Другой путь Леннрота

Леннрот очень скучал по Матэли. Порой, он писал ей письма, куда включал запавшие в душу слова из ее песен, но письма отправлять было некуда. Да и не умела ни читать, ни писать красавица карелка. Каждая строчка в его послании дорогой женщине была словно бы частью их беседы. Только совсем безответной беседы.

Как бы то ни было, но тяга к перу дисциплинировала Элиаса, если в день он не написал ни строчки, день считался потерянным. Если не отвлекаться на поиск еды и средств к существованию, день оказывался очень коротким. Хотелось сделать многое, а получалось все по иному. И учиться надо, и самоучением заниматься, и обрабатывать свои записи, и новые мысли - беседы с Матэли - записывать. Да еще преступное прошлое контрабандиста и тяга авантюриста заставляли предпринимать определенные действия.

Речной жемчуг ушел на ура. Все это обошлось Леннроту в один привод в полицию, а до этого разбитые кулаки и установившейся репутации берсерка после освобождения. Денег в его кармане прибавилось изрядно, да чего уж там - с лихвой окупилась бы вся предстоящая учеба в университете. Можно сказать, он разбогател. Вот только виду не показывал.

Немаловажным было то, что у него появились некие связи в преступном мире Хельсингфорса, по рекомендациям, конечно, авторитетного армянина Якова из города Турку. Кроме бесстрашия в драке репутация у Леннрота была простой: на него можно было положиться, не сдаст и не продаст. Как себя зарекомендовал в полиции и сыске студент медицинского факультета - этого не узнает никто. Все знали только то, что не уважали Леннрота ни в полиции, ни в сыске. Взяли бы, да не могли найти, за что брать.

Чем больше работал со своими записями Элиас, тем трепетней он относился к прошлому этой земли. Конечно, каждая власть, каждый божок эту власть представляющий, перевирает историю по-своему, по "убожески". Верить государству нельзя ни в чем, особенно в провозглашении величия. Верить можно народу, который из поколение в поколение передает народную память. А в ней нет места никакому "величию".

Однако прошлое - это не повод не меняться. Если прошлое, его наследие, категорично не менять, то впереди не будет будущего.

"У каждой эпохи есть свой характер, своя жизнь, своя сущность. И былое нельзя вернуть назад, на какой бы веревке ее ни тянули. Эти слова не для того, чтобы восхвалять настоящее перед прошлым, а лишь в назидание тем, кто печалится, глядя, как валится наземь старая ель, и не понимает того, что из молодого побега, если его не затоптать, может вырасти новое дерево".

Так писал Леннрот в своем очередном письме Матэли. Та, конечно, соглашалась и добавляла: умно пишешь, господин магистр, такие мысли, такие впечатления, да только мне? Отрадно, конечно, если донести их не только далекой и недосягаемой веселой певунье с берегов озера Кайтере, но кому-то еще. Не скучающим клеркам из научного совета, не полицаям из надзора над вольнодумцами, а разным людям, которые умеют читать и умеют думать.

- Ай, да Матэли, - восхищался Леннрот. - Ай, да Кантелетар92!

Элиас не тратил деньги. Воодушевленный своей литературными разработками, он намеревался организовать еще одну экспедицию, на этот раз к Беломорью, куда его звал Ваассила Киевеляйнен. Лишь только получит диплом о свободной практике дипломированного доктора - и сразу в путь. Судя по всему эта дата должна была прийти как раз на лето 1830 года. Хотелось бы, конечно, попробовать себя в зимнем путешествии, но к этому следовало готовиться серьезно. Зимний сезон в Лаукко - не в счет. Нужно было продумать снаряжение, питание и стратегию.

Вот как раз со снаряжением хотелось немного поработать уже сейчас.

Беседа с уголовными элементами - это было то, что требовалось. Уголовные элементы, вероятно, уже соскучились без "придурковатого магистра".

- Не буду ходить вокруг да около: нужен ствол, - сказал Леннрот человеку, организовавшему сбыт последней кучки жемчуга.

- Да легко, - ответил человек, он же уголовный элемент, и вытащил откуда-то из подвала всю в пятнах ржавчины винтовку, длиной с фонарный столб газового освещения. - Отличная машинка, почистишь, маслицем обработаешь - пуляй в свое удовольствие.

Элиас попытался представить себе себя в лесу с такой дурой за плечами. Кремневая винтовка Фергюсона, конечно, очень боевая вещь. Фантазии у него все же не хватило, как можно будет легко и быстро привести такой ствол в готовность.

- Не, мне что-нибудь поменьше в размерах, - очень скептически поморщился Леннрот. - Чтобы и для охоты годилась и для...

- Для рыбалки, - договорил запнувшегося Элиаса уголовный элемент.

Договорились, что при появлении чего-то такого стоящего, с Леннротом свяжутся посредством кодового кашля под дверью. Но это будет уже стоить дороже, нежели это "ружжо".

До декабря 1830 года никто ни разу не прокашлял. В этом же месяце Леннрот защитил кандидатскую диссертацию по медицине. Тема была "Побочные эффекты от кровопускания и применения лечебных пиявок при выводе из запоев и профилактики алкоголизма".

15. Эпидемия

Леннрот учился в университете, стараясь по мере своих сил. Сил у него было предостаточно, так что некоторые дисциплины он закрывал экстерном. Единственное, чего не хватало, так это времени. Не сумел он подготовиться к лыжному броску на восток, зима в Хельсингфорсе оказалась на диво сырой, и снега было мало.

Тем не менее он планировал весной двинутся в путь. Обретенная вместе с дипломом лечебная практика позволяла спокойно смотреть в будущее, скрывать свои богатства становилось вовсе необязательным. Однако деньги от "жемчужного" похода хотелось тратить лишь для своей литературной деятельности.

