Война Кортни

Все это время Герхард твердил себе, что это невозможно . . . этого не может быть. Но когда офицер СС прошел вдоль шеренги людей, которые были представлены для его осмотра, не могло быть никаких сомнений относительно его личности.

Во всех аптеках всех врачей, трудившихся над созданием чудесных лекарств для Рейха, не было ни одного вещества, которое могло бы вылечить тошнотворную смесь беспомощности, стыда и бессильной ярости, которая теперь сидела, как холодная злобная жаба, в глубине кишок Герхарда.

•••

“Ты, должно быть, слишком хорошо его кормишь, Каиндл, - заметил Конрад, когда они остановились, чтобы посмотреть на проходящего мимо брата. - Посмотри, как он прогуливается, как будто это его дом.”

Каиндл нервно рассмеялся. - Не бойтесь, бригадефюрер. Таково действие лекарства, которое ему ввели сегодня утром. Наш медицинский персонал заверил меня, что когда мы в следующий раз вернемся, чтобы осмотреть вашего брата, он будет в гораздо более удовлетворительном состоянии.”

“Я очень на это надеюсь. Что еще ты можешь мне показать?”

Они миновали караульный отряд из женщин-охранниц, надзиравших за дюжиной женщин. Все они были признаны виновными в незначительных нарушениях лагерной дисциплины и были вынуждены отдать “Заксенхаузенский салют". Они сидели на корточках, вытянув руки прямо перед собой, и стражники ругали своих бритоголовых жертв непрерывным визгливым потоком оскорблений и приказов, а на любую женщину, которая опускала руки или теряла равновесие, набрасывались с сапогами и деревянными дубинками.

В другом месте две шеренги заключенных-мужчин стояли по стойке смирно, их чередование прерывалось через равные промежутки телами, неподвижно лежащими на земле.

“Кто эти люди?- Спросил Конрад.

- Это мужчины-заключенные, которые утверждают, что не годятся для работы. Они должны провести рабочий день стоя по стойке смирно. Как вы можете видеть, это обеспечивает полезную форму истощения. Мы ожидаем, что таким образом потеряем около полудюжины человек в день.”

“Какова ваша смертность?- Спросил Конрад.

Каиндл поджал губы, обдумывая вопрос. “Если оставить в стороне расстрелы-например, мы уничтожили более ста диссидентов и диверсантов из одного только рейхскомиссариата Нидерланде-и рассматривать это как процесс истощения, то мы теряем в среднем пять тысяч мужчин и женщин в год. Это будет ежедневная норма, дайте-ка подумать . . . примерно по пятнадцать каждый день. Мой предшественник, Альберт Зауэр, проявил большую предусмотрительность, установив крематорий для захоронения останков.”

“Вы использовали газовую установку, которую он тоже построил?”

“У него есть свои преимущества, хотя это всего лишь небольшое сооружение. Для обработки в больших масштабах, однако, мы все еще используем съемку.”

- Старые обычаи часто бывают самыми лучшими.”

Экскурсия по лагерю проходила в кирпичных печах, где заключенные делали кирпичи, и в мастерских авиационных компонентов. Затем они добрались до рабочего места, представляющего особый интерес для Конрада: помещения, где фальшивомонетчики, работая под надзором СС, изготовляли фальшивые Британские банкноты достоинством в сотни миллионов фунтов стерлингов.

“Они могут пригодиться в ближайшие дни и месяцы, - заметил Конрад.

“Эти люди почти освоили американские доллары, - сказал Каиндл, протягивая Конраду стодолларовую купюру, украшенную портретом Бенджамина Франклина в профиль.

На Конрада это редко производило впечатление, но он не мог скрыть своего восхищения работой фальшивомонетчиков. “Замечательный . . . Это даже похоже на настоящую валюту.”

- Вот, - сказал Каиндль, - пожалуйста, примите это в подарок от Заксенхаузена.”

Он дал Конраду еще одну записку. Человек, чей портрет был изображен на ней, был министром финансов и главным судьей девятнадцатого века по имени Сэлмон П. Номинал записанный на него был $10,000.

Конрад просиял от удовольствия. “Я слышал об этих записках еще до войны, когда занимался бизнесом в Америке. Должен сказать, Каиндл, это очень приятный сувенир на память о моем визите.”

“А теперь, - сказал хозяин, - не хотите ли пообедать?”

•••

Герхард ахнул, когда его грудь охватила мучительная боль. Его сердце словно сдавило стальным когтем. У него перехватило дыхание. Его горло было перехвачено невидимой удавкой. Хотя его тело отчаянно жаждало воздуха, он не мог заставить себя дышать. Он думал, что сейчас умрет.

Он упал на колени, прижав руки к грудной клетке, не в силах издать ни одного крика отчаяния, кроме отчаянного рвотного позыва. Но ничего не произошло. Он все еще не мог дышать. Его сердце, казалось, перестало биться.

И тут какой-то глубокий, первобытный инстинкт выживания, далеко за пределами его сознательного контроля, сработал. Давление на горло ослабло, он втянул воздух с настойчивостью утопающего, бьющегося о поверхность воды, и снова почувствовал слабое биение своего сердца.

Вся ясность мысли и восприятия ненадолго вернулась, вместе с остатками энергии и силы. То же самое животное побуждение к жизни, которое вернуло ему дыхание, говорило ему, что он должен продолжать двигаться.

Герхард попытался встать на ноги. Но тело отказывалось подчиняться его приказам. Он не мог заставить свои конечности делать то, что требовалось, чтобы стоять прямо, не говоря уже о том, чтобы ходить. Он не мог вспомнить, как это было сделано.

Но он мог ползти, хотя это было не более чем медленное, пресмыкающееся движение, опираясь на колени и локти, почти касаясь головой льда и грязи под собой.

