Отпуск на даче

— Так что за новости? — спросил Николай.

— А Пётр больше не сердится на вас за Михаила? — последовал вопрос с нашей стороны.

— Старается про это даже не упоминать, — ответил он. — Боится, как бы это не навело нас опять на желание поссориться.

У него был такой вид, словно он что-то недоговаривал, и у меня зародилась мысль, что он всё ещё озабочен сватовством своего друга.

— Так какие же у вас новости?

Аня сейчас же рассказала об истинной причине пропажи крестика.

— Я так и думал, что всё объяснится очень просто, — признался Николай. — Теперь мой список тайн пуст. С чердаком разобрались, с исчезнувшим крестом всё получилось просто до примитивности, призрак на дороге оказался реальной собакой…

Он посмотрел на свою руку и улыбнулся.

«А Сергей никуда не исчез, а был растерзан собакой и теперь его прах покоится на кладбище», — мысленно закончила я.

Зря мы затеяли все эти разбирательства. Теперь надо будет разорвать оба моих с любовью составленных списка и выбросить. Или лучше я их оставлю, чтобы повеселиться на досуге. А всё-таки наше расследование нас с Аней захватило и доставило немало занимательных часов. Ведь, не будь его, мы бы с ней заполняли свободное время пустой болтовнёй, которая ничего не даёт ни уму, ни сердцу, а теперь у нас будет что вспомнить, когда мы вновь увидимся.

— Николай, а все ваши встречи с медведями заканчивались так благополучно? — спросила Аня, когда он рассказал про то, как случайным появлением так перепугал бедолагу-медведя, что тот, прежде чем догадаться убежать, принялся совершать нелепые поступки.

— Не все, — признался он и показал нам глубокие шрамы на боку. — Это меня пытался расшевелить один мишка. Спастись от него мне было некуда, вот я и притворился мёртвым. Не всегда, но иногда это срабатывает. Мишка моим телом заинтересовался и решил, по-видимому, меня реанимировать, потому что принялся толкать меня из стороны в сторону, раскачивать и чуть ли не делать искусственное дыхание. Я лежу, чувствую, что сейчас у меня кости треснут, но терплю. Мишка решил, что оживить меня невозможно, и ушёл, но долго ещё останавливался и оглядывался, не раздумаю ли я быть покойником.

Он почти в лицах передал нам всю эту сцену, придав ей самый комический характер, поэтому мы не могли удержаться от смеха.

— Извините, Николай, — сказала я. — В то время, когда вас катал медведь, мне смешно, конечно, не было бы.

Тут уж настала его очередь смеяться.

— Николай, а в этом году вы всё-таки поедете в тайгу? — спросила Аня.

— Нет, не удастся. Отпуск у меня скоро закончится, отгулы я уже все выбрал, так что придётся мне остаться без тайги. Зато я больше месяца бездельничал на даче у Петра, а прежде больше нескольких дней подряд здесь не жил.

Я заподозрила причину.

— Это Пётр попросил вас с ним пожить? — спросила я. — Чтобы как-нибудь выведать, не у Марины ли исчезнувшие деньги?

Он неуверенно кивнул, боясь, что мы вспомним о его «шпионской» деятельности.

— Я, конечно, ему сочувствую, ведь он сильно переживал, думая, что его бизнес может рухнуть, — добавил он. — Но вам я признаюсь, что очень рад, что всё так вышло. Если бы не это, то мы бы с вами не познакомились и… я бы так и бродил в одиночестве по знакомым местам.

— Тогда вам не надо было бы весь отпуск тратить на Петра, — возразила Аня, — и вы бы смогли съездить в тайгу.

Николай ответил после запинки:

— И это верно.

Мной овладело какое-то странное чувство: не то мне было жаль наших расследований, подозрений, жгучих тайн, не то беспокоила мысль, что осталось лишь три дня для наших прогулок с Николаем. Мне было грустно и очень тревожно. Что-то меня мучило изнутри, не давало насладиться хорошей погодой и приятным обществом.

