Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других "отклонений"

Как же воспринимают граждане свою милицию?

Центр девиантологии Социологического института РАН (под руководством автора) совместно с исследовательской группой из Санкт-Петербургского университета финансов и экономики (под руководством профессора И. И. Елисеевой) в течение четырех лет (1999-2002) проводил ежегодный репрезентативный опрос населения Санкт-Петербурга (а в 2001 г. также населения Волгограда и Боровичей) по проекту «Население и милиция в большом городе»*. Опрос носил комплексный характер, включая как вопросы о различных сферах деятельности милиции, так и виктимологический опрос с целью выяснить, какая доля горожан оказывалась жертвами преступлений в течение предыдущего опросу года. Так вот, в течение 1998-2001 гг. каждый четвертый житель Петербурга (в среднем 26% от числа опрошенных) оказывался жертвой какого-либо преступления, причем многие – не по одному разу (28-36% от общего числа потерпевших). В Волгограде жертв было 18%, в Боровичах – 20,5% от числа опрошенных. Это уже значимый негативный показатель «эффективности» деятельности милиции по защите граждан от преступных посягательств.

* Зарубежным соисполнителем проекта явился VERA Institute of Justice (New York), организатором исследования – общественная правозащитная организация «Гражданский контроль», финансовую поддержку этого трудоемкого проекта осуществлял Фонд Форда. Ежегодные отчеты публиковались ограниченным тиражом и рассылались заинтересованным лицам и учреждениям, включая руководство ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области.

Более того, милиция, систематически скрывая преступления от регистрации и не оказывая реальной помощи населению, «добилась» того, что жертвы преступлений вообще прекратили обращаться в милицию. Так, из всех потерпевших в Петербурге не обращались в милицию от 69,2% до 73,7%. Часть жертв (в среднем 30%) не обращалась в милицию, поскольку причиненный вред был незначительный или не было ущерба, некоторые (в среднем около 4%) «пожалели виновного», «побоялись огласки», «побоялись мести». Основная же масса потерпевших (свыше 60%) не стала обращаться в милицию, ибо она «ничего не стала бы делать», «ничего не смогла бы сделать», «милиция была бы недовольна обращением» (!). В Волгограде и Боровичах не обращались в милицию по 58-59% жертв.

Из общего количества жертв в Петербурге, обратившихся в милицию, не дождались какой-либо ее реакции 12-15%, милиция отреагировала немедленно лишь в 29-38% случаев.

Мнение населения о работе милиции изучалось по многочисленным показателям. Опишем лишь некоторые из них применительно к Санкт-Петербургу. Данные по Волгограду и Боровичам отражают общие тенденции с некоторыми региональными особенностями.

Деятельность милиции по охране общественного порядка в микрорайоне (по месту жительства опрашиваемых граждан – респондентов) оценивается следующим образом: плохая и очень плохая – 46-50% респондентов (с тенденцией к возрастанию); скорее хорошая или очень хорошая – 30-37%; оказываемая милицией помощь жертвам преступлений недейственна или скорее недейственна – 41-48% (с тенденцией к возрастанию); скорее или определенно действенна – 17-26%. Общая оценка изменений работы милиции по сравнению с предшествующим опросу годом: хуже – 8-10% опрошенных (с тенденцией к возрастанию); лучше – 8-12%; не изменилась – 45-59%.

Серьезными проблемами в отношениях между милицией и населением с точки зрения жителей города являются: задержание без достаточных оснований – отметили 30-35% респондентов (с нарастанием от года к году); жестокость обращения – 39-41%; необоснованное применение силы – 39-41%; оскорбления при задержании – 39-43%; получение взяток – 36,5-46,5% (с нарастанием от года к году, всего за 4 года – на 10%); участие в подпольной (нелегальной) торговле – 30-32%.

Среди задерживаемых милицией невежливость ее сотрудников отметили свыше 60%, несправедливость задержания – свыше 55%.

Из числа граждан, обратившихся в милицию по своей инициативе (кроме потерпевших от преступления), получили реальную помощь полностью или частично 66-69%, не получили реальной помощи 25-28%; при этом сотрудники милиции были вежливы в отношении 6-11% обратившихся, не очень вежливы – 67-76%, совсем невежливы по отношению к 11-14% респондентов.

Еще одна деталь: поскольку исследование взаимоотношений полиции и населения производилось по единой международной программе в разных странах и городах, в том числе в Нью-Йорке и Чикаго, можно было сравнить некоторые результаты. В частности, оказалось, что в этих американских городах-миллионерах жители сами обращаются по различным вопросам в полицию в два раза чаще, чем петербуржцы (явно признак доверия), а задерживаются жители Петербурга милицией в два раза чаще, чем жители Нью-Йорка и Чикаго полицией. А ведь в США полиция не самая добрая в мире...

Результаты наших исследований 1999-2002 гг. по тенденциям совпадают с итогами аналогичных исследований, проводимых Санкт-Петербургским университетом МВД РФ.

Так что же делать? Кардинальная либерально-демократическая реформа отечественной милиции (впрочем, как и прокуратуры, фсб, иных «силовых структур», а также судебной системы) совершенно необходима, если общество и государство не хотят скатиться к тоталитарному режиму, всевластию «спецслужб», ужасам 1937 года и Гулага.

Теоретически это еще возможно, хотя потребует много усилий и времени.

