Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других "отклонений"

Современные сторонники сохранения смертной казни в России ссылаются обычно на жестокие серийные убийства и получившие распространение заказные убийства. Так вот, серийные убийства на сексуальной почве совершают, как правило, лица с психическими отклонениями (так называемая «патология влечения»). При этом в каждой популяции доля лиц с такой патологией относительно постоянна. Единственная реальная возможность превенции этих преступлений – раннее выявление и медико-психологическая коррекция лиц с соответствующей патологией. Что касается заказных убийств, то киллер – это профессия, для него убийство – работа, выполняемая независимо от теоретически грядущего наказания. Работа рискованная, и основная задача наемных убийц – минимизировать возможность наказания, что им обычно и удается сделать... Предусмотрено ли в качестве наказания лишение свободы или смертная казнь или нечто иное – может отразиться лишь на размере оплаты труда. И вообще «ошибочно полагать, будто все или большинство тех, кто совершает такое тяжкое преступление, как убийство, идут на него после рациональной оценки возможных последствий»*. Вряд ли потенциальный убийца перед совершением задуманного размышляет: «Если мне грозит смертная казнь, я, пожалуй, не буду убивать, а если 20 лет лишения свободы или пожизненное заключение, то стоит убить»...

* Когда убивает государство... Смертная казнь против прав человека. М„ 1989. С. 36.

Еще один из доводов современных российских сторонников смертной казни – мнение большинства населения. Действительно, сознание большинства россиян, к сожалению, весьма ригористично. Это – печальное наследие тоталитарного режима и популистской политики. Но апелляция к мнению большинства не нова. Обратимся к контраргументам профессора А. Ф. Кистяковского, высказанным им еще в 1867 г. (частично эта цитата приводилась в гл. 5): «Особенно странным представляется то, что защитники смертной казни в этом случае опираются на воззрения народные, не давши себе труда понять их сущность. Отчего те же защитники не прибегают к воззрениям народным для разрешения других, первой важности государственных, общественных и научных вопросов... С воззрениями народными необходимо во многих случаях считаться... но считаться с ними без разбору, только потому, что они народные – значило бы иногда обречь все успехи цивилизации на совершенную гибель»*.

* Цит. по: Смертная казнь: за и против. С. 193.

Что касается латентных, скрытых функций смертной казни, то это – месть, средство расправы и устрашения, символ всевластия власти, монополии власти на жизнь и смерть граждан (на войне, или по приговору суда, или в порядке внесудебной расправы).

Власть – одна из острейших тем современности. Если явные функции власти, государства обозначены в любом учебнике политологии или же теории государства и права, то ее латентные функции (власть ради власти, власть для власти, власть как насилие и богатство для себя) активно исследуются в западной литературе последних десятилетий XX в. Еще М. Вебер понимал власть как возможность для кого-либо осуществлять свою волю в преследовании целей, не считаясь с оказываемым сопротивлением, а Т. Веблен рассматривал три основных способа самоутверждения: насилие, власть и богатство. При этом власть дает и богатство, а достигается и удерживается посредством насилия.

Функции государства подвижны. К сожалению, наблюдается тенденция реального сокращения явных функций и возрастание роли латентных. Так, один из крупнейших социологов современности Н. Луман пишет: «В начале современной государственности главной целью ее создания был контроль за применением физического насилия на определенной территории. Насилие являлось прежде всего правовой проблемой... Вместе с тем, сегодня видно... что эти учреждения (государственности. – Я. Г.) больше не легитимируют сами себя. "Дух" покинул их»*.

* Луман Н. Метаморфозы государства: Эссе // Проблемы теоретической социологии. 1996. Вып. 2. С. 116, 127.

