Война Кортни

Герхард уже давно решил, что, когда за ним придут, он не станет отрицать того, что сказал. “Я был в Сталинграде с того момента, как город был атакован. Я вышел на шаг впереди русских. Я заслужил право высказать свое мнение.”

Фон Тресков кивнул, выдохнул и, когда дым поплыл по столу, спросил: - “И вы имели в виду то, что сказали?”

“Да.”

Фон Тресков затянулся, затушил сигарету и сказал: Я надеялся, что ты это скажешь. Видите ли, я с вами согласен. Так поступают многие мужчины, в том числе некоторые из самых высокопоставленных офицеров Вермахта. Мы все видим, что нацисты - чудовища. Вы хоть представляете, что они делали здесь, в России? . . убийства?”

Герхард хмыкнул, на секунду задумался и добавил: - "Однажды я видел, как они ездили на грузовике с бензином. Вблизи . . . Я мог слышать людей внутри. Потом я видел, что от них осталось. Так что да, я знаю, что они делали.”

“И вы знаете, что война проиграна?”

Герхард невесело усмехнулся. “Я же вам говорил. Я был в Сталинграде.”

- Теперь вы здесь, в Киеве. Через год, Если Вам повезет прожить так долго, вы, вероятно, будете летать с баз в самой Германии. Варвары будут у ворот Берлина. Если только мы не остановим все это сейчас.”

- Есть только один способ сделать это.”

“Да.”

“А как ты доберешься до него?”

“У нас есть близкие люди, люди, готовые рискнуть и даже пожертвовать своей жизнью ради этого дела.”

- А что потом? Неужели Борман, Гиммлер, Геббельс, Геринг, вся эта банда перевернутся и отдадут вам свой Рейх?”

“Нет, но у нас есть планы. Мы верим, что сможем забрать его у них прежде, чем они поймут, что он исчез.”

“Вы и ваши генералы, вы обладаете властью. А что потом?”

- Мы требуем мира.”

- Союзники потребуют безоговорочной капитуляции.”

“Если нацисты все еще у власти, то да. Но если они ушли, они могут быть более разумными. Этот выскочка австрийский маляр был прав в одном: настоящий враг - большевизм. Англичане и американцы, возможно, еще не верят в это, но скоро поверят. Они не хотят однажды проснуться и обнаружить, что танки Сталина достигли Рейна, потому что они не остановятся там. Им понадобится сильная, свободная Германия как оплот против красных.”

“Чего ты от меня хочешь?”

“Ничего . . . ещё нет. Но когда настанет день, если мы добьемся успеха, нам нужно будет знать, что есть соединения Люфтваффе, на которые мы можем рассчитывать. Можете ли вы доставить свою истребительную группу к нам?”

- Это зависит от моих людей. Некоторые из них до сих пор являются несгибаемыми нацистами. Но большинство хочет прожить достаточно долго, чтобы увидеть конец войны. Если я скажу им, что это лучший способ принести мир и спасти Отечество от полного уничтожения, они последуют моему примеру.”

“Отлично. Есть еще кое-что. . . . Мы должны взять людей с собой. Будет большим подспорьем, если они услышат наше послание от настоящего героя, лихого летчика-истребителя с медалями на груди и рядами убитых, нарисованных на борту его самолета. Фон Тресков замолчал и вопросительно посмотрел на Герхарда. - Почему ты так улыбаешься?”

- Потому что так мне сказали ребята из министерства авиации, когда пару лет назад отправили меня в турне по стране.”

“Меня это не удивляет. Летчики-истребители - это современные рыцари в доспехах. Все хотят, чтобы ты был на их стороне . . . Так. . . Вы на нашей стороне?”

“Да, - сказал Герхард. “Я на твоей стороне.”

“Хорошо. Тогда ты больше ничего от меня не услышишь. Но когда настанет день, мы будем рассчитывать на то, что ты выполнишь свою часть работы.”

“Я понимаю.”

Фон Тресков встал, чтобы уйти, но остановился и добавил: “Вы понимаете, это последний шанс нашей страны. Если мы не сделаем что-нибудь в ближайшее время, будет слишком поздно, и Германия будет похожа на современный Карфаген: каждый кирпич снесен, соль вспахана в почву . . . стерта с лица земли.”

***

Был полдень 1 апреля 1944 года, когда дверь кабинета Шафран на Бейкер-стрит без стука отворилась и ворвался Лео Маркс с грозным выражением лица, размахивая в воздухе листом телепринтерской бумаги.

