Я увожу к отверженным селениям. Том 2.Земля обетованная

лекарства. Оперирую редко. Если заключенный отрубил себе

кисть — ампутация, впрочем, таких редко привозят сюда жи выми, а если и останется жив, его ждет суд и приговор. С

язвой желудка и сердечными болезнями умирают в зоне.

КОМУ РАЗРЕШЕНО БОЛЕТЬ?

— Кто принимает больных?

— По документам — врачи.

— А фактически?

— Начальник больницы. Без взятки он мало кого прини мает.

40

— Кто ж дает ему? Больные?

— Начальники лагпунктов.

— Откуда ж е люди берут деньги? — задумчиво спросила

Любовь Антоновна.

— Взятку берут не со всех. Исключение делают для акти рованных. Остается человеку жить меньше года, в зоне от него

пользы никакой...

— А здесь?

— И здесь тоже. Однако неудобно в документах отмечать, что смерть наступила в зоне.

— Этих документов никто из посторонних не видел и не

увидит. Те, кто читает их, знают больше того, что написано.

— Y нас везде стремятся к бумажному благополучию.

— Но вы сказали об исключении.

— Их немало. Я знаю, что до нового года в больнице не

доживет процентов тридцать политических. Они и считаются

актированными, их приняли без взяток.

— А остальные?

— За счет остальных кормится лагерная администрация.

— Но откуда же они берут деньги на взятку?

— По плану, а его часто не довыполняют, на пятьсот ра ботающих политических болеть полагается одному. Половина

больных получает освобождение от работы в зоне. Сюда приез жают умирать, а не лечиться. Политическим разрешаются по сылки раз в год. Матери, отцы, жены подкармливают их. В по сылках иногда прячут последние дорогие вещи, если они есть.

Многое из посланного начальство находит, а кое-что попадает

по назначению. Ценные вещи никто не хранит, их отдают за

право попасть сюда, в мои владения, — Игорь Николаевич

горько усмехнулся. — Сейчас в больнице сто пятьдесят каторж ников. Пятьдесят из них умирают, а остальные дали взятки, хотя и они тяжело больны. Половина взяток прилипла к рукам

майора и начальников лагпунктов, вторую половину взял себе

Гвоздевский и поделился с Орловым, а он, Орлов, в свою оче редь презентует подарки тем, кто стоит выше его.

— Майор мог бы не принять женщин, тех, что приехали

со мной?

— Обязательно не принял бы. Ему ничего не дали.

41

— Он всегда обращается так с вновь поступающими боль ными?

— Как так? — удивился Игорь Николаевич.

— Риту рванул за волосы, Елену Артемьевну щелкнул по

лбу...

— Хуже, Любовь Антоновна, много хуже... Вашим друзьям

повезло. Майор был полупьян. Пьяный он приходит на вахту

с вещмешком и бьет им больных. Выдержал удар — назад в

зону, упал — принимает. Иногда появляется его супруга, особа

сварливая и тяжелая, пудов на шесть весом. Начинается семей ная потасовка: она его лупит, а он удирает в зону. Изредка

ей удается прорваться в зону, и там они бегают вокруг барака.

Майор вопит, супруга еще громче, надзиратели смеются, заклю ченные прячутся, а больные на вахте ждут. В такой день, по нятно, их не принимают, и конвой, тот, что привел их, отыгры вается на больных.

— А вы?

— Я не все могу, Любовь Антоновна. Сколько доносов на

меня сыпется в управление!.. Обвиняют в том, что много помо гаю политическим, создаю им курортные условия, держу са нитарами каторжан. До гнусных анекдотов порой дописывают ся. Донесли в управление всех лагерей, будто я любовник

Орлова...

— А Орлов?

— А что он может сделать? В управлении лагеря есть лю ди, что по команде сверху официально доносят на него. Он

это знает, но изменить ничего не может.

— При чем же тут вы?

— Я — его протеже. Удар по мне — подножка ему.

— И кто же пишет?

— Работники управления, надзиратели, заключенные, май ор и даже его супруга.

— И она? Почему?

— Седина в бороду, а бес в ребро. Я думал, что эта посло вица применима только к мужчинам. Ошибся. Эту почтенную

шестипудовую матрону потянуло к амурам. Объектом ее вле чений стал я. Последовало негодование отвергнутой... Пошлая

и грязная мелодрама. Если бы не Орлов, меня бы отправили

42

в БУР, она бы этого добилась. Все доносят на всех. Мой брат

— на своих подчиненных, они — на него. Начальники команди ровок — на надзирателей, надзиратели — друг на друга. Заключенные-сексоты — на заключенных...

— И многие соглашаются?..

— Доносить? Есть, Любовь Антоновна. Один — ради куска

хлеба, другие — в надежде на досрочное освобождение, тре тьих соблазнили легкой работой, четвертые — из зависти: дру гие живут, а я чем хуже, пятые преданность проявляют, а есть

и такие, что от злобы: мне плохо, пусть и другому еще хуже

будет. Надзиратели выслуживаются или просто пакостничают.

Иные без доноса и дня не проживут. Начальники на повыше ние надеются или, на худой конец, хотят на своем месте удер жаться, если кто не прочно сидит. Всех не назовешь. И все же

основная причина повальных доносов кроется глубже. Люди

уверены, что, донося, они делают доброе дело, потому что

мы окружены врагами и этих врагов следует выкорчевывать.

