Война Кортни

- Такки, да? Это прозвище для Университета Претории, если я не ошибаюсь.”

“Совершенно верно.”

“Вы случайно не студентка?”

“Нет . . . Я должна была быть там, но не могла пойти.”

- Почему нет?”

- Потому что мой отец потерял все свои деньги. Грязные евреи забрали его бизнес, все до последнего пенни. Мы потеряли наш дом, нашу машину . . . всё.”

“Это дело вашего отца, - продолжал он, - что это было?”

- Школьная экипировка в Йобурге. Форма для всех богатых детей, которые ходят в частные школы.”

“И вы жили в Йоханнесбурге?”

“Да.”

- Когда вокруг тебя другие африканеры—твоя семья, соседи и так далее?”

“Да.”

“Так почему же я слышу отчетливые английские нотки в вашем голосе?”

Шафран ожидала, что кто-нибудь задаст ей этот вопрос, хотя и не раньше, чем она доберется до Фландрии или Голландии. Она была готова. - Мой отец послал меня в Редин - вы слышали об этом?”

“Нет. Наверное, это модная частная школа.”

- Это колледж для английских благородных дам. В течение многих лет мой отец служил матерям, которые посылали своих дочерей в Редин. Он мечтал, что если будет работать достаточно усердно, то сможет отправить туда собственную дочь. Он считал, что голландцев и англичан можно примирить. Он хотел, чтобы у его девушки было все самое лучшее, что могут предложить англичане, чтобы она стала такой же хорошей, как они.”

“Мы, немцы, уже лучше их обоих, - усмехнулся Шефер.

Шафран печально покачала головой. - Папа просто старался изо всех сил. И после того, как он проработал свои пальцы до костей в течение многих лет, он заработал достаточно, чтобы отправить меня туда, и научился вести себя и говорить "как леди" —он всегда говорил это так, по-английски. И я старалась изо всех сил, потому что знала, как много это значит для папы. Я старалась говорить как леди . . . и это не имело никакого значения. Девочки смотрели на меня свысока. Я была дочерью лавочника. "Грязный бур" - так они меня называли. А потом мой отец потерял все, и мне пришлось уехать на последнем курсе, потому что он не мог платить по счетам. Они не позволили мне остаться на выпускные экзамены. Так что да, я осталась с этим напоминанием о моем прошлом в том, как я говорю. Но поверьте мне: Я ненавижу англичан еще больше, потому что они отняли у меня мой собственный голос.”

“Я сочувствую Вам, фройляйн Марэ, - сказал Шефер. “Как ваш отец потерял свой бизнес?”

- Я же сказал вам, что евреи забрали его у него.”

- Какие евреи? Как?”

Шафран покачала головой, словно пытаясь избавиться от горьких, унизительных воспоминаний. - Мой отец хотел расширить свой бизнес. Он планировал купить магазин рядом с нашим в Йобурге и собрать их в один большой магазин. И он хотел открыть еще один филиал в Кейптауне. Так, в 1938 году он занял деньги у еврейского бизнесмена по фамилии Соломон. Он купил магазин по соседству. У него уже были составлены планы. Он нанял строителей. Они приступили к работе . . . а потом Соломон потребовал ссуду. Мой отец должен был вернуть все деньги, но, конечно, он использовал их, чтобы купить недвижимость, заплатить архитекторам и строителям. У него оставалось всего около четверти . . . Поскольку мой отец не мог заплатить, Соломон взял магазин. Он назначил управляющим своего племянника . . . Грязные, коварные, жадные евреи.”

Шефер нахмурился. “Почему он потребовал ссуду?”

- Он оправдывался тем, что надвигается война и слишком велик риск кредитования.”

- В 1938 году? Откуда он тогда знал, что грядет война?”