Латентные функции власти перестали быть тайными после ленинско-сталинских и гитлеровских концлагерей, после Холокоста и Освенцима. Постмодернизм, начиная с М. Фуко, утверждает, что власть разлита по всему социальному пространству. В результате «насилие встроено в систему», «право поражено насилием, постольку его собственное обоснование можно свести не к праву, а лишь к насильственно осуществляемой несправедливости легитимируемой впоследствии в качестве права»*. Но если право в целом есть насильственно осуществляемая несправедливость, то что говорить о смертной казни, как крайней мере правовой несправедливости, посягающей на неотъемлемое право человека на жизнь?

* Бекер Д. Понятие системного насилия // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994. С. 60, 68.

Смертная казнь – символ и орудие монополии государства и власти на жизнь и смерть. Но эта монополия осуществляется и неправовым путем (вспомним практику сталинских репрессий, деятельность «эскадронов смерти» в странах Латинской Америки и т. п.).

Каковы социальные практики института смертной казни?

Мировая практика с явно выраженной тенденцией отказа от этого страшного института достаточно хорошо описана в литературе*. Ограничимся некоторыми сведениями по России**.

* Когда убивает государство... Смертная казнь против прав человека. М., 1989; Против смертной казни: Сборник материалов. М., 1992; Baird R., Rosenbaum S. (Eds.) Punishment and the Death Penalty. Prometheus Book, 1995; Hood R. The Death Penalty: A World-wide Perspective. Second Edition. Oxford, 1996.

** Подробнее о страшной карательной практике советского государства см.: Куорявцев В. Н., Трусов А. И. Политическая юстиция в СССР. СПб., 2002; а также: Черная книга коммунизма. М., 1999.

По далеко не полным данным, с 1921 по 1953 г. было приговорено к смертной казни (расстрелу) 826 589 человек (или в среднем 25 830 человека в год)*. Только за страшные 1937-1938 гг. были приговорены к расстрелу 681 692 человека. В это число не входят приговоренные к «десяти годам лишения свободы без права переписки», что на петушином языке сталинской юстиции означало смертную казнь, а также огромное количество уничтоженных без суда и следствия. С 1962 по 1984 г. было приговорено к смертной казни 22 235 человек (в среднем по 967 осужденных ежегодно). С 1985 по 1990 г. (годы горбачевской перестройки) осуждено к смертной казни 2317 человек или 386 в год. За все названные годы доля реально казненных достигала 90% (а в годы сталинского «большого террора» – около 100%).

* Земское В. Н. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991. № 6. С. 10-26; Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировой криминологический анализ. М., 1997.

Рассмотрим подробнее динамику приговоров к смертной казни за 1986-1999 гг.: в 1986 г. – 225 осужденных к смертной казни, 1987 г. – 120 человек, 1988 г. – 115, 1989 г. – 100, 1990 г. – 223, 1991 г. – 147, 1992 г. – 159, 1993 г. – 157, 1994 г. – 160, 1995 г. – 143, 1996 г. – 153, 1997 г. – 106, 1998 г. – 116, 1999 г. – 19 человек*. Всего за 1986-1999 гг. осуждено к смертной казни 1943 человека (или 138 человек в год). По различным источникам (газеты «Известия», «Московские новости», журнал «Итоги»), в 1989-1991 гг. было казнено 48,5- 61,3% осужденных. С 1986 по 1996 г. было казнено 814 осужденных, помиловано – 427. В царской России за 80 лет с 1826 по 1906 г. было приговорено к смертной казни 612 человек (около 8 в год), из них казнено в среднем 2 человека в год**.

* Преступность и правонарушения. 1992. С. 128; Преступность и правонарушения, 1997. С. 168; Преступность и правонарушения. 2002. С. 160.

** Шишов О. Ф. Смертная казнь в истории России. Смертная казнь в истории Советского государства // Смертная казнь: за и против. С. 71-96.

Таким образом, к сожалению, советская и постсоветская Россия в течение длительного периода времени относилась к числу стран (наряду с Китаем, Ираком, Ираном, Нигерией, Сингапуром) с самыми высокими показателями осуждения к смертной казни и ее применения.

