Отпуск на даче

— Конечно, квартира.

— Вот именно. Почему она не захотела расстаться с дачей?

— Почему — спросила Аня.

— Потому что именно с этой дачей связана тайна исчезновения Сергея. Если он мёртв, то его тело надо искать на даче, а если жив — то… опять-таки его тело, только не труп, а живое тело, обитает где-то здесь.

Я не стала говорить, что подозреваю, не в фундаменте ли или под фундаментом кроется разгадка.

— А может, здесь спрятано что-то ещё, — придумала Аня. — Деньги, ценности или секретные документы. Всё-таки должны в России остаться какие-то секреты.

— Каков начальник, таков и подчинённый, — сказала я.

— Ничего подобного, — горячо запротестовала она. — Про секретные материалы я упомянула только потому, что вспомнила про странности своей начальницы, а до этого думала только о деньгах и ценностях. Это Николай натолкнул меня на эту мысль. Он сказал, что Сергей обладал кое-какими воровскими навыками. Он умел бесшумно ходить и даже вытаскивать из чужих карманов бумажники.

— Это ему не всегда удавалось, — напомнила я.

— Но ведь чаще удавалось, раз об этом сказали. Вдруг муж Марины — вор, а она об этом даже не подозревает?

— А вдруг она об этом подозревает? — в тон моей подруги спросила я. — Вдруг она укокошила его, когда узнала правду? Вряд ли для того, чтобы завладеть тайником, а скорее, от негодования.

— А если он не только вор, а ещё и убийца? — фантазировала Аня. — Марина про это узнала, ошеломилась и, чтобы не обращаться в милицию, решила кончить дело самосудом, то есть судом Линча. А если учитывать все возможности, то и Николай умеет лазить по деревьям и стенам. Ловко перелез через забор, укокошил противного партнёра своего друга, чтобы он не вздумал выйти из бизнеса… Господи, что за чепуху мы здесь нагородили!

— В этой чепухе может отыскаться зерно правды… а может и не отыскаться, — решила я. — Когда поднимемся на чердак, что-то прояснится… или не прояснится. Нет, мы обязательно что-то выясним.

— Под ковром может ничего не оказаться, — сказала Аня. — Кстати, первоначально он мог лежать ровно, а Михал Михалыч, когда входил на чердак, чтобы убрать свои… погремушки, задел его и сдвинул с места.

— Сдвинул с места такой большой и тяжёлый ковёр? Это же настоящий ковёр, толстый, из чистой шерсти. Даже маленький не так-то легко сдвинуть при ходьбе, а ты говоришь о трёхметровом. Впрочем, если под ним ничего не окажется, то мне будет уже безразлично, кто и почему его сдвинул. Поднимемся на чердак и посмотрим. Попытка — не пытка.

Было очевидно, что Ане очень не нравилась моя затея, и лишь чувство дружбы мешало ей отказаться. А во мне только крепло желание если не докопаться до истины, то хотя бы понять, причастна ли Марина к смерти своего мужа или мы зря её подозреваем. Я вспомнила, что ни я, ни Аня, ни Катя не узнали её, до того она переменилась. Мы с Аней даже высказали предположение, что это вообще не Марина. Потом мы настолько привыкли к её внешности, что уже не задавались таким вопросом. А не напрасно ли мы перестали об этом думать?

— Аня, может, не стоит отдавать ей Чупу? — спросила я.

— Что на тебя нашло? — опешила та.

— Просто вспомнила наше общее впечатление. Мы уже так привыкли к её внешности, что забыли о первом впечатлении.

— Каком? Разве у нас было какое-то впечатление?

— Вспомни, мы прежде всего обратили внимание, что у неё стало совсем другое лицо. Вдруг это не Марина, а кто-то ещё? Может, Марина давно мертва и лежит рядом со своим мужем в неизвестной могиле. Как такой аферистке доверить собаку?