Когда мы возвращались домой, Аня спросила:

— Что ты была как неживая? Тоже играла какую-нибудь роль? Только учти, что это надо делать естественно, а иначе окружающие подумают про тебя плохо.

«Кто бы говорил!» — хотелось мне ответить, но я промолчала.

— Хороший человек, — продолжала Аня. — У меня нет ни одного такого знакомого. Как жаль, что мы уедем и никогда с ним не встретимся, разве только случайно. А как ты думаешь, может, Марина пригласит нас сюда ещё раз?

Я покачала головой.

— Вряд ли.

Аня кивнула.

— Тогда мы Николая больше не увидим, это точно.

— А плохо, что нам больше не надо разгадывать тайны чердака, креста, исчезнувшего Сергея и прочего, — сказала я.

— Да, верно, — согласилась Аня. — Немного даже жаль. Сначала думаешь: «Какое счастье, что всё кончилось!» А потом начинаешь ощущать пустоту. Вроде, мы были при деле, наблюдали, строили предположения. А сейчас и заняться нечем.

Мы вошли в дом и больше об этом не заговаривали.

— К обеду у нас будет украинский борщ из совсем молоденькой свёклы, скорее из детёнышей свёклы, и курица под маринадом, — объявила счастливая Катя. — А на ужин я думаю наделать вареников.

Она порхала по кухне и столовой удивительно легко, словно в ней не было трёх десятков лишних килограммов.

— Приятно, когда приходишь с прогулки, а тебе говорят, что к обеду будут всякие вкусные вещи, да ещё об ужине уже позаботились, — сказала Аня. — Смотри, не избалуй своего Михаила, а то так и будешь всю оставшуюся жизнь стоять у плиты, а он — воспринимать это как должное.

— Да это же моя мечта! — призналась Катя. — Я просто обожаю готовить. Это моя страсть. Только готовить я люблю для кого-то, а не для одной себя.

Я тихо шепнула Ане:

— Надо будет им на свадьбу подарить книгу Похлёбкина и ещё какие-нибудь роскошные кулинарные книги. Пусть наслаждается жизнью.

Та кивнула и фыркнула. По-моему, в эту минуту она искренне радовалась и за подругу, и тому, что лично ей не надо будет проводить в кухне бесконечные часы.

— Мне бы такую кухню! — мечтательно проговорила Катя.

— А какая квартира у Михаила? — спросила Аня.

— Кажется, малогабаритная двухкомнатная. У него ещё студия есть, но тоже маленькая.

— Твоя однушка-крохотушка и его двушка… — рассуждала Аня. — Может, удастся обменять на приличную двухкомнатную квартиру. Но кухня там будет самая обычная, не хоромы.

— Подожди со своим обменом, — остановила её Катя. — Мы только что познакомились. Может, я ему надоем через неделю.

— Не надейся, — вмешалась я. — Он крепко в тебя втюхался, втюрился, словом, влюбился.

Катя не смогла скрыть счастливой улыбки.

— Если больше желаешь хорошую кухню, чем хорошего мужа, то выходи за Петра, — сказала Аня.

— Лучше иметь хорошего мужа, — сделала выбор Катя.

— Это ничего, что такой кухни, как у Марины, у тебя никогда не будет, — утешила я «шкелета». — Зато есть готовый кот.

Так, за шутками и не слишком глубокими разговорами, мы провели время до обеда, вкусного обеда. А потом Катя ушла на прогулку с Чупой и Михаилом.

— Счастливые, — проговорила Аня словно нехотя, но потом встрепенулась. — А может, это мы счастливые. В наши годы не так-то легко приспосабливаться к чужим капризам.

— Правильно говоришь, — согласилась я. — Именно поэтому я отказываюсь с кем-либо знакомиться, когда мне это предлагают.

— Кто предлагает?

