Война Кортни

- Посмотри на себя, Шафран, - сказал он, отступая назад и восхищенно разглядывая ее. - Только что ты была Роудианской школьницей, а теперь - вот эта восхитительная женщина мира. Как летят времена, а?”

Немного позже, перед тем как прозвучал гонг к обеду, он отвел Шафран в сторону и сказал: - “Послушай, я не хочу поднимать шум из-за этого перед всеми. Подозреваю, что тебе это не понравится. Но я хочу, чтобы ты знала, что мы чертовски гордимся тобой. Сегодня я разговаривал с Оу Баасом. Он просил передать тебе свои особые пожелания. Сказал, что ты - заслуга фамилии Кортни.”

- О, - сказала Шафран, которая была ошеломлена мыслью, что Смэтс вообще должен думать о ней, не говоря уже о том, чтобы сделать ей такой прекрасный комплимент. “Я . . . Я не знаю, что сказать.”

“Ты не обязана ничего говорить, - заверил ее Блейн. Он возвысил голос и объявил: - Я буду иметь честь сопровождать нашу гостью к обеду . . . Готовы?- спросил он.

Шафран кивнула.

“Тогда давай войдем. И я не шучу . . . чертовски горд.”

•••

В Южной Африке не было никакого рациона, и ужин, который Сантен приготовила к приезду Шафран в Вельтевреден, был настоящим праздником. Они начали с мусса, приготовленного из рыбы, купленной на рынке в то же утро, в течение нескольких часов после того, как ее поймали, сопровождаемого салатом из свежих зеленых листьев и трав, собранных с собственного огорода дома. Главным блюдом был ростбиф со всеми гарнирами. Толстые ломти мяса, все еще розовые и кровавые в середине, сопровождались йоркширскими пудингами, хрустящими на вкус, но мягкими в середине, с прекрасно прожаренными картофелем, горошком и морковью с тех же грядок, что и салат.

Шафран была бесстыдна. Она не делала никаких уступок дамской заботе о своей фигуре, но пряталась, как хищный зверь.

Когда основное блюдо было убрано и со стола убрали, в комнату внесли великолепную персиковую и малиновую павлову и поставили в центре обеденного стола, чтобы все могли полюбоваться экстравагантностью безе, взбитых сливок и свежих фруктов. Внутри, как особое удовольствие для голодающего беженца из Англии, была спрятана сердцевина богатого домашнего ванильного мороженого.

Все блюда сопровождались местными винами, сделанными из винограда, выращенного в Вельтевредене или на других виноградниках поблизости, а завершающим угощением была чашка крепкого, насыщенного кенийского кофе.

Шаса усмехнулся про себя, наблюдая, как Шафран опустошает свою чашку, а затем говоря: “О, да, пожалуйста”, когда один из слуг приближается с серебряным горшком, предлагая наполнить его.

“По-моему, за всю трапезу ты не произнесла ни слова, кроме” пожалуйста " или "спасибо", - сказал он с едва заметной ноткой нежного поддразнивания в голосе.

“О, мне очень жаль. Я была ужасно грубой?”

- Вовсе нет, дорогая, - заверила ее Сантен. “Вы явно получили удовольствие от еды, и какая хозяйка или кухарка может быть оскорблена этим? Бедняжка. Разве в Англии очень плохо кормят?”

"Ну, это не так, как если бы мы голодали», - сказала Шафран.. - Дело в том, что мы получаем достаточно только для того, чтобы выжить, а все вкусное можно купить только на черном рынке. Так что время от времени мы получаем удовольствие. Но ничего похожего на этот ужин. Знаете, я думаю, что это была лучшая еда, которую я ела за всю свою жизнь!”

“В таком случае, - сказал Блейн, - нам лучше дать тебе все переварить. Шафран, я собирался предложить тебе, Шасе и мне немного поболтать, просто чтобы обсудить некоторые вещи. Но, поразмыслив, я не вижу смысла портить этот восхитительный вечер. Дорогая, мы можем реквизировать твой кабинет для встречи завтра утром?”