Герхард начал ползти своим путем вокруг плаца. Он почти не замечал издевательского смеха охранников и не чувствовал, как они швыряют в него камнями, пока товарищи не подбадривали его, а один из эсэсовцев не подошел к нему сзади, приготовился, как футболист, готовящийся к пенальти, быстро подбежал и изо всех сил пнул Герхарда, отчего тот растянулся лицом на земле.

Это был второй удар Герхарда за день, но на этот раз он не вскочил. Вместо этого, тихонько поскуливая, замерзшие, изможденные останки человека, которым когда-то был Герхард, неподвижно лежали на мерзлой земле, а остатки его жизни постепенно уходили.

•••

Персонал Заксенхаузена питался лучше, чем его обитатели, но они все еще были на сокращенном пайке, так как весь рейх голодал. Каиндл сделал все возможное, чтобы достойно накрыть стол для своего почетного гостя. Однако Конрад не обратил на еду никакого внимания. Он быстро убрал тарелку и приказал всем покинуть столовую, за исключением Каиндла.

Конрад ждал, ничего не говоря, пока офицеры лагеря не ушли, некоторые бросали нервные взгляды через плечо. Он знал, о чем они думают: кто в беде - босс или кто-то из нас?

Только убедившись, что они одни, Конрад обратился к коменданту лагеря, который был уже взволнован. “Мы должны принять меры на случай непредвиденных обстоятельств, - начал он. “Конечно, мы все еще верим в гений нашего Фюрера . . .”

- Да, горячо, - согласился Каиндль с настойчивостью, порожденной осознанием того, что многие из его пленников, включая родного брата бригадефюрера, были там, потому что они недостаточно верили своему лидеру.

- Тем не менее, - продолжал Конрад, - международный еврей все еще плетет свои коварные заговоры в союзе с большевиками, недовольными, извращенцами и саботажниками. Мы должны учитывать возможность, хотя и маловероятную, что Рейх или его обширные территории могут попасть в руки врага. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.”

- Я уверен, что вы правы, бригадефюрер.”

"Такие люди, как мы, чья приверженность национал-социализму остается абсолютной и непоколебимой, тщательно готовятся к тому, чтобы борьба продолжалась, несмотря ни на что. Уже более года под личным руководством рейхсфюрера СС Гиммлера разрабатываются планы создания альпийской крепости в горах южной Баварии и австрийского и итальянского Тироля.”

“Я понятия не имел . . .- сказал Каиндль, тактично умолчав о том, что если эти планы находились в обращении более года, то высшие эшелоны Рейха уже предвидели поражение к концу 1943 года.

“По понятным причинам эти планы обсуждались только в рамках избранной группы старших офицеров. Я добавляю тебя к их числу.”

- Для меня это большая честь, бригадефюрер.”

- Итак, среди ваших заключенных есть ряд лиц, которые имеют высокую ценность в качестве заложников. Некоторые из них богаты и могут получить высокую цену, если их выкупят. Другие имеют политический или социальный статус на своей родине или являются ценным разведывательным активом и поэтому могут быть использованы в качестве разменной монеты в любых будущих переговорах.”

“А, вы имеете в виду обитателей нашего особого лагеря. Мы всегда особенно заботились о них . . . на случай, если они пригодятся в какой-то момент. У нас тоже много вражеских офицеров.”

“Хорошо . . . Вы должны составить список всех заключенных, которые, по вашему мнению, подпадают под описанные мною категории. В случае, если этому лагерю угрожает враг, они должны быть перемещены в более безопасное место. Вы должны быть готовы к тому, что они будут доставлены по железной дороге в любой момент. Я достаточно ясно выразился?”

- Да, Бригадефюрер. Вы хотите, чтобы я включил вашего брата в этот список?”

Конрад задумался, прежде чем ответить. - Поразмыслив, я пришел к выводу, что он был бы ценным приобретением, даже если бы я мог с абсолютной уверенностью сказать, что его собственная семья не заплатила бы ни одного пфеннига за его благополучное возвращение!”

Каиндл вежливо усмехнулся шутке Конрада.

- Другие, однако, могут быть готовы принять меры от его имени. У него не было богатых друзей. Включать его. Но я настаиваю: никакого особого отношения. Он должен содержаться в тех же условиях, что и другие заключенные из списка.”

“А если он умрет?”

Каиндл опасался последствий такого поворота событий, но Конрад был рад его успокоить. - Тогда он умрет. Для меня это не имеет значения. Кто знает, может быть, он и сегодня погибнет.”

В дверь постучали. Каиндл посмотрел на Конрада, и тот кивнул. - Впусти их, наше дело сделано.”

В комнату вошел врач, который делал уколы. - Прошу прощения за беспокойство, бригадефюрер, но у меня есть новости, которые могут вас заинтересовать. Действие вещества, которое было введено заключенным, прекратилось гораздо раньше, чем ожидалось, возможно, из-за физического состояния экспериментальных образцов. Но последствия довольно заметны. Я думаю, что вы найдете их особенно интересными, бригадефюрер.”

Все трое сразу поняли, что это значит. На мясистом лице Конрада появилась улыбка. “В таком случае, герр доктор, я с удовольствием ознакомлюсь с результатами ваших исследований.”

•••

Герхард нашел в себе силы не умирать. Он заставил себя встать на колени. Но наркотик привел его в замешательство. Он знал, что должен куда-то идти, но не мог понять, где находится и в каком направлении двигаться. Он так и остался стоять на четвереньках, озираясь вокруг непонимающими глазами, пытаясь понять, что же делать дальше, пока стражники делали ставки на то, какое направление в конце концов выберет жалкий безмозглый зверь перед ними.