— Тогда вопрос будет не о собаке, а о нас, — возразила Аня. — Как мы могли ей довериться? Только мне кажется, что это фантазии. Зачем неизвестной женщине везти нас к себе на дачу?

— Для отвода глаз.

— Михал Михалыч знает Марину и её мужа давно. Он бы сразу обнаружил подмену и поднял тревогу.

Я была с ней согласна, хотя фантазия разыгралась и подсказывала сразу несколько сюжетов. Однако сюжеты хороши в книгах, а не в жизни, поэтому я решила выбросить новую версию из головы.

Когда мы вернулись домой, выяснилось, что Катя места себе не находит от беспокойства, потому что мы никогда не задерживались так надолго.

— Что случилось? — набросилась она на нас. — Где вы были?

Мы рассказали о прогулке под парусом и пикнике. О том, что после этого мы ходили на рынок за напильниками, мы, конечно, докладывать не стали.

— Наверное, ваш Николай, хочет, чтобы у вас надолго сохранилась о нём добрая память, — предположила Катя.

— Это уж точно, — согласилась Аня. — Мне так понравилось, что я и через пять лет не устану вспоминать… наше плавание.

Мне всегда было приятно болтать с подругами, но сегодня я просто места себе не находила от ожидания, когда же Катя уйдёт гулять с Михаилом и даст нам возможность попасть на чердак. А она, как назло, щебетала, словно ей некуда было торопиться.

— До чего же необыкновенная книга! — восторгалась она.

Я пропустила мимо ушей то, о чём она только что рассказывала с таким воодушевлением, а потому совершенно некстати ляпнула:

— Какая книга?

У Кати рот раскрылся, а Аня бросила на меня убийственный взгляд. Я сообразила, что сказала глупость, выдавшую, что я ни слова не слышала из того, о чём повествовала беззаботная женщина.

— Извини, Катя, — неуклюже попыталась я исправить свою ошибку. — Тебе идёт оживление, с которым ты рассказываешь об интересных вещах.

— Которые тебе неинтересны, — возразила Катя.

— Интересны, но натолкнула меня на хорошую мысль. А что если я выведу в своём новом романе героиню с кое-какими твоими чертами характера и внешности?

Я это сказала просто так, но сейчас же подумала, что это сделать можно. Сюжет лишь обогатится от такого персонажа.

— И ты опишешь вот такую толстую бабу? — испугалась Катя. — А потом меня узнают по твоему описанию и станут надо мной издеваться.

— Завидовать, а не издеваться, — поправила я. — Героиня будет очень приятной и интересной по внутреннему содержанию женщиной.

— По внутреннему содержанию? — переспросила Аня. — Сердце у неё не с той стороны или состав крови отличается от нормы?

Я проигнорировала это замечание, но пояснила Кате его причину:

— Вот что значит зависть.

— Да ну вас! — отмахнулась Катя. — Говорите про какую-то чепуху, а я вам не рассказала про соль главное. Оказывается, у знаменитых поваров, которых приглашают в чужую страну, первые обеды не удаются. И знаете, почему?

— Почему? — заинтересовалась я.

— Именно из-за соли. Они привыкают к тому, как принято солить у них, и не сразу могут приспособиться к новым требованиям. Кто-то не досолит, кто-то пересолит. А Похлёбкин пишет, что соль в большинстве блюд ни в коем случае не должна ощущаться. Надо соблюсти строгую меру, чтобы и солоноватого вкуса не было, и недостаток соли не замечался.

— Трудное дело, — сказала Аня.

— По-моему, это невозможное дело, — высказала я своё мнение. — Кто-то вообще не ест соль, другой привык каждое блюдо посыпать густым слоем соли, а кто-то ест умеренно.

— Это уж явные отклонения от нормы, — ответила Аня. — А речь идёт о том, чтобы угодить вкусам большинства.

На этом умная беседа закончилась, и Катя принялась накрывать на стол, чтобы подать обед и потом пойти на встречу с Михаилом.

— Девочки! — воскликнула я, встревоженная неожиданной мыслью. — У нас проблема.