“Конечно, - ответила Сантен.

“Отлично. Шафран, могу я предложить вам капельку бренди? Ужасно полезно для пищеварения, знаете ли.”

- Прошу прощения, сэр, - пропищал Шаса. - Мне кажется, мы кое-чем пренебрегли. Сегодня я выиграл пари. Теперь я хочу забрать свой выигрыш . . . полностью.”

Сантен театрально вздохнула. - Я Должна?”

“Полностью, - повторил Шаса.

- Если ты настаиваешь . . .”

Сантен отодвинула стул. Она встала, расправила плечи и подняла подбородок, говоря: - “Дорогой Шаса, я прошу прощения. Вы были правы, и я ..." - Она позволила тишине повиснуть над столом, так что остальные четверо наклонились вперед в своем нетерпении услышать роковые слова. И когда они пришли, ни одна великая актриса не смогла бы произнести их с такой силой и вызывающей гордостью, как Сантэн, декламировавшая: - “Я была неправа.”

Блейн вскочил на ноги. - Браво! Великолепно сказано!”

Все взгляды обратились на Шасу, когда он встал и пошел, красивый, с прямой спиной, к месту своей матери за столом, где она снова сидела.

Он поклонился ей так же серьезно, как своему государю. - "Спасибо тебе, мама. Для меня большая честь принять твои самые любезные извинения.”

Блейн кивнул. - Вы говорите как джентльмен. Честь была удовлетворена всеми сторонами. А теперь я действительно хотел бы выпить капельку этого бренди.”

•••

Шафран чувствовала себя невесомой, как будто гравитация была сброшена, как будто она плыла в глубинах океана. А потом она оказалась в воздухе, раскинув руки, катаясь и кувыркаясь с невинностью ребенка. К ней пикировал истребитель, его гортанный рев оглушал, купол кабины был открыт. Это был Герхард, он махал ей рукой. Затем он оказался рядом с ней, держа ее так крепко, что воздух вырвался из ее легких, и она подумала, что сейчас потеряет сознание, но он держал ее в безопасности, подняв ее голову, и целовал ее с такой нежностью, что их дыхание слилось в одно. Она никогда не знала такого счастья.

Шафран проснулась, прекрасно выспавшись за всю свою долгую жизнь. Она достала из-под кровати свою холщовую сумку и достала фотографию, на которой они с Герхардом стояли перед Эйфелевой башней. Его рубашка была расстегнута, и она почти ощущала чувственный блеск Шелкового галстука между пальцами. Его улыбка была лучезарной, бесхитростной, и ей захотелось поцеловать эти глаза, которые освещали ее мир и зажигали ее сердце. Она ощутила укол потери, который всегда приносит память, и внезапно Герхард стал недосягаемым, растворяющимся пятнышком в небе, то появляющимся, то исчезающим из темнеющих облаков. Она смахнула слезу.

Спустившись вниз, она съела полный английский завтрак и еще две чашки кофе и отправилась на встречу с Блейном и Шасой, полная новой решимости.

•••

Блейн занял почетное место за столом, который обычно занимала Сантен. Войдя, Шафран увидела, как он отодвигает вазу с красивой композицией из свежесрезанных цветов, неодобрительно хмурясь, как человек, который не привык, чтобы его рабочая поверхность была загромождена такими безделушками. Шаса сидел в другом кресле.

- Доброе утро, Шафран, - сказал он, заметив ее. - Садись на скамью. Мне нужно успеть на самолет в Йобург, так что нам лучше сразу приступить к делу. Полагаю, ты получила сведения о молодой женщине, которую мы тебе прислали.”

“Да . . . Марлиз Марэ . . . Бедная девочка, - ответила Саффи. - Ее печальная история жизни была принята в целости и сохранности. У нас есть бельгийский паспорт на ее имя, датированный 1937 годом. Согласно моей легенде, Марлиз выросла в Йобурге, так что мне нужно будет снова поставить на нем печать и поставить дату в бельгийском Генеральном консульстве. Очевидно, консул страстно настроен против нацистов. Он проследит, чтобы все было сделано, а потом забудет о случившемся.”