“Ну, не знаю. Может быть, евреи знают об этом, потому что сами начинают войны. Но это не имеет значения. Это был просто предлог. Соломон намеренно влез в долги моего отца, чтобы он мог взять дело в свои руки. Папа считал его своим другом. Но еврей никогда не будет твоим другом. Он думает только о себе и своей расе. Так что теперь у него есть магазин. Мой папа умер. И все, что я хочу сделать, - это помочь борьбе с евреями.”

Лицо Шефера было каменным, неподвижным, как у статуи: он ничего не показывал. Он продолжал смотреть на нее, его глаза, как иглы, проникали глубоко в ее душу. А потом, словно щелкнув выключателем, он сказал: "Браво! - и трижды медленно и выразительно хлопнул в ладоши. - Хорошо сказано, фройляйн.”

Шафран не была уверена в своих словах.

- Фройляйн Марэ, ваши бумаги . . .”

Шафран поняла, что прошла испытание. Она направлялась в Бельгию, и, похоже, Шефер был настолько впечатлен ее выступлением, что отправил ее прямо туда.

Она была дома. Теперь ее миссия могла начаться. Но в душе она молча извинялась перед Исидором Соломоном. Прости меня, Иззи. Я использовала твое имя, чтобы одурачить этих нацистов. Я лгала о тебе и твоем народе. Но клянусь тебе, старый друг, это будет не напрасно.

•••

Не прошло и недели после прибытия в Лиссабон, как шафран сошла с поезда на станции Гент-Сен-Петер в Бельгии и начала свое пребывание среди самых презренных коллаборационистов и сочувствующих нацистам в Нидерландах.

Чтобы играть свою роль убедительно, она была вынуждена, как и предупреждал Харди Эмис, принять вид убежденности в идеологии и морали, которые она находила отвратительными. Дело было не только в том, чтобы попугать гнусные, психотические идиотизмы Адольфа Гитлера, как будто они были продуктом величайшего ума, который когда-либо видел мир. Это означало аплодисменты, когда пьяный краснолицый VNV в черной рубашке поднялся на стол в баре в Генте, заполненном сочувствующими нацистам, и сказал: “Мы помогли эсэсовцам собрать сегодня сто пятьдесят евреев и отправить их в транзитный лагерь в Мехелен. Скоро все крысы будут пойманы, и Бельгия станет свободной от евреев!”

Это означало смех, когда кто-то кричал в ответ: “они успеют на следующий поезд? и чернорубашечник ответил: "О да, и у них будет много компании в их путешествии. Они будут упакованы красиво и плотно!”

За первые несколько месяцев пребывания в Бельгии она пробилась в самое сердце партийной иерархии ВНВ. Мысль о том, что кто-то приехал из Южной Африки, чтобы стоять рядом с ними, казалось, взволновала лидера партии Хендрика Элиаса и его дружков. Несмотря на все свое бахвальство, они, казалось, понимали, что их политика все еще ненавистна большинству внешнего мира, а также очень многим людям в их собственной стране. Любой жест дружбы или солидарности приветствовался, а когда он исходил от привлекательной молодой женщины, то встречался еще более тепло.

Элиас считал себя выдающимся интеллектуалом. Круглолицый, сорокалетний очкарик, он хвастался тем, что изучал философию и право в университетах Левена, Парижа и Бонна. “У меня две докторские степени из трех стран, так что вы можете видеть, что я широко мыслю и много путешествую,-засмеялся он, удивляясь собственному остроумию.

Шафран подчинилась. Она решила, что Марлиз должна быть достаточно умна, чтобы заинтересовать Элиаса, но не настолько, чтобы представлять для него угрозу. Она проявляла интерес к политике и роли ВНВ в управлении Бельгией в условиях немецкой оккупации, в то же время прислушиваясь к мнению Элиаса и будучи благодарной ему за его проницательность. Она была особенно откровенна по поводу англичан и их высокомерного, лицемерного взгляда на мир.

- Они говорят о демократии и свободе, но они злые лжецы!- воскликнула она. - Они разъезжают по всему миру, отбирают у людей их страны, грабят их драгоценное имущество. Посмотрите на Южную Африку! Мой народ нашел золото и алмазы на своей земле. Англичане вступили в войну, чтобы забрать шахты себе. Они везде такие . . . повсюду!”