Элиас провел некоторое время у своих добрых друзей Тернгренов, а потом двинулся в путь. Через несколько дней на подводе его привезли в усадьбу.

Какая-то непонятная болезнь, не позволявшая дышать, накрыла его с головой. Он боролся, как доктор пытаясь найти в своем организме то, что оказалось под вредным воздействием заразы. Но чем больше он к себе прислушивался, тем больше удручался: под вредным воздействием заразы оказалось все его тело.

Легкие не дышали - нет, дышали, конечно, но как будто не полной грудью. Ноги не ходили - ходили, конечно, но очень быстро начинали заплетаться и вовсе хромать. Желудок не принимал пищу, зато расстройство желудка случалось с пугающей частотой. Температура держалась и отказывалась спадать. Потом начались видения.

Какая-то милая женщина, ему казалось, что это Матэли, отгоняла от него мерзкого кривляющегося Пропала. Она пела песню, но голос был другим, вполне обыкновенным. Пропал блеял и увещевал - у него подобные штучки получались очень ловко.

Он вкрадчиво и убедительно говорил, что надо перестать дышать - тогда будет тебе счастье, надо перестать думать - тогда будет тебе блаженство, еще бы кого убить надо - тогда будет тебе почет. А женщина пела про несчастья Элины, и эта старинная песня заставляла демона отходить. А, главное, Леннрот начинал вновь понимать, что все слова, которые говорил Пропал - это вранье.

Элиас открывал глаза и пил густой кисло-сладкий морс из клюквы, кружку держала Йоханна Тернгрен и тревожно смотрела ему в глаза.

- Тебе надо больше пить, - говорила она.

- Спой мне еще, - отвечал он. - Твоя песня, как лекарство.

И он опять впадал в полузабытье, где его ждал Пропал, женщина, то ли напоминавшая Матэли, то ли - нет, иногда Пан - отчаянно издалека жестикулирующий, еще строгий кот Тернгренов и даже заклинатель Хассинен, грозивший ему пальцем. Все, кроме беса Пропала, взывали к нему, чтобы он встал с постели.

Через неделю после того, как его привезли в Лаукко, Леннрот поднялся на ноги.

- Что это было? - спросил он у сумрачного профессора Тернгрена.

- Это был морок, - ответил Йохан. - Никак не болезнь.

- Хорошенькое дело, - усмехнулся Элиас. - Еще тридцати не минуло, а уже обморок.

С того раннего утра он быстро пошел на поправку.

В Санкт-Петербурге свирепствовала холера. Йохан, как специалист, успокоил своих близких, что у Леннрота что-то другое. Тем не менее больного Леннрота поместили в карантин, в котором его навещали все, кому не лень. Даже кот повадился заходить и долго наблюдать за Элиасом, помахивая между делом своим хвостом, как собака.

Никто из Тернгренов, никто из слуг, никто из домашних животных ничем не заболел. На семейном совете решили поставить диагноз. И он был поставлен. Переутомление! Организм Леннрота решил напомнить о себе и заявить, что отдых - это не только шестичасовой ночной сон, но и свободная от переживаний голова. Таковой она делается при рыбалке, при чтении, при походе в концерт или в художественную галерею.

- А ты когда последний раз в концерт ходил? - поинтересовался Йохан, допивая коньяк из бокала.

- На концерт, - поправила Йоханна.

- Ни в концерт, ни на него никогда не ходил, - честно признался Элиас. - Можно мне еще коньячку, больно он у вас душевный?

Кот укоризненно и даже сочувственно посмотрел на выздоравливающего, а собаки упали на пол и принялись хохотать, дрыгая в воздухе ногами.

28 мая Леннрот отправился в свой поход, через месяц, придя в себя, решил все-таки его продолжить. Но судьба распорядилась иначе.

Уже 6 августа Леннрот вернулся в Хельсингфорс. Перед этим где-то на границе городка Кухмо, уже готовящегося раствориться в карельских землях, его настиг запыхавшийся гонец.

- Эпидемия, - сказал гонец, никак не в состоянии прекратить запыхаться. - Всех врачей в столицу собирают.

- А, ну это не ко мне, - возразил Леннрот. - Я доктор.

Таковое определение, конечно, носило очень формальный характер. Считалось, что врач и доктор - это разные проявления одной и той же лекарской специальности. Доктор лечит, а врач - врет.

Запыхавшийся гонец несказанно удивился, а Леннрот уже решительным шагом направлялся к почтовой службе, чтобы найти себе место в повозке на юго-запад.

Город он застал, будто вымершим: на улицах ни единой живой души, только ветер таскал по мостовым обрывки каких-то бумаг. Холера пришла в Хельсингфорс. Путь ее был долгим, начиная с Китая, где всегда роились и вырывались в мир опустошительные недуги.

Считалось, что торговый караван пришел в Омск, который власти, наслышанные о беде, выдержали почти месяц на окраинах города, а потом выдержка им изменила. Китайцы, все, как один, клялись в своих отменных здоровых организмах, крестились ногой и предлагали мзду. Не родился еще государственный чиновник, который откажется от взятки.

Когда хватились, две трети китайцев уже сбывали свой товар в Санкт-Петербурге. Вместо них чалились в загоне специально отобранные местные жители крайне низких моральных качеств.

Второй путь холеры в тот злополучный год был из Индии, где заразы едва ли не больше, чем в Китае. Вместе с англичанами ее привезли в страны Балтии.

В общем, случился караул, и люди начали болеть и умирать. Всем потенциальным жертвам хотелось жить, а власти Финской земли нашил отставного прокурора с Брест-Литовска, который вызвался эпидемию прекратить.