Ксения

* * *

Ее отговаривали. Настасьица плакала:

— Акся, сгинешь.

Но она собралась и стылой мартовской ночью вместе с пятьюдесятью удальцами выбралась из потайных ворот подле Сушильной башни. О воротах этих, давно заложенных, вспомнили старые монахи. Каменосечцы разобрали камень и поставили на его место железные двери, теперь можно было спускаться от стены в старый ров.

Пред тем вызнали, что аптечные избы есть и в стане Лисовского, и в стане Сапеги. Лисовский стоял в Терентьевой роще, а Сапега на Красной горе. Окружные деревни погорели в начале нашествия, посполитые поставили себе мазанки и наспех собранные избы из взятого отовсюду леса. Каждый стан обнесли валом с острогами и частоколами.

Решили наведаться к Сапеге. Этот гордый литовский рубака приходился племянником самому великому канцлеру, но военной славой решил затмить дядю. Сапега пришел на московскую землю с семью тысячами гусар, но под Троице-Сергиевом за ним стояли уже десять. Под рукой Лисовского пять тысяч самых разных наемников, в том числе и казаков, метавшихся то к одному войску, то к другому.

— Сапега богаче, — говорил стрелец Нехорошко. — У Сапеги больше возьмем.

Они обошли монастырь со стороны лукового огорода, здесь же оставили несколько саней с людьми, чтоб смотрели под снегом, не будет ли прошлогоднего лука. У Келарева пруда посадили еще десяток в засаду на случай, если придется прикрывать спешное бегство. Обойдя Клементьевский пруд да осмотревшись, вышли к стану Сапеги со спины.

Она была на удивление спокойна. Не приходилось еще бывать в ратных делах, но сейчас между черным небом и сумрачно-белым снегом ее не пугало ничто, даже опасливые переговоры стрельцов.

— Царевнушка, воевода наша, — говорили они ласково.

— С такой павой и помирать не страшно.

— Не помирать мы идем, — отвечала она. — А здоровье другим добывать. — И добавила: — Со мной вам везенье будет, воробушки.

Они засмеялись.

— Хо-хо! Воробушки! Мы воробьята стреляные да пужатые!

Ей стало внезапно тепло, и она подумала радостно: «Все обойдется, домой вернемся и снадобий привезем».

Как подумала, так и случилось. Легко и удачливо миновали рогатки, без шума побив часовых. Аптекарская изба стояла в стороне, один лишь жолнер прохаживался около нее с мушкетом. Нехорошко заговорил с ним по-польски, и тот, зевая, вступил в разговор. Его тотчас сбили и оттащили в сторону. Троицкий кузнец ловко открыл замок, и при свечах она увидела в избе целое богатство. Целебные мази, настойки, порошки, легкие ткани для перевязок, наборы врачебных щипчиков, ножей, пилок.

— Брать половину, — приказала она. — Вон то, это и это.

— Все ухватим! — заверили стрельцы.

— Нет, — твердо сказала она. — Здесь тоже побитые да больные, все люди, все христиане.

К избе между тем подъехали сани и четверо всадников.

— Эй, Жмуда! — крикнул один. — Открывай! Гетман пленников велел врачевать. Жмуда, где ты? — Он обернулся к товарищам и сказал с тревогой: — Дело неладно, открыта дверь, Жмуда пропал.

— Звать караул, — сказал другой.

— Да вот они! — крикнул третий и выпалил из пистолета.

Тотчас ударили и по нему, в темноте пыхнули огни выстрелов. Всадники вздыбили коней и помчались с криком:

— Измена!

— Отходи! — крикнул Нехорошко. — Кидай все в сани!

Посполитые сани пришлись к случаю. Из них приподнялся связанный человек и проговорил:

— Братцы, не бросайте, возьмите с собой. Мы пленники.

Поднялась трескотня выстрелов, но стрельцы отступили без урона. В темноте неприятель палил наугад.

— Царевну побереги! — кричал Нехорошко.

Когда отошли за дорогу на Дмитров, с удивлением ощупывали себя. Ни одной царапины не вынесли из лагеря Сапеги.

— Словно заговоренные, — дивились стрельцы.

— Царевнушка заговорила.

А она молча сжимала пулей задетую кисть.

— Смотри-ка, кровь! — заметил Нехорошко. — В сани садись, в сани! Дай перевяжу.

Ей затянули руку платком, и она забралась в сани. Тут приподнялся связанный человек и сказал:

— Ну, здравствуй, царевна. Я сразу тебя признал.

Она вгляделась.

— Да кто ты?

— Нечай Колыванов, Оленки Лыковой муж. Чай, помнишь свою Оленку.

— Развяжите ему руки! — сказала она. — Этот человек мне известен. Ну, здравствуй, Нечай, давно не видались.

— Да почесть никогда, — сказал он, растирая затекшие руки.

— Так уж и никогда! А чего я тебя признала? Видала я тебя, Нечай. Верно представила тебя Оленка. Небось знаешь, как вышивала она своего Георгия Победоносца?

Нечай засмеялся:

— А тебя, Гориславенка, я без всякой парсуны признал. Такой другой не бывает. Видать, ты мне счастье несешь. Вот и от смерти спасла. Не миновать бы расправы. Попали мы с товарищем в плен.

— Где ж твой товарищ? — спросила она.

— Да вот он, подле меня лежит. В бреду, еле живой. Пятый день глаз не размыкает, а если посмотрит, то как безумный. Горячка. Помрет мой товарищ.

Он откинул наброшенный на лежащего армяк. В то же мгновенье из серой небесной пелены выскочил острый блестящий месяц. В несильном, но ясном его свете с упавшим сердцем, холодея, увидела она перед собой бледное недвижное лицо Михаила Туренева.