Отпуск на даче

— Ещё один довод в том, что нам нечего бояться, — заключила я. — Если бы призраки бегали за людьми — дело одно, а раз люди — за призраками — совсем другое. Раз призраки боятся, то, значит, очень уязвимы.

— Так это же кино, — напомнила Аня. — Да я и не разобралась, кто от кого убегал или защищался. Неужели ты принимаешь это на веру?

— Разумеется, нет, — ответила я. — Но мне не хочется, чтобы ты принимала на веру то, что нам слышится. Пока мы не нашли этому объяснения, но обязательно найдём.

Аня поняла, что переубедить меня невозможно, и по моему примеру начала готовиться ко сну. Только она напрасно думала, что я была спокойна и не верила ни в чёрта, ни в дьявола. Нет, это я храбрилась. Днём я была искренне рассудительной и разумной женщиной, а ночью лишь пыталась такой казаться.

— Свет будем выключать? — спросила Аня.

То, что я не одна в комнате, вселяло бодрость, но не настолько, чтобы остаться в темноте.

— Мне кажется, что не стоит, — решила я. — Если наверху опять завоет и начнёт скрестись, нам будет не по себе в потёмках.

Мы легли спать на одну кровать, но она была такая большая, что, казалось, будто мы лежим в разных концах комнаты. Меня начала уже одолевать дремота, как вдруг Аня заговорила.

— Тебе не кажется, что этот Сергей был не очень приятным человеком? — спросила она.

— Кажется.

Я могла бы подробно рассказать про то, как он обращался с мамой Марины, но в моём присутствии Марина лишь вскользь упомянула Ане и Кате про то, что её мама умерла, поэтому я не знала, хотела бы она, чтобы Аня была обо всём осведомлена, или пожелала бы скрыть лишние подробности. На всякий случай, я решила об этом промолчать.

— Смотри, с садовником он поругался, причём не раз, с рабочими тоже ругался.

— Бомжей гонял, — напомнила я.

— И на того пьяницу, который приходил просить деньги, орал матом, — припомнила Аня. — С соседями ссорился.

— С какими? — не поняла я.

— Которые хотят купить участок.

— Здесь уж соседи сами виноваты. Люди не хотят продавать свою дачу, и нечего к ним лезть. Но вообще-то человек был тяжёлый.

— Вот и я говорю. Как Маринка с ним уживалась?

И вновь я должна была промолчать про последний год их жизни, когда Марина не могла ему простить смерть мамы.

— Сам был человек неприятный, вот и душа его покоя людям не даёт, — твердила Аня.

— Не на ночь будь сказано, — напомнила я.

— Это правда, — согласилась Аня. — Говорят же, что про покойников нужно или хорошо или никак.

— С этим можно и поспорить, не выдержала я. — Я не говорю именно о муже Марины, но ведь бывают такие люди, которые при жизни доставляли людям только горе. Отчего же надо забывать про их поступки?

— Надо уметь прощать.

— Можно простить, но нельзя забыть. Да и прощать надо не всё. Вот у Диккенса читаешь, как жена отзывается об умершем муже: «Пусть сгниёт его душа в аду». А что же ей остаётся ещё сказать, если он покалечил жизнь и ей, и детям? Это, наверное, только у нас если человек умирает, то он вроде бы должен быть прощён. А есть грехи, которые простить нельзя.

— Можно простить любой грех, — не сдавалась Аня. — Человек уже мёртв и больше зла причинить не может. Пусть уж его душа знает, что его простили.

— У нас каждый день передают, что кого-то убили, кого-то замучили до смерти, кого-то изнасиловали. И всех убийц и насильников прощать? Ты бы смогла простить человека, зверски убившего твою дочь?

— Нет, я не настолько христианка, чтобы прощать такое, — призналась Аня.

— А я не знаю, надо ли такое прощать, даже если ты истинный христианин? Другое дело, если убийца раскаялся, причём не на словах, а всей душой почувствовал свой грех. Здесь уж можно и простить. Да и то, если родные замученного человека не прощают, их нельзя за это осуждать.

