Я увожу к отверженным селениям. Том 2.Земля обетованная

интересное и вернула кольцо. Позавчера вечером приехал пол ковник. Лида, она тоже в землянке, в ответ на вопрос «Жало бы есть?» перечислила ему свои претензии и упомянула о том, что я назвала капитана вором. Гвоздевский посадил Лиду в

карцер, произнес речь, осмотрел зону, а вернувшись, вызвал

меня и потребовал, чтобы я призналась во лжи и извинилась

перед капитаном. Я отказалась и меня снова посадили в кар45

цер. Полковник пошел к капитану ночевать. Лиза узнала от

лейтенанта, как он обошелся со мной. Она поругалась с Гвоздевским и отравила его поганками.

— Вы ничего не путаете?

— Нет.

— Но отравить Гвоздевского?..

— В этой истории замешана не только я. Лиза избила

Гвоздевского, а капитан, спасая жену, полковник чуть не при стрелил ее, ударил Гвоздевского по руке. Полковник решил

по-своему отомстить им обоим. Услав Лизу ставить самовар, он сделал грязный намек, что Лиза не прочь сблизиться с лей тенантом, и потребовал, чтоб капитан отправил меня в побег, а лейтенанта пристрелил на охоте. Лиза подслушала и поняла, что если муж убьет лейтенанта, Гвоздевский сведет счеты и

с капитаном. Спасая семью и себя, она решилась на отравление.

Лиза знала, что охотника и его жену убил не беглец, а надзи ратель Малявин...

— Не может быть. Беглеца нашли в доме охотника мерт вым. Кто же убил беглеца?

— Малявин, по сговору с мужем Лизы, а он получил та кое задание...

— От моего брата...

— Очевидно, так. Ругаясь с полковником, Лиза сказала ему

о Малявине. Ничего хорошего от живого полковника она не

ждала и угостила его поганками. Она их приберегла для мужа, когда узнала о Малявине. Вот почему я хочу, чтоб отравление

случилось утром.

— Вы не знаете, Любовь Антоновна, где Гвоздевский зав тракал?

— На сорок первой.

— Я наслышан о начальнике этой командировки. Мерзавец, даже среди своих. Вот-вот придет надзиратель. Я с вами пройду

к полковнику. Дадим ему что-нибудь тонизирующее, чтобы он

минут на десять пришел в сознание. При врачах спросите Гвоз девского, что он ел утром. При надзирателе повторите вопрос.

Разбудив задремавших врачей, Игорь Николаевич сам, не

доверяя никому, сделал полковнику укол.

— Больной! С вами хочет говорить доктор Ивлева, — воз высив голос, обратился Игорь Николаевич к Гвоздевскому.

46

— Мне важно знать, что вы ели в последний день перед

болезнью. И как следует вспомните время. Мы решили назна чить вам новый курс лечения, — Любовь Антоновна указала

на Игоря Николаевича, который держал в руках двадцатиграм мовый шприц. — Если вы ошибетесь, кончится плохо. И тогда...

В палату вошел надзиратель. Любовь Антоновна, услышав

позади себя шаги, взглянула на Игоря Николаевича. Он медлен но прикрыл глаза. — Что вы ели за день до болезни? — как

можно громче спросила Любовь Антоновна.

— Грибы, — прохрипел Гвоздевский.

— Я вам объясняла, больной, если вы перепутаете время, лечение не даст нужного эффекта. Когда вы ели грибы? В

обед?

— Нет...

— Вечером? — наступило долгое тягостное молчание.

— Нн-ет...

— Утром?

— Да.

— Картина ясна. Мое окончательное мнение — утренний

завтрак, — заключила Любовь Антоновна.

— Пройдите в мой кабинет, доктор Ивлева. Нам следует

обсудить вопросы, касающиеся дальнейшего лечения больного

Гвоздевского. А вы, — Игорь Николаевич взглянул на надзи рателя, — если желаете, тоже зайдите ко мне. Я нашел лекар ство, о котором вы меня просили.

— При ней? — смущенно спросил надзиратель, указывая

на Любовь Антоновну.

— Она обождет, — ответил Игорь Николаевич, направля ясь к своему кабинету. Любовь Антоновна осталась в коридоре.

Минут через пять из кабинета главврача вышел надзиратель.

Карманы его брюк заметно топорщились.

— Серьезно болен ваш пациент, — усмехнулась Любовь

Антоновна, заходя в кабинет Игоря Николаевича.

— Куда серьезней... Для полного излечения я выдал ему

два поллитра неразбавленного спирта, — пояснил Игорь Ни колаевич.

— На одного? Такая доза лекарства...

— На четверых. Выпьют и до утра сюда не заглянут. Я

сказал ему один секрет.

47

— Какой?

— Чтоб он не закусывал грибами. Возможно, добавил я, что с полковником случилось несчастье из-за грибов. Утром

поел, а на другой день плохо. Я подчеркнул «утром», да он и

сам слышал вашу беседу с Гвоздевским. Попросил не разгла шать секрет. Он поклялся, что сохранит тайну до смерти и еще

шесть часов после смерти будет молчать.

— Промолчит?

— Кроме его собутыльников и всего управления никто не

узнает. По пьянке расскажет им, втайне поговорит с дружка ми по селектору. Часам к десяти утра этот секрет полишинеля

станет известен всей лагерной администрации.

— Зачем же вы?