— Какая? — заволновались мои подруги.

— В субботу исполнится сорок дней, а такие даны надо отмечать. Что будем делать?

Я не стала в присутствии Кати распространяться о том, что чувствовала, так как я чувствовала, что Марине не очень-то захочется устраивать пышный приём и обильное застолье по этому поводу. Однако мы всё-таки должны отдать дань уважения к её потере, неважно как она произошла.

— И что нам делать? — спросила Аня.

— Мне кажется, что, если Марина сама об этом не заговорит, то мы просто приготовим скромный стол. Тем самым мы пристойно и ненавязчиво покажем, что помним об этой дате.

Эта мысль, конечно, пришла в голову Кате.

— Ты просто гений, — выразила Аня наши общие чувства.

— Я беру организацию стола на себя, — заключила Катя. — Более того, я сама схожу на рынок за продуктами, потому что это наведёт меня… Я хотела сказать… Ладно, не буду говорить высоких слов. Короче, я и еду куплю сама, а Михаил поможет мне донести сумки. Ну, как получился обед?

Я критически отнеслась к каждому блюду, которое она приготовила, чтобы определить, соответствует ли количество соли в нём если не вкусу большинства, то хотя бы моему вкусу. Не то я успела привыкнуть к её стряпне, не то соли она клала столько, сколько и было необходимо, не то я не была гурманом, но мне показалось всё превосходным.

— По-моему, Похлёбкину не в чем было бы тебя упрекнуть, — сделала я комплимент поварихе.

— Это, конечно, преувеличение, — застеснялась она. — У меня много недостатков, не подумайте, что это лучшее, на что я способна, обычно у меня получается вкуснее…

Она поглядела на наши лица и рассмеялась.

— Надо же себя похвалить, раз представился такой случай — объяснила она.

— Катя, ты у нас прелесть. Неудивительно, что по тебе сохнут на корню сразу двое мужчин. И двое — не предел. Я убеждена, что Петрович сразу бы в тебя влюбился, если бы мы успели вас познакомить.

— Не надо, — испугалась Катя. — Он профессиональный повар, поэтому только высмеет меня. И третий поклонник мне ни к чему. Что я с ним буду делать? Я ведь не могу разорваться. У меня есть Михаил, и никто другой мне не нужен.

Я обратила внимание на то, что Аня всё спокойнее воспринимает упоминания о художнике. Наверное, она всё с большим ускорением выбрасывает из своего сердца любовь и нежность к нему. Хорошо, если так.

Когда Катя наконец-то ушла, как всегда взяв с собой Чупу, я поторопила Аню:

— Не будем терять время. Пошли. Напильники я беру, а ключи захватим на втором этаже.

— Пошли, — вяло согласилась она.

Не знаю, что ощущала моя подруга, а у подошла к заветной двери с замиранием сердца. Так и казалось, что за ней по-прежнему кто-то прячется, только теперь не воет и не скребётся, а затаился.

— Неприятно, — сказала Аня. — Неуютно и тревожно.

На всякий случай я подёргала ручку и убедилась, что дверь крепко заперта.

— Начали, — провозгласила я, выбрав первый ключ.

Как я и подозревала, ни один ключ из моей связки не отпер дверь. Хуже было другое: я не знала, что теперь делать и как определить, какой можно подточить. Из них два вошли в замочную скважину, но не повернулись и на полградуса. Означало ли это, что они полностью непригодны для наших целей, или какой-то из них представляет собой прекрасную заготовку?

— Как бы сообразить? — проговорила я. — Ты когда-нибудь видела, как это делается?

— Видела, — отозвалась Аня. — И ты видела. Михал Михалыч проделал это, притом, очень ловко.

— А как бы это сделать нам? — недоумевала я.

— Никак. Бросить это дело и больше о нём не думать. Марина ни в чём не виновата, а если виновата, то у неё была такая причина, что её и в суде бы оправдали. Не преступница она, не злостная убийца.