Я опомнилась.

— А что это мы вдруг начали философствовать на такие темы ночью? — удивилась я.

— Сама не знаю.

— Это по-русски. Классически. Во скольких книгах описывается, как люди спорят о чём-то важном весь день до глубокой ночи, уж спор отошёл от прежней темы и распространился на другие, все доводы приведены, а остановиться спорщики не могут, пока не спросят друг друга: а о чём хоть мы начали говорить?

— Вот и мы так же. Давай спать.

— Спокойной ночи.

Я уснула почти сразу и увидела не то ботинки, не то сапоги, видневшиеся из-под раздвинутой портьеры, висящей над дверью. Я боялась этих неведомо откуда взявшихся сапог, потому что была уверена, что они на ногах существа, которое замышляет что-то дурное. Неизвестно почему, но во сне я твёрдо знала, что эти сапоги на ногах погибшего Сергея. Зачем умерший страшной смертью человек прячется за портьерой? Что он замышляет? Кого он поджидает? Что я увижу, если рука Сергея отогнёт полог? Мне было так страшно, как никогда ещё не было наяву. И вдруг Сергей за портьерой начал тихонько подвывать, то умолкая, то возвышая голос, словно в неизбывной тоске, а когда вой достиг особой силы, в дверь, за которой он прятался, заскреблась собака. Я думала, что собака хочет добраться до убитого ею человека, а Сергей прячется от неё за портьерой, но в то же время отчётливо сознавала, что угроза нависла над кем-то из ныне живущих. Потом портьера заколыхалась, мёртвый начал её отодвигать изнутри, а моё внимание было устремлено на медленно открывающуюся дверь, из-за которой показалась чёрная собака, не слишком крупная, не дог, конечно, но способная убить человека. Глаза этого зверя устремились на меня, он начал медленно подкрадываться и подбираться, готовясь к прыжку. Краем глаза я уловила, что на меня указывает окровавленная рука мертвеца. Собака чуть присела и прыгнула, и я почувствовала удар лапы.

— Да просыпайся же! — толкала меня Аня. — Неужели не слышишь?

Я не сразу поняла, что сон перешёл в явь и не собака прыгнула на меня, ударив лапой, а моя подруга тычет меня чуть ли не кулаком.

— Что случилось?

— Ты совсем оглохла? Слышишь, как кто-то воет, жалобно так, словно испытывает муки.

Вой, действительно, слышался, негромкий, но отчётливый. Он вплёлся в мой сон, и во сне это подвывал мёртвый муж Марины. А кто воет сейчас? Собака?

Мы с Аней долго полулежали на широкой кровати, прислушиваясь. Вой то стихал, то усиливался, а порой переходил даже во всхлипывания.

— У меня такое впечатление, словно воет не собака, а человек, — сказала я.

И в тот же миг погас свет.

Аня вскрикнула. Если бы одновременно ударил гром, мы и то не испугались бы больше, чем теперь. Темнота казалась кромешной, без единого проблеска света, без намёка на то, что снаружи светит месяц. Можно убеждать себя в чём угодно при дневном свете, но в темноте человек чувствует себя беспомощным, поэтому обе мы ожидали, что вот сейчас на нас кто-то кинется, а тут ещё вой стал громче и что-то заскреблось, зашуршало…

— Я не могу так больше! — тихо простонала Аня. — Я боюсь.

Не знаю, что бы со мной произошло, будь я в комнате одна, но сейчас я осмелилась встать и на ощупь добраться до сумки, где у меня была свеча и спички. Я нащупала их, вытащила, дрожащими руками чиркнула спичкой и зажгла свечу. Тусклый свет показался блаженством.

— Как хорошо! — выдохнула Аня. — Я думала, что умру от страха.