Впрочем, это тема большая, лучше ее не затрагивать. На меня

пишут, а Леонид отстаивает своего непутевого брата. Отписы вается, что я хороший хозяйственник и прочее. Не обходится, конечно, без подарков с его стороны. Он как-то упрекнул

меня, что я ему в месяц обхожусь дороже, чем он нашей

семье за двенадцать лет. Досаждает майор. Пьяный плохо, а

трезвый — еще хуже: придирается к больным и чуть что — в карцер.

— Вы попросите, чтоб его перевели.

— А кого пришлют? С ним я сработался, а с другим? Я

давно хотел поговорить с кем-нибудь по душам. Никто, кроме

вас, не знает об Орлове. Я вам не хотел рассказывать, но когда

увидел, что вы готовы идти на этап, полностью поверил вам.

Мне очень трудно, Любовь Антоновна. Братец укоряет, многие

коллеги не доверяют, считают меня предателем, больные в

глаза льстят, а в душе завидуют. Меня два раза пытались

убить.

— Охрана?

— Заключенные. Один раз воры в законе, а второй — суки. Те, кто попал в лагерь за мелкую кражу, или еще что-либо натворил, в больницу попадают или по-настоящему боль ными, или изувечив себя. Бедному майору доходов от них ни

43

копейки. Другое дело воры в законе. Дав солидную взятку, они

приезжают сюда отдохнуть, а бывает и так, чтоб обсудить жи вотрепещущую воровскую проблему. Устраивают сходки, неч то в роде подпольных собраний, вносят поправки и добавления

в тот или иной воровской закон, в общем, творчески трудятся.

Порой решают частные проблемы: считать ли сукой такого-то

вора, убить ли его, и если да, то как это лучше сделать.

Иногда обсуждают программные вопросы: можно ли вору под

принуждением вскапывать запретную зону или работать на

кухне. По этим вопросам они пока не пришли к единодушному

решению. Сук присылает начальство. Пока трудовой отпуск

для них не предусмотрен, вот они и отдыхают в больнице. Ря довых сук бесплатно не принимают, а комендантов, нарядчи ков, воспитателей присылают месяца на полтора, на два. Ни

воры, ни суки не удосуживаются придумать какую-нибудь прав доподобную болезнь. Спросишь его, на что жалуется, а он ос корбленно ворчит, что дал начальнику и не мое собачье дело

знать, зачем он приехал. Я часто, чаще, чем того бы хотелось

майору, отказываюсь принимать воров и сук. За первых — он

взятку получил, вторых — управление прислало. Майор втай не объясняет им, что виноват я. Они затаили на меня злобу

и решили отомстить. Как-то вечером я шел по зоне и меня

сзади ударили топором. К счастью, лезвие пошло вскользь, рассекло кожу на затылке. Второй раз — ножом под левую

лопатку, отлежался, выздоровел. Воры и суки — полбеды. Не навидят коллеги. Как объяснишь, кто ты. Узнают про родство

с Орловым — не сносить головы. Пока он разрешает мне ра ботать, начальство смотрит сквозь пальцы. Орлову по чину

положено иметь двух-трех любимчиков, а я у него один. Да, заговорились мы с вами, Любовь Антоновна. Минут через десять

заглянет надзиратель, а вы ничего не сказали мне о диагнозе.

Кого вы защищаете? Начальника семьсот семнадцатой? Его

тут некоторые больные знают.

— Капитан не лучше других. Но все ж е я хочу, чтоб не

было вскрытия. Сегодня днем к Гвоздевскому приезжал...

— Знаю. Майор Емельянов, следователь из управления.

Емельянов спрашивал меня, не подозреваю ли я, что полков ник отравлен?

— О том же он спрашивал и меня.

44

— И вы?..

— Я сказала, что если он отравился, то только в пятницу

утром. Такая версия меня вполне устраивает.

— Почему, Любовь Антоновна? Вы не доверяете мне?

ЛЕКАРСТВО ДЛЯ ОХРАННИКОВ

— Я слушала вас... Вы говорили искренно. Я отвечу вам

тем же. На семьсот семнадцатой умирала женщина, ее зовут

Ефросинья. Лекпом мужского лагпункта, своего лекпома у нас

не было, не дал ей освобождения от работы. Елена Артемьевна

каким-то чудом спрятала обручальное кольцо. В понедельник

заболела жена начальника семьсот семнадцатой. Дорогу раз мыло, а ей срочно нужна помощь. Капитан пригласил меня к

жене. Я поставила условие — буду лечить, если отправят в

больницу Ефросинью. Он согласился. Вернувшись в зону, я

узнала, что Елена Артемьевна отдала капитану кольцо. Ночью

убежала Аня, подруга Риты, а Риту посадили в карцер. Вече ром убитую Аню принесли в зону. Нас выстроили, а Риту и

Катю Болдину, она сейчас в землянке, подвели к мертвой.

Катя закричала: «Лечите собаку, доктор!» — это за то, что я

лечила жену капитана. Я и Елена Артемьевна вышли из строя, стали кричать на капитана. Я сказала, что он украл кольцо.

Капитан ударил меня и всех четверых посадил в карцер. На

другой день жена капитана, Лиза, упрекнула мужа за меня.

Он вызвал меня из карцера, пообещал отправить в больницу

всех пятерых с условием, что я помирю его е женой. Я согла силась. Лиза, очень милая женщина, рассказала мне кое-что