Начинать следует с «политической воли», без которой все благие пожелания ими же и останутся. А далее должны последовать:

– переструктуризация служб и перестановка кадров (общая идея – меньше генералов и начальников, больше лейтенантов и сержантов, работающих «на земле», ибо сегодняшние пропорции абсолютно недопустимы);

– жесткий подбор, обучение и расстановка кадров (не надо жаловаться на их нехватку – Россия занимает первое место в мире по количеству сотрудников МВД на 100 тыс. человек населения – 1224,6, за нами следует Сингапур – 1074,7, тогда как в Уругвае – 830,9, в Австрии – 367, в США – 300, в Испании – 128*);

– внедрение в сознание всех сотрудников МВД – от рядового до министра сервисного характера полицейской службы: мы, налогоплательщики, их содержим, они нам служат, обеспечивая нашу реальную безопасность;

– оценка деятельности милиции не по легко «регулируемым» показателям, таким, как «уровень преступности», «уровень раскрываемости», а по реальной защищенности населения от преступных посягательств (количество жертв, скорость прибытия наряда милиции по вызову, результаты систематического опроса населения об удовлетворенности работой милиции и т. п.);

– резкое увеличение оплаты труда сотрудников МВД при резком же сокращении их количества (особенно за счет управленческого персонала и «внутренних войск»: чем лучше, честнее, эффективнее будет работать милиция, тем меньше нужны «ВВ»...);

– жесткая ответственность каждого сотрудника милиции, независимо от должности и звания, за нарушения законности, превышение полномочий;

– взяточничество и применение незаконных методов расследования (насилия, пыток по отношению к задержанным, арестованным, подозреваемым, обвиняемым) должно стать безусловным основанием для немедленного увольнения из милиции с привлечением виновных к уголовной ответственности.

* Newman G. (Ed.) Global Report on Crime and Justice. NY: Oxford University Press, 1999. P. 124.

Разумеется, это далеко не все. Необходимо оснастить милицию современной техникой, повысить качество подготовки милицейских кадров всех уровней и служб, формировать чувство профессиональной чести и достоинства и т. д. Хотелось бы обратить внимание на взаимосвязь вышеназванных мер: без сокращения числа сотрудников милиции невозможно повысить оплату труда; без принципиального изменения расстановки кадров невозможно сократить численность милиции; без повышения оплаты труда невозможно повысить требовательность («Буду я за гроши вкалывать!»); без прекращения насилия над людьми, кем бы они ни были, невозможны нормальные, партнерские отношения между милицией (предоставляющей услуги) и населением (потребителями услуг); без партнерских взаимоотношений между населением и милицией невозможна ее эффективная работа по обеспечению правопорядка и предупреждению преступлений. Наконец, без последовательного и настойчивого противодействия коррупции вообще ничего невозможно, ибо все сведется к одному: кто, кому и сколько платит.

Restorative justice. Одним из направлений сокращения пределов уголовной юстиции и уголовного наказания служит идея восстановительной юстиции (restorative justice) в отличие от существующей «возмездной» юстиции (retributive justice). Суть восстановительной юстиции заключается в добровольном, с помощью незаинтересованного посредника, примирении преступника и жертвы на условиях возмещения ей вреда*. Предполагается, что потерпевший может быть больше заинтересован в восстановлении нарушенного права, в возмещении понесенных потерь, нежели в мести преступнику. А последний скорее заинтересован избежать уголовного суда и соответствующего наказания путем добровольного возмещения ущерба, причиненного им жертве. Ясно, что восстановительное правосудие на первоначальном этапе применимо преимущественно к имущественным преступлениям (против собственности).

* Подробнее см.: Зер X. Восстановительное правосудие: Новый взгляд на преступление и наказание. М., 1998; Consedine J. Restorative Justice: Healing the Effects of Crime. Lyttelton (New Zealand): Ploughshares Publications, 1993.

Возможно, идея примирительного производства восходит к традиционным обществам, где сильны общинные формы социального контроля, когда многие конфликты, включая те, что в современном обществе квалифицируются как преступление, решаются на сходах или старейшинами (при посредничестве старейшин). Может быть, именно поэтому показатели многих видов преступности самые низкие среди национальных субъектов Российской Федерации на Северном Кавказе. Так, в 2001 г. уровень зарегистрированных убийств в Дагестане и Ингушетии был 10,2, в Кабардино-Балкарии – 12,5, в Адыгее – 16,4 при среднероссийском – 23,2*. Уровень причинения тяжкого вреда здоровью в том же году был в Ингушетии – 6,1, Дагестане – 6,2, Кабардино-Балкарии – 17,3, Карачаево-Черкесии – 17,4 при среднем по России – 38,5. Уровень разбоев составлял в Ингушетии – 7,6, в Дагестане – 8,5, в Кабардино-Балкарии – 16,3 при среднероссийском – 30,9.

* Здесь и далее: Преступность и правонарушения. 2001. Статистический сборник М МВД РФ, МЮ РФ, 2002.

Очевидно по этой же причине восстановительная юстиция развивается в Австралии и Новой Зеландии, где еще не исчезли традиции аборигенов. (Автору довелось быть в одной из деревень маори – аборигенов Новой Зеландии и слышать подробные рассказы о внутриобщинном разрешении конфликтов, «примирительном производстве»).

Идеи восстановительной юстиции активно обсуждаются и внедряются на практике за рубежом. Первые шаги делаются в России*. Первоначальной правовой базой развития ресторативной юстиции могут стать ст. 76 УК РФ (освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим) и ст. 25 УПК РФ (прекращение уголовного дела в связи с примирением сторон). Однако необходима более тщательная правовая регламентация различных вариантов примирительного производства в рамках восстановительной (не уголовной!) юстиции.