А я вспомнила тысячу историй, когда свечи таинственным образом гаснут или их задувает порыв ветра, которому неоткуда взяться. Я поспешила отогнать непрошеные фантазии, но они упорно лезли в голову. Мне помогла неожиданность: разогретый жидкий стеарин пробежал по свече в виде тоненького ручейка и застыл на поверхности полированного столика неопрятными каплями. Меня сразу обжёг страх гораздо сильнее мистического. Если не удастся оттереть эти капли так, чтобы не осталось следов, то ещё неизвестно, как на это отреагирует хозяйка.

— Я здесь свечой накапала, — сообщила я. — Марина меня убьёт. Она так трясётся над своими вещами.

— Оттирай скорее!

Но когда я наклонилась, чтобы лучше рассмотреть капли, свеча наклонилась и с неё опять потекло.

— Дай что-нибудь, на что можно поставить свечу, — попросила я. — Да быстрей же! Мы сейчас здесь всё закапаем.

Аня вскочила с кровати, стала в лихорадочной спешке перебирать вещи и протянула мне «Собаку Баскервилей», которая лежала в моей открытой сумке сверху.

— С ума сошла? — возмутилась я. — Это же книга.

— Ну и что?

— Как её потом отчистишь?

— Подумаешь. Она же старая и потрёпанная.

— Да, ей больше шестидесяти лет, но это не значит, что с ней можно так обращаться. Ищи что-нибудь другое. Вон там высовывается такая папка в виде книжечки. Давай её.

Это были мои рукописи, вложенные в обложку от учебника математики. Сам учебник я давно выбросила, а обложку оставила, чтобы удобно было вкладывать туда листки бумаги и заодно писать на этой картонке, если сидишь не за столом, а, например, в кресле. Пришлось прилепить свечу к этой обложке, раз ничего другого не оставалось.

— Воск оттирается? — спросила Аня.

Я попробовала его срезать, подведя к каплям край листа бумаги, но следы, конечно, остались.

— Наверное, надо дождаться утра, — решила я. — Мы найдём какую-нибудь тряпочку и как следует потрём.

— Фу, прямо в жар бросило, — призналась Аня. — Ты уж поосторожнее.

— Да, на призрака эти капли не свалишь.

Мы обе вдруг осознали, что из-за страха перед хозяйкой перестали прислушиваться к вою. Сейчас этот вой вновь вошёл в сознание.

— Может этой собаке… или не собаке, а кому-то ещё всё-таки нужны не мы с тобой? — с надеждой спросила Аня.

— Мы-то в случившемся неповинны, — согласилась я. — Зачем нас преследовать? А впрочем, у призраков часто нет определённой цели, и они преследуют того, кто попадётся им на пути. А мы ещё лежим на ЕГО кровати.

— Он умер не здесь, — напомнила Аня. — Он так и не успел дойти до дома.

— Какая разница, здесь или не здесь. Вещь-то его.

Вой вновь усилился, и наверху раздался отчётливый шорох.

— Неужели мы весь месяц будем слышать по ночам эти звуки? — спросила Аня, не требуя, впрочем, ответа.

— Может, привыкнем?

— А если ЕМУ удастся оттуда выбраться? — зловеще проговорила Аня.

До самого рассвета мы то прислушивались к вою, царапанью и шорохам, то забывались в коротком и не слишком приятном сне. Утро застало нас невыспавшимися и вялыми. Но оттирание стеарина немного привело нас в чувство. Оказалось, что закапан был не только столик, но и пол. Мы удалили застывший стеарин и носовыми платками натёрли эти места до блеска, уничтожив все следы преступления.

Едва успели мы всё убрать, как к нам постучались Марина и Катя.

— Слышали, как жалобно выла собака? — спросила хозяйка.

Я не успела дать знак Ане, чтобы она помалкивала, поэтому она выпалила:

— А собака ли это?

— Кто же ещё? — насторожилась Марина.

— Тебе не показалось, что это воет человек или тот, кто был человеком при жизни?

Хозяйка злополучной дачи побледнела и села на край кровати.

— Вы думаете, что это Сергей?

— Может, это его душа не находит покоя? — продолжала Аня.