— Еще вечером на вахту подбросили записку, что полков ник, возможно, отравлен. Это сделал кто-то из заключенных.

Писал явно не врач, но сексот, автор записки что-то пронюхал, поэтому Орлов и приказал отправить вас на сорок седьмую.

Ему не хочется возбуждать уголовное дело против своих со трудников. Убийство полковника Гвоздевского начальником ко мандировки даром моему братцу не пройдет. Он и решил из бавиться от вас, как от ненужного свидетеля.

— Кто же написал анонимку?

— Врачи догадывались об отравлении. Неосторожно пого ворили между собой, их подслушали — и донос готов.

— Какой ж е вам был смысл рассказывать надзирателю, что Гвоздевский отравлен.

— Орлов поймет, что секрет — больше не секрет и ликви дировать вас нецелесообразно.

— А вы?

— Мало ли где надзиратель мог это услышать? Он на мекнул, что знает доносчика и свалит на него. И самое главное, будет повторять, как попугай, что отравление случилось утром.

Майор поторопится лично рассказать обо всем Орлову. Утром

поедет на дрезине в управление. Такой случай выслужиться он

не упустит. Начальник сорок первой не отопрется, что Гвоздев ский завтракал у него грибами. Нелепый случай... трагическая

оплошность. Поганка попала по недосмотру, никто не виноват, и вечная память полковнику Гвоздевскому.

48

— Вы рискуете. Орлов узнает, кто рассказал надзирателю.

— Не я, а сексот. За лишнюю болтовню сексот пойдет в

БУР или в побег. Чище воздух — легче дышать. Но если и

узнают... Я часто рискую... Обозлятся надзиратели и убьют за

зоной. Дознаются, что я родственник Орлова — и конец тот

же. Приму больного, какого не следовало бы принимать... а чем

это кончится? Вылечим, кому умереть велено, и опять жди... Я

осторожен...

— Вчера вечером...

— Да... я разоткровенничался. Увидел вас и подумал: если

вы за этих женщин просите, ничего со мной плохого не слу чится... В третьем отделении лежит один каторжник. Кто он

— я не знаю. В графе, где обычно проставляют статью и срок, слова: «До особого распоряжения». Его привезли без сознания

около месяца назад с лагерной пересылки. Он рассказал мне, когда пришел в себя, что на пересылке его посадили в карцер

за карты...

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

— Он играл?

— Подбросили ему. В карцере его хотели убить. Я так

понял, что воры в законе действовали не сами. Кстати, один

из воров, Падло Григории, оказался на поверку сукой. Сейчас

он комендантом на сорок первой, там уголовники, но я слы шал, что скоро его переведут к политическим...

— Как его зовут?

— Больного? Федор Матвеевич.

— Мне говорила о нем Елена Артемьевна. В ту ночь, когда

его пытались убить, она сидела в карцере.

— Кто его спас?

— Рита и Ася, девушка одна. Асю хотели отдать сукам.

Она побежала в запретную зону. Ее убили.

— Рита?! Та, что приехала с вами?

— Да. Она слышала весь разговор этой шпаны. Падло

говорил, что Федора Матвеевича им приказал убить начальник

пересылки. Рита подняла шум. Ася подожгла карцер.

49

— Ася политическая?

— Воровка. Она ехала в одном вагоне с Еленой Артемьев ной. В пути рассказывала, что ее отец бывший капитан кораб ля, арестован в тридцать седьмом...

— Какие люди погибают... Мне тысячу раз наплевать, что

она была воровкой... ее сделали такой, заставили воровать...

Может, и моего сына ждет то же. О Рите... Не буду ничего

обещать... Но пока я здесь, ее не обидит никто.

— Спасибо, Игорь Николаевич. Позаботьтесь и о других.

— Любовь Антоновна!

— Я так привыкла к ним...

— Я вам дал слово. Завтра познакомлю с Федором Матве евичем. О прошлом он не рассказывает ничего. Очень культур ный, интеллигентный человек. Умница. Орлов прямо сказал, что Федор Матвеевич должен умереть в больнице, но умереть

вполне респектабельно. Как видно, Федор Матвеевич известен

не только у нас. Опасаются скандала. Вот и решили обставить

его смерть со всей видимостью закона, а он не умирает им

назло. Долго так продолжаться не может. Найдется иуда, я

не догляжу — и... несчастный случай... Только Орлов, наверно, заберет его на днях. А я... я бессилен... Помочь больному — бессилен, спасти человека — бессилен... Даже защитить вашу

Лиду — и то приходится идти на подлог... В кого нас здесь

превращают?

— Начальника сорок первой не накажут?

— Узнаю вас, Любовь Антоновна: забота о людях и все прощение... Вам в душе жалко его. Жена, двое детей... Началь ник он над уголовниками... поделом вору и мука. Если б вору...

Я бы сам создал им такие условия. Но сколько настоящих

воров сидит в лагере? Воры в лагере едят лучше рабочего, предают своих товарищей, и, если те не успеют убить измен ника, он уже комендант или воспитатель. И опять карты, водка и мальчишки. А сколько таких, что попали сюда за два

килограмма картошки, за стакан муки и за катушку ниток...

Они пухнут от голода, и наказывают только их. Им, больным, не дают освобождения от работы... А суки и воры едут сюда

и ради женщин. А на мужских командировках шпана утешается

с мальчиками. В третьем отделении лежит один пацан, ему