Другой путь Леннрота

Ну, а карелы-ливвики завсегда в этот день взывали к Оленю севера, pedru, и праздник это считался очень почитаемым.

Главные отличительные черты всех небожителей, то есть, соратников Господа - это грива и рога. Моисей в пустыне увидел якобы "горящий куст": "И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает"78. У Аполлона, Северного, так сказать властителя пантеона, на голове были очень почетные рога. Их еще называли "короной Аполлона". Они светились солнцем, то есть были золотые, то есть были, как пламя.

Чем древнее народ, тем больше у них сохраняется воспоминаний о древности. Вот и праздновали испокон веку Педрун-пяйвё. Русские, те из них, что без роду, без племени, через церковь все это дело в Петров день переименовали. Чтобы возглавить и направить. Папа Римский, который в Ватикане, лишь отмашку дал: чем больше память о Петре, тем лучше. Предателям у нас почет и уважуха.

Католики и протестанты не очень, чтобы православные праздники праздновать. Вот Леннрот и решил: непременно добраться до Валаама и своими глазами увидеть все таинство. Какая загадка подразумевалась под этим - пес его знает. Может, слова какие особенные, может обряд какой неоднозначный.

Сортавала - городок небольшой, однако по случаю праздничного богослужения со всех столиц сюда приехала всякая столичная шушера: царские придворные, дамы в шляпках, офицеры с эполетами, крикливые дети и попики с разных приходов. Попасть на Валаам можно было и с той стороны Ладожского озера, но коварная короткая ладожская волна даже летней порой могла устроить неприятность. Поэтому все собрались здесь и ждали своей очереди, чтобы специально приспособленные ялы отвезли бы желающих на монастырский двор.

Места для Леннрота в таких ялах не нашлось. Чопорные лодочники наотрез отказывались связываться со смуглым чухонцем, ни уха ни рыла в великом и правдивом, свободном и прочее, прочее, русском языке. Сколько бы денег ни пытался им сулить Элиас, отказы были категоричны.

Но тут на помощь пришел случай в лице одного знакомого лица.

- Эй, пономарь! - крикнул Леннрот в спину, показавшуюся ему памятной.

Спина даже ухом не повела, продолжая энергично двигаться в берегу.

- Дьяк, погоди! - Элиас сделал вторую попытку привлечь внимание к себе. Она оказалась успешной.

Былой пономарь из Хяме, не снижая скорости, обернулся, сделал злостную рожу и кивнул головой. Одет он был странно, то ли в чужих обносках, то ли волшебным образом за неделю поизносился в рванину.

- Что это с тобой? - наконец, догнал его Леннрот.

- Вот к чему привело наше с тобою знакомство, - сокрушенно проговорил тот. - Я тороплюсь, вообще-то.

- Куда?

- На Валаам, - ответил поп.

- То, что надо, - обрадовался Элиас. - И я с тобой.

- Если только грести будешь.

Леннрот согласился, и они вдвоем почти бегом спустились к самому озеру, где в кустах ждала своего часа утлая лодчонка из разряда тех, что при малейшем волнении страдает морской болезнью и переворачивается. Путешествие озером могло выйти боком.

Однако погода была на диво хороша, да по пути к Валааму мокли в еле заметном прибое несколько островов, так что можно было рискнуть.

Спешно погрузившись, они отчалили от берега. Лодка оказалась с хорошими мореходными характеристиками, легко управлялась и послушно набирала ход, стоило поднажать на весла. Поп словно бы успокоился на воде и поведал свою историю.

Его миссия в Кесялахти завершилась полным фиаско. Никаких языческих культов и сатанинских ритуалов изобличить не удалось. Нагрянувшие с карательно-судебной целью жандармы растворились в пространстве. Вся вина, как духовная, так и мирская, непременно должна была упасть на голову одного человека. То есть, его, как уполномоченное лицо всех синодов вместе взятых. А оно ему нужно?

Вот и встал дьяк на крыло, покинул лоно церкви, чтобы никто не мог его ни найти, ни покарать. Чтобы питаться, продал свою ризу на сукно, сам оделся, как крестьянин. Вот в Валаам простым рясофорцем нанялся. Показал, что знает церковный устав и посты, молитвы кое-какие может спеть, вот его и взяли с испытательным сроком дрова таскать и двор мести.

- Ты, кстати, не знаешь ли, куда жандармы все до единого подевались? По лесам, что ли, разбежались? - спросил он между делом, принимая весла, чтобы грести в свою очередь.

- Неужели ты это хочешь знать? - поинтересовался Леннрот, и вышло это у него как-то не очень дружелюбно.

Поп не ответил, продолжая очень энергично грести. Складывалось такое впечатление, что лодку эту он приобрел во временное пользование без ведома ее хозяев. Да так, вообще-то, дело и обстояло. Спер он лодку, которой пользовались лишь для баловства и коротких заплывов по маленькой бухточке.

- А вот раньше на Валаам можно было на подводе добраться, - сказал бывший пономарь. - Еще во времена преподобных Германа и Сергия79.

Первым на остров пришел Андрей Первозванный. Он спустился под озеро возле местечка в низовьях реки Олонка, которое потом и прозвали "Андрусово". Ход подземный был там, где червь или змей прошел. Неведомые мастера укрепили свод, получился тракт, вмещающий повозку. Может, конечно, метелиляйнены все сделали, только теперь никто уже не узнает.

Когда умер Рюрик, ход завалили. Причем, со всех сторон: и с Видлицы, и с Валаама, и с Коневца, и с Ландох. Наверно, там его и похоронили в золотом гробу.

Так что теперь лишь один способ добраться до монастыря, водный.