— Знакомые доброжелатели. Давай, говорят, мы познакомим тебя с одним человеком… И так далее. Не знаю, может, этот человек или эти люди, потому что мне их подсовывали несколько штук, и очень хорошие, но на меня такая тоска накатывает, как только я представлю, что надо встречаться, о чём-то говорить, что я сразу же отказываюсь. В молодости всё это кажется проще, а в наши немолодые годы у нас уже сложились устойчивые привычки, которые не хочется ломать. Вот появился бы человек, сходный со мной по взглядам и вкусам, притом появился бы незаметно, как бы между прочим, тогда можно было бы подумать, но и то…

— Но и то… — передразнила меня Аня. — А вот Катя от большой кухни отказалась, от громадной квартиры, от полного достатка, лишь бы быть вместе с Михаилом.

— И его котом, — напомнила я.

— И ведь эту квартиру не надо убирать, — продолжала Аня. — Обычно, когда речь заходит о таких вот площадях, то в голову сразу лезет мысль: «А как всё это держать в порядке?» Тут же представляешь, как всё свободное время проводишь с тряпками, щётками и пылесосом. А у Петра наверняка есть уборщица.

— Это точно, — согласилась я. — И хорошая уборщица, потому что такой человек, как он, не станет церемонится и быстро укажет ленивой женщине на дверь.

— Юля его, наверное, устроила бы, — решила Аня. — Хорошо убирает. Ни пылинки, ни соринки, правда, я не особо приглядываюсь.

— Если бы оставалась грязь или какая-нибудь не подобранная бумажка, то ты бы сразу заметила.

Слово «бумажка», которое я же и произнесла, стало навязчиво вертеться в мозгу, словно с ним было связано какое-то воспоминание. Где-то я слышала или читала о какой-то бумажке, а может, видела её. Неприятное чувство, когда не знаешь, о чём хочешь вспомнить. Можно даже сказать, что я не хотела вспоминать о какой-то никчёмной бумажке, но воспоминание само пробивалось сквозь толщи каждодневных впечатлений разного рода.

— Аня, мы с тобой не говорили ни о какой бумажке? — спросила я.

— Да почти каждый день. Как раскинешь свой «голландский натюрморт», да обложишься бумажками, да начнёшь их перетасовывать…

— Не то, — оборвала я её.

— Списки разные составляли на бумажках. Как сейчас помню: «Жив», «Мёртв», «Кем убит». Теперь-то об этом думать не надо, бояться некого и незачем, но как вспомнишь, какой насыщенной жизнью мы жили, как обсуждали каждое слово, которое можно было бы отнести к нашим тайнам, то начинаешь жалеть, что всё это закончилось слишком рано. Мы с тобой уже говорили об этом.

— И ещё не раз будем говорить, — предположила я.

— Ещё бы! Такая была интрига! А что сейчас? Тишина и покой. Серые будни.

— А я убеждена, что, несмотря на тишину и покой, а тем более, серые будни, ты не решишься одна подняться даже на второй этаж, я уж не говорю о чердаке.

Аня благоразумно промолчала.

— Вот то-то. Поменьше говори о серых буднях, тишине и покое.

— А ты не каркай, — попросила Аня. — Конечно, в нас ещё живёт прежний страх. Это уже привычка. Потом мы перестанем опасаться каждого шороха, а пока мы ещё не можем освободиться от прежних страхов.

И вдруг нам стало так тревожно и неуютно в этом большом пустом доме, что, не сговариваясь, мы встали и вышли в сад.

— Посидим, позагораем, — сказала Аня. — Уже недолго осталось.

— Да, — согласилась я. — Надо напоследок насладиться.

— А чего тебе наслаждаться напоследок? — спросила моя подруга. — У тебя есть дача. Ты туда поедешь и будешь точно так же лежать в шезлонге под каким-нибудь розовым кустом.

— Под розовым кустом вообще не полежишь, потому как он невысок, а у меня под ним, тем более, не полежишь, потому что у меня его нет. Под яблоней полежать можно. Но любоваться придётся на сорняки, потому что цветы растут только вдоль дорожки, а там слишком жарко, потому что нет тени. Ни мне, ни родителям не доставляет удовольствие работа на земле, а приезжаем мы туда поздно, когда уже бессмысленно что-то сажать.