Война Кортни

Он вытащил черно-белую фотографию размером десять на восемь дюймов. Как и на двух предыдущих фотографиях, которые она прислала его сокамерникам, Моои Марлиз была занята хорошим, чистым упражнением, которое было уместно для фашистской девушки, вступающей в свои лучшие годы размножения. На ней был тот же самый костюм, который все они видели в кинохронике нацистских девушек, скачущих для операторов Герра Геббельса: короткая белая майка без рукавов, узкая сверху, но расширяющаяся на бедрах, образуя намек на юбку, которая развевалась над парой одинаковых белых спортивных трусиков.

Как было известно Геббельсу, это был девственный наряд, благоухающий здоровой спортивной активностью - и вопиюще сексуальный. Марлиз поняла, в чем дело, потому что ее сфотографировали на улице летним днем, она счастливо улыбалась, широко расставив ноги и держа над головой большой обруч. Изголодавшихся по сексу обитателей лагеря угощали великолепным видом ее груди, лихо приподнятой поднятыми руками. Они могли пробежаться взглядом по ее длинным, загорелым голым ногам и, поскольку юбка поднялась выше обычного, задержаться на том, что было видно между ее ног, где свежие белые хлопчатобумажные панталоны плотно прижимались к ее промежности, складываясь вместе с ее плотью так, что они практически могли протянуть руку и провести пальцем по всей длине манящей щели между ее половыми губами.

- О Господи, - выдохнул мужчина. Он повернулся, не обращая внимания на яростный взгляд Форстера, вызванный его богохульством, и побежал прочь, как испуганный заяц, отчаянно желая оказаться первым в единственном туалете хижины. Он хотел получить максимальное удовольствие от Моои Марлиз, пока ее образ был еще свеж в его памяти.

Форстер позволил мужчинам передать фотографию по кругу, чтобы каждый мог насладиться ее видом. Как бы он не любил потворствовать низменным инстинктам, он был достаточно реалистом, чтобы понимать, что это пойдет на пользу их моральному духу. Когда ему вернули фотографию, он положил ее обратно в конверт, оставив на потом для личного созерцания. Его внимание переключилось на письмо.

Дорогой Генерал Форстер,

Надеюсь, вы не против, чтобы я сначала написала остальным. Но я думала о тех замечательных Олимпийских играх в Берлине. Золотая медаль всегда была последней. Из всех героев, которых окружили жестокие британцы, вы самый важный. Так что я даю вам должность величайшей чести!

Я знаю, что это безумие! Я всего лишь обычная девушка, а вы - один из величайших, самых важных людей во всей Южной Африке. Какое я имею право вам что-то говорить? Как я могу ожидать, что вы обратите хоть какое-то внимание на маленькую меня? - Я не могу! Но я все равно пишу вам, потому что хочу, чтобы вы знали, что вас не забыли.

Ваше мужество и ваши страдания вдохновляют меня. Я тоже считаю, что Южная Африка принадлежит народу, который построил нашу нацию. Предки моего отца были Воортреккерами. Мой прадед сражался под командованием Преториуса у кровавой реки. Какое право имеют черные, евреи и англичане отнимать то, что создали мы, белые христиане-африканеры?

Я знаю, что мой долг - быть матерью, чтобы вырастить более сильных молодых людей, способных защитить наш народ. Война и политика - это мужская работа! Но когда мужчин уводят, женщины должны встать на их место. Поэтому я хочу внести свою лепту, прежде чем отдаться своим обязанностям жены и матери.

Моя мать, которая умерла, когда мне было шестнадцать, была фламандкой. Она всегда рассказывала мне о связи между всеми голландскоязычными народами и о тесной расовой связи между нами, голландцами, и нашими немецкими кузенами. Я не знаю как, но я хочу помочь сделать эту связь сильнее, потому что мы все верим в одни и те же вещи и стоим за одни и те же идеалы.

А пока я могу сказать только слова " Умри стебель”—

Мы ответим на ваш зов

Мы предложим то, что вы просите

Мы будем жить, мы умрем.,

Мы за тебя, Южная Африка

Я надеюсь, что, возможно, я немного подняла ваше настроение. Я посылаю вам свои самые лучшие пожелания и молюсь о вашем освобождении.

Искренне ваша,

Марлиз Марэ

Форстер рассматривал этот текст с адвокатской отстраненностью. Какие выводы он мог бы сделать из имеющихся у него доказательств? Как по внешнему виду, так и по качеству написанного на африкаанс письма было ясно, что оно написано молодой женщиной, обладавшей скромным образованием. Она ни в коем случае не была глупой, но не была ни умной, ни искушенной. Форстер счел это очками в ее пользу. Привлекательную, здоровую молодую женщину, обладающую большим здравым смыслом и понимающую свое истинное предназначение, всегда можно было предпочесть какой-нибудь чрезмерно образованной, избалованной, неврастеничной и декадентской мадам, чья голова была полна идей, которые она никак не могла понять.

Конечно, в голове у Мисс Марэ тоже крутились разные мысли. Ее мечта объединить голландские народы против их британских врагов была явно абсурдной, исходящей от неизвестной африканской девушки, как если бы она была Южноафриканской Жанной д'Арк. Но принцип был здравым и соответствовал тому, что можно было услышать из уст старших людей в иерархии ОБ. Форстер на мгновение задумался, не связана ли эта девушка семейными узами с движением. Тот факт, что она называла его “генерал Форстер”, наводил на эту мысль. Его звание ОБ упоминалось в газетных сообщениях о его аресте как средство оправдания его задержания. Она это заметила и запомнила, что наводило на мысль о том, что у нее было сильное отождествление с причиной.