“А вы это видели?- спросил он, слишком переполненный праведным гневом, чтобы утруждать себя светскими любезностями. “Это маленькая первоапрельская шутка Герра Гискеса.”

Шафран встала и обошла вокруг стола, чтобы встретить его.

- Держи, - сказал Маркс, протягивая ей газету. На нем был напечатан текст телеграммы, в которой говорилось::

ВЫ ПЫТАЕТЕСЬ СДЕЛАТЬ БИЗНЕС В НИДЕРЛАНДАХ БЕЗ НАШЕЙ ПОМОЩИ. МЫ СЧИТАЕМ, ЧТО ЭТО ДОВОЛЬНО НЕСПРАВЕДЛИВО, УЧИТЫВАЯ НАШЕ ДОЛГОЕ И УСПЕШНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО В КАЧЕСТВЕ ВАШИХ ЕДИНСТВЕННЫХ АГЕНТОВ. НО НЕВАЖНО, КОГДА ВЫ КОГДА-НИБУДЬ ПРИЕДЕТЕ НА КОНТИНЕНТ, ВЫ МОЖЕТЕ БЫТЬ УВЕРЕНЫ, ЧТО ВАС ПРИМУТ С ТАКОЙ ЖЕ ЗАБОТОЙ И РЕЗУЛЬТАТАМИ, КАК И ВСЕХ ТЕХ, КОГО ВЫ ПРИСЛАЛИ НАМ РАНЬШЕ. ТАК ДОЛГО.

- Ха! Шафран невесело рассмеялась, возвращая послание Марксу. “Я полагаю, что это, должно быть, шутка Абвера.”

- Дерзкий придурок, не так ли? Он послал его с десяти наших собственных радиостанций одновременно, давая нам знать, что они были у него все это время. С другой стороны. . . Маркс сделал несколько шагов к двери, закрыл ее и вернулся. “Ты не слышал этого от меня, но в тот самый момент, когда Гискес разыгрывал свою шутку, мы прокрались на его участок. Прошлой ночью над Голландией было совершено два отдельных падения, всего четыре агента. И он не знал, что они придут.”

- Надеюсь, у них есть хороший запас твоих одноразовых прокладок.”

- Так оно и есть . . . и все из-за того, что ты, моя дорогая жена, доказала, что они работают.”

- Все, что угодно, лишь бы помочь тебе, дорогой муженек.”

Притворство, что они женаты, оставалось постоянной шуткой между Шафран и Марксом в течение нескольких месяцев после ее возвращения в Лондон. Когда она вернулась из Бельгии, ее тщательно допросили. Она подробно рассказала Губбинсу и Эймису о том, что с ней произошло, как она отреагировала, о своих впечатлениях от каждой встречи, события и места, на случай, если возникнут нюансы, которые можно будет извлечь из ее информации. Она рассказала им о выступлении Шредера в Риддерзаале в Гааге, о планах нацистов решить еврейский вопрос в Нидерландах и, как оказалось, об их чудовищных амбициях уничтожить всех евреев в Европе.

Она сообщила им о подозрениях Жана Бюргерса в отношении Проспера Дезиттера и его любовницы Флори Дингс. Бюргерс был убежден, что они были немецкими шпионами и компрометировали деятельность группы G в Бельгии, внедряясь в группы сопротивления, управляя фальшивыми конспиративными квартирами и информируя о деятельности агентов. Они были очень эффективными двойными агентами. Дезиттер был мастером псевдонимов и блефа, но его можно было легко опознать по отсутствию первого сустава или двух суставов мизинца на правой руке. Это была особенность, которую он мог скрывать большую часть времени, но не все время.

В последующие недели Бюргерс опубликовал описание Дезиттера и Дингс в подпольных газетах, а Эймис организовал операцию "крысиная неделя", чтобы использовать агентов для убийства предателей в Бельгии. Дезиттер и Дингс были первыми в списке. Изгнанное бельгийское правительство в Лондоне было недовольно идеей казни без суда, и кампания была официально отменена. Однако Шафран слышала сообщения, что Дингс нашли мертвым возле ее квартиры, убитым двадцатью двумя ударами остроконечного ручного инструмента. Дезиттер бежал из Бельгии, и его преследовало сопротивление.