“Что тебе здесь нужно от нас?”

“Чтобы подобраться как можно ближе к ключевым фигурам в Оссевабрандваге, и мне нужно получить вещественные доказательства этого, что-то такое, что третья сторона может держать в руках, посмотреть и увидеть своими глазами, что эта молодая женщина действительно убежденная фашистка.”

“Хм . . . Блейн немного подумал и снова посмотрел на Шафран, но уже не как на преданного друга семьи, а как на человека, занятого серьезным делом. - Послушай, я понимаю необходимость обеспечения безопасности. Я тоже уважаю его, и если бы я был этим парнем Габбинсом, который утверждает, что он ваш босс...”

“Это правда, - заверила его Шафран.

“Тогда я уверен, что он был бы рад узнать, что ты придерживаешься буквы правил. Но нет никакого смысла иметь правила, если они затрудняют проведение эффективной операции. Мы поможем тебе в меру наших возможностей. Но мы не можем этого сделать, если у нас нет больше, чем нужно.”

Шафран кивнула. “Я это вижу. И я знаю, что могу рассчитывать на то, что вы оба поступите правильно. Но я должна решить, где провести черту . . .”

“Я понимаю.”

“Ну, тогда я скажу вот что . . . По причинам, которые я не могу раскрыть, я планирую проникнуть в пронацистские политические партии во Фландрии, а затем через них в Нидерланды. Но сначала я представлюсь немцам в Лиссабоне в образе Марлиз Марэ и скажу им, что я приехала из Южной Африки и хочу побывать в Нидерландах.”

- Боже мой, это дерзко, даже по твоим меркам!- сказал Шаса.

“Возможно, но я думаю, что будет легче убедить немцев, что я Марлиз, если я появлюсь в их консульстве в Лиссабоне как человек, который хочет присоединиться к их делу.”

“Если у немцев появится кто-то, кто захочет отправиться в их сторону, это изменит ситуацию, - сказал Блейн. - Лиссабон забит до самых бортов людьми, пытающимися убежать от них. Не так уж много людей идут в другую сторону. Никогда не знаешь, может быть, они будут рады тебя видеть.”

“Именно на это я и надеюсь. Но ключ к этому в том, что они должны верить в реальность Марлиз Марэ, молодой женщины, которая родилась и выросла в Южной Африке, но имела фламандскую мать, ныне покойную. Марлиз потеряла обоих родителей. По разным причинам она обвиняет англичан и евреев в том, что они причинили боль ее родителям и стали причиной их смерти. Это привело ее к фашистской политике в Южной Африке. Теперь она хочет внести свой вклад в дело нацистов и в дело великих Нидерландов, приехав на родину своей матери и работая в женском крыле фашистских партий.

“Чтобы подтвердить ее полномочия, я хочу, чтобы она носила с собой письма, фотографии и так далее, ясно связывающие ее с людьми, о которых нацисты знают. В идеале я должна был бы сфотографироваться в обнимку с известной фашистской шишкой и прийти, сжимая в руке письмо от него, на титульном листе, говоря, какая я хорошая нацистская mädchen.”

“Есть небольшая проблема в том, что значительная часть этих шишек сейчас находится под стражей, - сказал Блейн. - Я так понимаю, Макгилврей рассказал тебе о Коффифонтейне?”

“Да.”

“Есть еще кое-что, сэр, - вмешался Шаса. - Саффи могла бы убедить немца или бельгийца, что она африканская девушка, но я не уверен, что она смогла бы обмануть африканца.”

“Я работаю над этим, - заверила его Шафран. “Я хотела сказать, что было бы очень полезно, если бы мы говорили на африкаанс, когда говорим об этом.”

“Справедливо, - сказал Шаса и перешел на другой язык, потому что, как и большинство белых южноафриканцев, он свободно владел обоими языками. - “Дело не в том, что ты говоришь, а в том, как ты действуешь. Твое отношение не совсем правильно. Ты слишком независима, слишком утонченна.”