для других Запад, – Ринпоче почтительно сложил руки и откланялся, Вадим сделал то же самое и решил им не мешать. Судя по их статусу, они-то уже давно и про «му» все знали, и хлопок этот слышали, если сейчас пытаются уже в политику лезть, в которой, поди, тоже своих «му» предостаточно.

Жизнь повернулась новой стороной. Если раньше он лежал на диване, со злобой ожидая прихода жены с работы и звонков от не торопившихся с подачками работодателей, то сейчас он в этой же позе заставлял себя сосредоточиться на «му». Еще немного, и он улетит в этот буддистский астральный мир.

Через пару дней с ним опять связался либерал, «что из органов»:

– Вадим, у нас тут перед приездом далай-ламы такое закручивается! Приходи, есть возможность послать тебя на стажировку в будийский монастырь куда-нибудь, типа, в Непал. Парень ты толковый, справишься, тем более что и интерес к буддизму у тебя налицо.

Оторвавшись от дивана и неразгаданного «му», Вадим отправился в Комитет по делам религии заполнить анкету, в которой собственноручно подписал себе приговор под пару статей, в пункте «место работы» записав «практикующий буддист». Статьи за тунеядство и религиозную пропаганду никто не отменял, но ему было уже все равно, он представлял, как побреет свою пышную шевелюру и отправится на зону в буддийский монастырь. А через неделю выяснилсь, что его самооговор был ни к чему, вместо него послали проверенного кадра с партийным стажем.

– Я бился за тебя до последнего, – оправдывался либерал, – но нет у них к тебе доверия, а это место в монастыре очень необходмо для выполнения больших задач. Но ничего, не все потеряно. Я тут позвонил нашим в Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности, чтобы устроить тебя в их международный отдел на ставку. Работа не пыльная, переводики-рефератики всякие. Зато постоянный заработок, ежеквартальные премии и продовольственные пайки по пятницам. Ты посмотри – в магазинах-то пусто, а так хоть семью порадуешь. Я и так восхищаюсь твоей женой, как ей приходится крутиться, моя бы так не смогла. А там пару лет поработаешь, станешь человеком системы, а не подпольщиком каким, и я пропихну тебя на следующее же вакантное монастырское место. Анкету твою на всякий случай у себя попридержу. Кстати, спасибо тебе за американцев. Один так даже из Америки уже мне позвонил, чтобы тебе особую благодарность вынесли, и просил тебя беречь. Мне было приятно за «крестника», но об этом звонке никому докладывать не буду, это тебе повредить может. Иди, дерзай, буддист ты мой, практикующий…

Ничего не понимая, Вадим был просто раздавлен новостью – не тем, что не видать ему монастыря без револьвера Дзержинского, а устройством на работу, чего он всегда бежал, но тут, наверное, придется действительно пойти, заработков нет, продуктов нет, а жена уже беременная, дура. С дргой стороны, Набоков тоже не всю жизнь был писателем, а попав без гроша в Америку, вообще был вынужден работать на почте служащим. «Смири гордыню, Двинский, – говорил он сам себе. „Когда я на почте служил ямщиком-м-м“, – вот, у человека даже хорошие воспоминания о службе были, вспомнил он слова известного романса. – Может, и я там свою любовь-мечту встречу». Японка с настенного календаря лукаво подмигивала ему со стены…

Со следующей недели Вадим вышел на работу в международный отдел ведомственного НИИ. Судя по тому, как его встретили, он понял, что считается «засланным казачком». Но ничего, мне это только на руку, – подумал он и оповестил начальника, что готовится к ответственному заданию, поэтому первую половину дня будет изучать санскрит, чтобы ему не мешали, а вторую половину работать на родное министерство. Начальник, естественно, не возражал.

И началось. Почему Вадим выбрал санскрит, а не пали, на котором, собственно, и был написан буддийский канон, Вадим не знал. Скорее всего, потому что еще до революции в России существовала серьезная школа санскритологов, были хорошие словари и учебники. Один такой самоучитель достал по блату старый знакомый из книжного букинистического магазина, раньше придерживавший для него новинки американской и европейской литературы.