Через две недели после ее вспышки гнева Элиас отвел Шафран в сторону и сказал: “Я думал о ваших взглядах на британцев . . .”

- О! Надеюсь, я сказал не слишком много. Шафран от стыда опустила голову. “Это было не мое место для разговоров.”

- Глупости, моя дорогая, я думал, ты хорошо говоришь. И действительно, как-то вечером я разговаривал с генералом фон Фалькенхаузеном . . .”

Шафран посмотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. - Сам военный губернатор Бельгии?”

“Тот самый, - сказал Элиас, сияя от гордости. - Я упомянул о ваших чувствах к англичанам, и генерал сказал мне - и вот какие слова он употребил - " Вы можете сказать фрейлейн Марэ, что англичанам не позволят делать свои трюки в Бельгии. Они продолжают посылать сюда людей для работы с подрывными элементами, и ... . .- "- Элиас сделал паузу, прежде чем произнести кульминационную фразу,—“Мы продолжаем ловить их! - Ну, как тебе это нравится?”

“Как чудесно, - сказала Шафран. “Как они это делают?”

“У него есть информаторы. Один из них особенно важен.”

“А кто он такой?”

“О, я не могу вам этого сказать, и, кроме того, с какой стати вам знать такие пустяки?- засмеялся Элиас.

Шафран отметила, что он не отрицает пол информатора, и улыбка Элиаса исчезла. Она быстро сменила тему разговора.

“Я не знаю, как это сказать . . .- Шафран была в восторге, хотя ей больше хотелось плакать. “Я так благодарна и польщена, что вы рассказали генералу обо мне. И что он считает меня достойной личного послания . . . Я не знаю, что сказать.- Она позволила себе прослезиться. - Мне очень жаль, но я просто потрясена . . .”

- Конечно, это естественно, - сказал Элиас, по-отечески обнимая Шафран за плечи и притягивая ее к себе. Он держал ее так долго, как это было прилично, а потом еще немного, прежде чем отпустить.

Когда Шафран вытерла слезу с глаз, Элиас сказал: - Ваши слова подействовали на меня по-другому. Возможно, вы слышали о национал-социалистической женской лиге в Германии. Она делает доблестную работу, поощряя немецких женщин отбросить любое глупое желание войти в мир мужчин и проповедуя добродетели пребывания дома в качестве жен и матерей. Нет более великого призвания. Будущее арийской расы зависит от дара новой жизни и новой крови, который могут дать только матери. Женщины играют жизненно важную роль, воспитывая своих детей в духе истинных национал-социалистических ценностей. Я уверен, что вы согласны.”

“О да, сэр!”

“Мне кажется, что как женщина, обладающая даром выражать политические взгляды простым, эмоциональным способом, который женщины могут понять, вы были бы идеальным человеком для создания такой организации здесь, во Фландрии.”

“Я не могу представить себе большей чести, - сказала Шафран.

- Хорошо, тогда вы можете приступить к работе немедленно. И после того, как вы выполните свою задачу, вы должны выйти замуж и преуспеть в материнстве.- Он криво улыбнулся и слишком долго смотрел на нее.

•••

Шафран принялась за работу. В последующие недели и месяцы она писала восторженные статьи для контролируемой партией газеты "Де Шельде", объясняя, почему национал-социализм был так полезен для женщин. Она выступала на небольших собраниях женщин в городах по всей Фландрии и, к своему ужасу, доказала свою эффективность в вербовке новых новообращенных на пронацистскую сторону.

Каждый вечер она отправлялась в свое жилье в дом женщины средних лет по имени Мевру Аккерман, которая была известной сторонницей ВНВ. Ее комната была убогой и почти постоянно погруженной в тень, потому что единственное окно выходило на узкую мощеную улицу, не шире переулка, с двух - и трехэтажными зданиями, тянущимися вдоль всей ее длины.