Если только все это не было шуткой или даже ловушкой. Может быть, кто-то из правительства Смэтса пытается обманом заставить его раскрыть свои убеждения и преданность, которые он до сих пор тщательно скрывал? Или они пытались спровоцировать его написать что-то, что могло бы угрожать его браку или даже оставить его открытым для шантажа? Форстер сомневался, что любая из этих возможностей реальна. Сматс был проклятым предателем, Бурским командиром, который предал свой народ, примирившись с англичанами. Он даже агитировал за то, чтобы английский стал единственным официальным языком Южной Африки. Но он тоже изучал право. Он верил, что все делается правильно. Что же касается этих людей из Министерства внутренних дел, Малкомесса и его одноглазого закадычного друга Кортни, то у них никогда не хватило бы ни хитрости, ни воображения, чтобы организовать какую-то ловушку. Они подумают, что это ниже их достоинства.

В итоге Форстер пришел к выводу, что письмо подлинное. Он чувствовал себя обязанным написать короткий, трезвый ответ Мисс Марэ. Он не упоминал о ее внешности, поскольку это было бы неразумно и неприлично. Форстер старался избегать прямых выражений поддержки нацизма или военных действий Германии, поскольку это неизбежно привлекло бы внимание цензора. Он поблагодарил ее за поддержку, поздравил с тем, что она высоко ценит то, что является лучшим для ее народа и страны, которую они любят, и пожелал ей успехов в ее усилиях по обеспечению единства и взаимопонимания между голландскоязычными народами Европы и Африки, упомянув о немцах лишь в самых общих и мимолетных выражениях. Он разрешил повесить фотографию Моои Марлиз на одну из стен хижины для своих людей, но сам едва взглянул на нее.

Форстер мечтал стать диктатором однопартийного африканского государства. У него были куда более важные дела, чем судьба молодой женщины.

•••

Шафран сидела на краю стола Шасы в его кабинете в Министерстве внутренних дел и читала вслух письмо Форстера. "Я разделяю вашу веру в превосходство белой христианской расы, в общую связь между голландскоязычными народами и в естественную расовую близость между ними и германским населением. Позвольте пожелать вам всяческих успехов в ваших усилиях по продвижению этого благородного дела . . .- Честно говоря, это будет мясо и питье.”

“Думаю, ты сорвала джекпот, Саффи, - согласился Шаса. - Рукописное письмо от великой белой надежды Африканского фашизма, написанное на дешевой тюремной бумаге и адресованное из следственного изолятора Коффифонтейн - и в нем конкретно упоминаются голландцы. Честно говоря, я не думаю, что ты могла бы сделать это лучше. Это будет мясо и питье для всех ваших фламандских и голландских нацистов. Они примут тебя в свое лоно, как давно потерянного ребенка.”

“Это избавляет меня от необходимости самой подделывать вещи.”

Шаса рассмеялся. - "Боже мой, Саффи, есть какой-то подвох, которого ты не знаешь?"

“Я не сказала тебе и половины, - весело ответила она, а за улыбкой подумала: "Дорогой Шаса, я не сказала тебе и четверти".

- Значит, начальник отдела специальных операций хорошо тебя обучил.”

Глаза Шафран расширились, рот приоткрылся, и с торжествующим возгласом Шаса прокричал:- ”Ты должна увидеть выражение твоего лица!»

“Как . . . откуда ты знаешь? . . Я уверена, что нет . . .”

- Нет, ты был очень хороша. Ты поддерживала идеальную дисциплину. Мы с Блейном были впечатлены . . . честно говоря, так и было.”

“Затем . . . ?”

- Оу Баас не только член Имперского военного кабинета и фельдмаршал британской армии, он был близким коллегой и другом мистера Черчилля в течение тридцати лет. И ты будешь рада услышать, что Уинстон питает слабость к вашему предприятию. Он тоже чертовски высоко ценит Губбинса. Ходили слухи, что если Губбинс хочет, чтобы мы тебе помогли, то сам Винни сочтет это большой любезностью. Сматс позвонил Блейну и сказал: "Дайте этому агенту все, что ей нужно.’ Мы получили приказ оттолкнуть лодку для тебя . . . буквально.”

Шаса отправился в путешествие, спланированное до мельчайших деталей, которое должно было доставить Шафран в ее обличье Марлиз из Кейптауна в порт Уолфиш-Бей, на атлантическом побережье Юго-Западной Африки, в комплекте с разрешением на поездку, выданным потому, что она утверждала, что должна поехать туда, чтобы ухаживать за умирающей бабушкой.

“Конечно, тебе не нужно разрешение, чтобы поехать куда-нибудь в Южную Африку или колонию Юго-Западной Африки, но немцы этого не знают и, вероятно, не поверят, - сказал Шаса. “Мы договорились, что грузовой корабль, направляющийся в Луанду в португальской Анголе, возьмет тебя на борт в качестве пассажира за наличные. Оттуда ты можешь сесть на корабль до Лиссабона. Ты будешь там к концу месяца.”

“Это замечательно, большое спасибо! Шафран перегнулась через стол и поцеловала Шасу в лицо. “Какой ты замечательный кузен, - сказала она, прежде чем подняться. “Не слишком ли много ты хочешь узнать о документах, удостоверяющих личность Марлиз?”

“Вовсе нет, - ответил Шаса. Он порылся в куче бумаг на проволочном подносе на своем столе и вытащил большой конверт, который передал Шафран.

“Открой его . . . Ты найдешь свидетельство о рождении Марлиз Кристиан Марэ, подлинное и доказательство против любого расследования . . . пока кто-нибудь не догадается спросить, есть ли у нее свидетельство о смерти. Кроме того, у нас есть подлинный южноафриканский паспорт на ее имя, но с твоей фотографией, и почти подлинный бельгийский паспорт, выданный их южноафриканским консульством.