Шафран была повышена в звании до капитана и получила новую роль: управление агентами, которые направлялись в Бельгию, планирование их миссий и наблюдение за их деятельностью, как только они были отправлены в поле. Это означало, что она поддерживала контакт со многими местными группами сопротивления в Бельгии, чья деятельность становилась все более эффективной по мере того, как война разворачивалась против Германии, и по мере того, как сама Бейкер-стрит становилась все более опытной в своих делах.

Работа Шафран требовала долгих часов и несла тяжелое бремя ответственности. Она лично заботилась о безопасности своих агентов и боялась за них больше, чем за свою собственную. Даже тогда, когда Бейкер-стрит выполняла свою работу наилучшим образом, жизнь агента в оккупированной Европе была сопряжена с ужасной опасностью, поскольку в рядах сил сопротивления все еще оставались перебежчики, коллаборационисты и двойные агенты. Двое агентов Шафран были преданы Гестапо, и их потеря сильно ударила по ней.

Наряду с катастрофами были и триумфы. Менее чем за три месяца до этого Группа G осуществила поразительный переворот: серию одновременных взрывов бомб на бельгийской электросети, которые оставили страну без электричества на следующий день. Офисы, фабрики, шахты и железные дороги - все закрыто, некоторые не смогут вернуться к полноценной работе в течение недели. Военные усилия противника были серьезно подорваны, и страна получила четкое сообщение о том, что оккупанты больше не контролируют ситуацию в полной мере. Новость взволновала шафран, и тот факт, что Жан Бюргерс помог организовать этот план, сделал триумф еще более сладким.

“Итак, ты собираешься на эту вечеринку с нашими американскими кузенами?- Спросил Маркс, меняя тему разговора.

- Да, Эймис попросил меня представлять секцию "Т".”

- Увидимся там. Я выступаю перед собравшейся компанией с докладом о наших новых методах криптографии . . . А пока, как ты справляешься? С этим голландским бизнесом, я имею в виду . . .”

На Бейкер-Стрит не принято признаваться в физических или психологических последствиях миссий. Шафран с трудом могла выкинуть из головы события той ночи, когда она убила Карстена Шредера, но никогда не поднимала шума. Лео Маркс был единственным человеком, которому она доверяла. Но даже с ним она чувствовала себя вынужденной преуменьшать свои чувства.

- О, все в порядке, - сказала она. - Не о чем беспокоиться.”

Маркса не так-то легко было обмануть. - Тебе все еще снятся кошмары, старушка?- спросил он, и его легкомыслие сменилось искренней заботой о друге.

“Иногда . . . Шафран вздохнула. “Я чувствую, что этот чертов человек преследует меня. Может быть, это и есть призрак - присутствие мертвых в снах живых.”

“Хм . . .- Одобрительно пробормотал Маркс. - Эта строка почти достойна одного из моих знаменитых стихотворений.”

Маркс был почти так же известен на Бейкер-стрит своей поэзией, как и своими кодексами.

“Ты можешь взять его,-сказала Шафран, - по цене бифштекса весом в четыре унции. Я была воспитана, чтобы быть плотоядным. Мне нужно красное мясо, чтобы выжить, и больше, чем может дать мне книга рационов.”

“Тогда мы договорились: твои слова для моей говядины. Я немедленно проконсультируюсь со своими источниками.”

- О, Спасибо, дорогая, какой ты замечательный кормилец! А теперь я должен вернуться к работе. Я не хочу, чтобы эти янки думали, что я не знаю своего дела.”

•••

Два дня спустя, позавтракав в Лайонс-корнер, где они проверяли друг друга на презентациях, которые собирались сделать, как школьники, готовящиеся к экзамену, Шафран и Маркс шли по Уайтхоллу к Военному министерству и через его грязные черные арки. Они были в прекрасном расположении духа. Совещание касалось координации различных движений сопротивления в оккупированной Европе в связи с предстоящим вторжением. Кампания диверсий и партизанской войны, организованная в значительной степени руководством специальных операций, охватит Голландию, Бельгию и Францию, перерезая железнодорожные пути, блокируя дороги, взрывая мосты и делая все возможное, чтобы помешать Вермахту доставить подкрепления к берегам, на которые высадятся британские, американские и канадские войска. Было время, когда Бейкер-Стрит с трудом справилась бы с этой задачей. Но теперь организация поддерживалась своей способностью доставлять агентов в Европу и из нее; снабжать Силы Сопротивления оружием, боеприпасами, радиоаппаратурой и деньгами; планировать диверсионные и подрывные кампании.