– Раньше я от системы уходил через английский с итальянским (почему-то ему не хотелось вспоминать о своем юношеском польском периоде, как и об угрях на коже и постоянной мастурбации в ванной комнате), через иностранных женщин и выпивку из «Березки», сейчас уйду от них еще дальше – через санскрит и хлопок одной ладони. Хрена меня поймаешь, я как колобок, и нет пока еще лисы на меня. Я теперь понимаю, почему Сталин уничтожил всех византологов и эсперантистов, поробуй узнай, что у них на уме? Может, я пойму, что такое «му», а потом их всех и их Кремль сомну, – зарифмовал Вадим по старой привычке.

Но как-то этого было мало, хотелось окончательно подчиниться новой для себя религии, чтобы не было возможности «соскочить», и Вадим придумал колоссальную штуку – необходимо было выколоть буддийскую мантру «Ом» – это было бы как обрезание у евреев, при желании всегда можно предъявить. Сложность была в том, что Вадим не мог решиться, на какой части тела делать татуировку. Хорошо, наверное, мантра может выглядеть на пальце, но посторонние начали бы соображать, в какой зоне ему сделали наколку и что она там означала – то ли «вор в законе», то ли «петух». Это не годилось. На груди выкалывать – слишком патетически, на причинном месте – и больно, и получился бы какой-то религиозный винегрет из обрезания и буддизма. Зато был в этой идее некий привкус экуменизма. (Тогда еще Вадим не знал ни этого «умного» слова, ни того, что придет время и он и без татуировки на члене вольется в ряды экуменистов. Но это случится в Праге, городе, подарившем ему Машеньку.) Друг-алкаш саксофонист Серега уверял его, что лучше места, чем плечо, не придумаешь, и после одной из пьянок взялся за это дело сам. Вадим усомнился в его способности воспроизвести сложную азиатскую вязь, но надрались для анестезии так сильно, что не было воли отказать ему. Чего-то он там воспроизвел, что-то сделал зеркально противоположно, уверяя, что так даже круче получилось – только для посвященных, чтобы прочесть, нужно было подносить зеркало. Вадим еще раз порадовался, что он так и не решился пойти на муку наколки на члене, кто бы там стал подносить туда это условное зеркало?

Над его столом на новом рабочем месте висели выцветшие «Социалистические обязательства» и «Правила эвакуации при пожаре», одно логично вытекало из другого, но Вадим пришел в этот заштатный НИИ со своей логикой «нового века» и заменил совковое старье на фразу из учебника: «Шудры не понимают языка ариев», написанную на санскрите с переводом на русский, вероятно, для тех самых шудр. Сев за свой стол, он занялся изучением санскритской вязи, а когда хотел передохнуть, вспоминал о буддистских упражнениях и пытался изобразить хлопок одной ладонью, при этом время от времени вскакивал и протяжно выл «му-у-у-у». Сослуживцы вздрагивали, но Вадим объяснил им, что у него это давняя контузия от предыдущего задания государственной важности.

Очень кстати в институте нашли уловку для законного повышения зарплаты некоторым сотрудникам, теперь, как и в Академии наук, решили доплачивать за знание иностранного языка. Только в отличие от Академии не было специальных экзаменационных комиссий, знание языка определялось «навскидку». Например, совершенно очевидно, что начальники отделов эти самые языки знали, так как были «выездными» – как-то ведь объяснялись они в магазинах и на улицах за границей. Далее шли сотрудники с большим стажем и «блатные», с молодых требовали справки об окончании многолетних городских курсов иностранных языков, если таковые у них имелись, причем добавку давали только окончившим эти курсы с оценкой не ниже «четырех». Вадим же был из «блатных», но потребовал повышения зарплаты не на десять, а на двадцать процентов – за знание санскрита. Плакат над головой выглядел убедительно, но все же на двадцать процентов не претендовали даже начальники, так что с него все-таки потребовали каких-нибудь доказательств. Вадим начал молча закатывать рукав рубашки прямо на заседании профкома, решавшего вопрос о надбавках. Все замерли, не зная, чего ожидать, пока на бицепсе не обозначилась явственно татуировка. Что означал этот жест и эта демонстрация, никто не мог понять, с санскритской вязью в зале был знаком только раздевающийся перед комиссией Вадим. Вероятно, смекнули проверяющие, Вадим хотел продемонстрировать свою крутизну и связь не то с бандитским миром, не то еще что-то глубоко криминальное, чтобы запугать настырных членов комиссии по надбавке. – Довольно, довольно, можете одеваться, – смущенно отводя глаза от обнаженной части тела сотрудника, пробормотала председатель месткома.