Александр Курляндский

По сигналу старушки я приподнял метлу, и бак медленно всплыл в воздух. Он поднимался все выше и выше, над вершинами деревьев, над крышами домов, над огнями города, чуть накренился на мгновение и в плавном вираже ушел в черноту неба…

Я стоял на лесной опушке. По тропинке в глубину леса уходили старушка и медведь. Они что-то говорили, говорили на одном им понятном языке. А я смотрел и смотрел им вслед, пока их спины не растворились в темноте леса. Еще слышались голоса, еще потрескивали под ногами сучья… Но вот все стало стихать… Ничего… Только наглое гудение комаров. Я махнул на комаров метлой. Мой бак вдруг подпрыгнул и ракетой взмыл в черное небо…

Вот и все. Потом я заболел корью. Все лампы накрыли красными платками. А когда я выздоровел, бабушкиного сундука нигде не было. Пала сказал, что приходили ученые и увезли его в этнографический музей. А когда я стал рассказывать маме о своих приключениях, мама сказала, что все мне привиделось во время болезни.

Но я-то знаю, что не привиделось. Я же все помню. Все, все. И как уходили старушка и медведь по лесной тропинке. И управдома… И многое, многое другое. Когда я выздоровел, я пошел в музей. Но сундука там не оказалось… Директор музея сказал, что его не привозили.

Прошло несколько недель. Я сидел на кухне и смотрел, как тетя Паша чистит треску. Из комнаты Марьяны доносилось:

Ах, был бы я рыбкой в прохладе ручья,
ты б с удочкой села, я клюнул бы смело,
ах, был бы я рыбкой в прохладе ручья…

Я вспомнил бабушку. Как мы сидели с ней вот так на кухне, как она улыбалась, показывая без трех передних зубов рот…

Я запел. Мой голос взлетал к потолку. Легко и свободно. Он бился о начищенный плафон… Звонко и красиво…

Ах, был бы я рыбкой!
В прохладе ручья…

Тетя Паша выронила треску.

Петр Гаврилович застыл с чайником.

В дверном проеме появилась Марьяна. Она подняла к небу палец и торжественно произнесла:

— Будь счастлив, мальчик. Музыка — это язык, на котором разговаривают с богом.

Я заплакал и бросился в уборную.

Журчала по трубам вода, висели деревянные круги на гвоздиках…

Раздались шаркающие шаги тети Паши. Она подергала дверь.

— Эй, выходи. Выходи, Шаляпин!

А Петр Гаврилович, проходя по коридору, добавил:

— Поправился на нашу шею…

С тех пор прошло много лет. Я давно уже немолодой человек. Хожу на службу, пользуюсь уважением товарищей. В свободное от работы время пою в хоре. Мне нравится петь. Мой голос сливается с голосами моих товарищей. Голоса моих товарищей — мои крылья. Они не дадут мне упасть. Взмахивает палочкой дирижер:

Бим-бом… бим-бом…

Справа от меня — Витя Завернюк, наладчик газовых котельных. Слева — Юрий Ковчан, санитар «Скорой ветеринарной помощи». Ниже на ряд — Соня Штайер. Вера Сидоренко и другие наши девочки.

Как много дум…
Наводит он… Бум-бом…