Под вечер в канун светлого праздника они причалили в первой же попавшейся бухте, где скалы отвесно не нависали над водой. Ничего, Ладога стерпела их круиз, ни разу не пошевелившись ни волной, ни рябью.

- Все, милый друг, - сказал поп. - Обратно на материк уж сам. Мне теперь здесь до следующей весны грехи отмаливать.

- А с лодкой как?

- Да как хочешь, - махнул рукой дьяк, он же рясофор.

Леннрот на прощанье поинтересовался именем своего невольного попутчика, тот начал, было, объяснять, что имен у него за всю жизнь было много. И все церковные, важные.

- Йормо - так меня мама назвала, - оборвал он свою повесть. - Честь имею!

Леннрот укрыл лодку от любопытных глаз, перевернул ее и затащил между камнями. Он все-таки надеялся, что она еще раз сослужит ему свою службу.

В гостевом доме место для него нашлось вполне подходящее - возле стены на охапке ароматного сена. Все те, кто клубились в Сортавала, предпочли гостиницы и постоялые дома монастырским удобствам. С утра они планировали прибыть на службу целой флотилией. Однако и таких ротозеев, кем считал себя Леннрот в этих условиях, было порядочное количество. В основном, почему-то, русские. Он не понимал их речь, те же смотрели на него с оттенком превосходства и даже снисхождения.

Рано утром Элиас проснулся оттого, что его кто-то пинает по ногам.

- Вставай завтракать, а то места не будет, - сказал Йормо, бесцеремонно отпихивая чьи-то заплутавшие руки и ноги. Хозяева рук и ног хрипло возмущались с разных углов. Вероятно какое-то родство со своими конечностями у них осталось, поэтому они так сопереживали им и надеялись, что те разберутся и самостоятельно вернуться к привычным организмам.

Монахи вытащили из трапезной столы, хотели поставить их буквой "зю", но потом плюнули три раза, перекрестились, сказали "Господи убереги", и выстроили обычным П-образным порядком.

Еда была скоромная, мелко-мелко порубленная, чтоб в ложку большие куски не попадались. Все это покоилось на деревянных тарелках типа корыт. Одна кружка с медом молодильным полагалась на шестерых выпивох. Пили-ели строго по свистку. Да еще поп какой-то гундосил молитву, так что все едоки ежеминутно крестились и пели осанну, обмениваясь крошками, вылетающими изо ртов.

Едва кто-то дожидался своей очереди промочить горло, как его тут же выгоняли из-за стола. Считалось, наверно, раз к молодильному напитку присосался, больше жрать не положено.

А потом стали прибывать лайнеры с Сортавалы, и еще один, белоснежный парусник с женским именем на носу, пришвартовался на самом почетном месте. Это прибыла яхта с самого Петербурга. От нее явственно попахивало перегаром, так что более разборчивые в морских движителях прихожане могли предположить, что тяга у этого линкора с женским именем на носу спиртовая. Обман, конечно, и полная фикция. Фак, или фэйк с уголовным преследованием.

Тут попы построились в колонну и взвыли песнь. Одна юная и очень красивая девушка в сопровождении строгой матери хлопнулась на колени и начала целовать землю. Если бы ее мать также пала ниц, то Леннрот бы предположил, что они что-то очень ценное потеряли в сутолоке и теперь отчаянно пытаются найти.

Когда попы, дымя кадилами и бормоча что-то в кудлатые бороды, влились в храм, последовавшие за ними чопорные и нарядные дамы скопом тоже начали бухаться на колени и прикладываться капризными губками к каменному полу. Юная и очень красивая девушка уже вовсю извивалась где-то под ногами своей строгой матери и извозилась в пыли, как кочегар.

Внутри храма, конечно, убранство поражало великолепием и красотой. Леннрот во все глаза смотрел на иконы, великолепные, как картины, расписные потолки, золотой алтарь. Попы целовали друг другу руки, каждый из присутствующих тоже норовил лизнуть, если не кисть с крестом, то хотя бы краешек рясы.

В один момент Элиас оказался в одиночестве, вовсе не вовлеченный в круговерть почитания, слюней и коленопреклонения. Лютеранин, он не был привыкшим к таким вот проявлениям религиозных чувств. На него начали бросать укоризненные взгляды. А самыми укоризненными были взгляды взволнованных столичных офицеров в эполетах. Их глаза просто метали молнии, и можно было опасаться, как бы не начался пожар.

Пойду-ка я отсюда подобру-поздорову, подумал он, но пойти не успел. Кто-то дернул его рукав и вложил в ладонь горящую свечку. Укоризненные взгляды мигом потухли.

- Ты чего тут акции устраиваешь? - прошипел ему голос на ухо.

Это Йормо, согнувшись в три рубля весь в благоговейном трепете, пробрался к нему.

- Так я, эта, короче, не знал, - попытался ответить Леннрот, но ничего ответить не мог.

- Чего не понятно - все упали, ты упал, - не унимался рясофор. - Все лобзаться - и ты с ними. Крестись размашисто. Вот и вся наука.

А где обрядность? Где, как бы так сказать, традиции? Где волшебные слова?

Э, брат, так тебе в народ надо сходить. К карелам, вепсам, ижоре, ингви, финнам, в конце концов. Там Педрун-пяйвя празднуют. Здесь же - Петров день.

Покидать службу было нельзя. Они простояли в толпе пока дамы в порыве душевного трепета не начали падать в обмороки. Только потом попы закруглились и разрешили всем идти на "праздничное купание".

Перехватив по хлебу, Леннрот и Йормо ушли от храма на берег, где расположились на прогретых солнцем камнях. Новоявленный рясофор достал откуда-то вареную рыбу, кислую капусту и кувшин ледяного кваса.