Лишение свободы. Осознание неэффективности традиционных средств контроля над девиантностью вообще, преступностью в частности, более того – негативных последствий такого распространенного вида наказания как лишение свободы, приводит к поискам альтернативных решений как стратегического (см. далее о восстановительном правосудии), так и тактического характера.

Во-первых, при полном отказе от смертной казни – недопустимой в цивилизованном обществе* – лишение свободы становится «высшей мерой», применять которую надлежит лишь в крайних случаях, в основном при совершении насильственных преступлений и только в отношении взрослых (совершеннолетних) преступников. Так, в 1984-1987 гг. в Англии и Уэльсе, а также в Швеции из общего числа осужденных к лишению свободы приговаривалось около 20% (правда в Англии и Уэльсе эта доля несколько увеличилась к 1996 г.**), а к штрафу – почти половина осужденных. В Германии в середине 90-х гг. доля приговоренных к реальному (безусловному) лишению свободы составила лишь 11,5% от общего числа осужденных, тогда как штраф – 83,4%***. В Японии в течение 1978-1982 гг. к лишению свободы приговаривались лишь 3,5% осужденных, к штрафу же – свыше 95%. Это вполне продуманная политика, ибо «в результате этого не происходит стигматизация лиц, совершивших преступные деяния, как преступников. Смягчаются сложности ресо-цишшзации преступников после их чрезмерной изоляции от общества и таким образом вносится значительный вклад в предупреждение рецидива»****.

* Наличие смертной казни и огромного тюремного населения в США (второе место в мире после России) не позволяет мне относить их к цивилизованным странам, да простят меня американские граждане.

** Information on the criminal justice system in England and Wales. Digest. Home Office, 1999. No 4. P. 50.

*** Strafrechtspflege in Deutschland: Fatten und Zahlen. Bonn: Bundesministerium fur Justiz, 1996. S. 30.

**** Уэда К. Преступность и криминология в современной Японии. М., 1989. С. 98, 176-177.

Расширяется применение иных – альтернативных лишению свободы – мер наказания (ограничение свободы, в том числе, с применением электронного слежения; общественные работы; «комбинированный приказ» в Англии и Уэльсе – сочетание общественных работ с пробацией)*.

* См., например: Стерн В. Альтернативы тюрьмам: Размышления и опыт. Лондон-Москва, 1996; Clear Т., Тепу К. Correction Beyond Prison Walls. In: Sheley J. Criminology. Ibid. P. 517-538; Electronic Monitoring: The Trials and their Results. L, Home Office. 1990; Junger-Tas J. Alternatives to Prison Sentences: Experiences and Developments. Amsterdam, NY, 1994.

В России к реальному лишению свободы (не считая условного осуждения) приговаривались в течение 1986-2001 гг. от 30,9% всех осужденных в 2001 г. до 39,5% в 1994 г.

Во-вторых, в странах Западной Европы, Австралии, Канаде, Японии преобладает краткосрочное лишение свободы. Во всяком случае – до 2-3 лет, т. е. до наступления необратимых изменений психики. Так, в середине 90-х гг. в Германии осуждались на срок до 6 месяцев 21% всех осужденных к лишению свободы, на срок от 6 до 12 месяцев – еще 26% (т.е. всего на срок до 1 года – около половины всех приговоренных к тюремному заключению). На срок от 1 до 2 лет были приговорены 38,5% осужденных. Таким образом, в отношении 85,5% всех осужденных к лишению свободы срок наказания не превышал 2 лет, на срок же свыше 5 лет были приговорены всего 1,2%*. В Швеции до 80% осужденных к лишению свободы приговариваются на срок до 6 месяцев. В Японии в 1994 г. из общего числа приговоренных к лишению свободы на срок до 1 года – 17,3%, до 3 лет – 68,8%, а свыше 5 лет – 1,3%**.